— А-а...— вдруг обмяк и растерялся Шикунов,— а... кто вы? Кто вы такой, чтоб так со мной...
— А вы кто такой? — опять пошел в атаку Кретов.— Убирайтесь к чертовой матери, если вы хоть о чем-нибудь догадались! Иначе вам придется ползать передо мной на коленях, по будет поздно, потому что я подонкам ничего не прощаю!
- А что я? — идя на попятную, завертел головой Шипуном.— Что я такое сделал? Кому я так помешал? Почему сразу — подонок? Почему подонок? Это же оскорбление.
Уходите,— уже спокойно сказал Кретов.— Встретимся о нами в другом месте. Я найду и вызову вас. - Куда?
-А куда надо, туда и вызову. Не обрадуетесь,— усмех-нулся Кретов.— И тогда мы детально разберемся в ваших
нравственных принципах, которые вы прививаете вашим воспитанникам. Все. Освободите, пожалуйста, палату.
Шикунов встал, пожал плечами, отчего его кожанка заскрипела, как новая сбруя на коне, потоптался, не зная что ответить Кретову на его угрозу, и пошел к двери.
— Он же вас разыграл! — завизжал вдруг Петя.— Он же только писатель, я точно знаю!
Шикунов погрозил Пете кулаком и удалился.
— Трусоват все же твой кумир,— сказал Пете Кретов, поставив бутылку с минеральной водой обратно в тумбочку.— Трусоват. Да и ты тоже. У самого ума не хватает, чтобы отстоять свои гнилые убеждения, пожаловался дяде с широкими плечами... Не челюсть ты брат мой, не челюсть, а обыкновенный губошлеп.
Он выписался из больницы в теплый солнечный день. Доехал на автобусе до винзавода, а дальше пошел пешком, через молодой лесопитомник. Вовсю наяривали жаворонки, пахло молодой травой, и небо было синим-синим, как синий шелк. Пальто он нес на руке — так было тепло. И шляпу не стал надевать. Щурился от яркого солнца, улыбался, ища в небе жаворонков, сорвал какой-то голубенький цветочек, совсем маленький, с копеечку, и долго не мог налюбоваться на него. Шагать было совсем легко, потому что село Широкое, куда он шел, лежало в низине. За селом, по горизонту, дрожало марево — парила пригретая земля. И белые шиферные крыши Широкого дрожали, кутались в голубоватую дымку. А поля озими были изумрудно-зелеными, раскинулись широкими крыльями в две стороны от села, вправо и влево. А прямо за селом плавали в мареве курганы. Один из них был с мачтой, вернее, с триангуляционной вышкой, старый знакомец Кретова. И как старому знакомцу, Кретов помахал ему рукой.
На приусадебных огородах широковцы копали землю, сажали картошку и лук, сгребали с грядок прошлогоднюю ботву, обрезали кусты малины, фруктовые деревья, белили стволы. Убирали вокруг домов скопившийся за зиму мусор, чинили изгороди.
— О, явился не запылился! — поприветствовала со своего огорода Кретова Анна Валентиновна, совхозная комендантша.— С выздоровлением! — Анна Валентиновна разогнулась и, потирая поясницу, пошла к нему.— Хорошо, что явился, что не удрал, как тот квартирант. Есть с кого деньги стребовать, а то пришлось бы белье списывать, акты сочинять... Или ничего еще не знаешь? — спросила комен-
дантина, прочитав, должно быть, на лице Кретова недоумение.— Удрал твой квартирант! — огорошила она его.— И барахло с собой прихватил. Не только твое, но и казенное: одеяло и простыни, совсем новые простыни, я ему их только в тот день выдала. На твое имя выдала, так что не думай... Одеяло тоже было хорошее, цена ему тридцать рублей. А с простынями и наволочкой — сорок три. Такая, значит, сумма с тебя причитается. Сейчас заплатишь или потом? — строго спросила Анна Валентиновна.
— Потом,— ответил Кретов,— денег при себе нет.
— А при доме есть? — усмехнулась комендантша.
— Найдутся, думаю.
— Да что ж там найдется?! Этот же твой квартирант тебя совсем обчистил: и одежду унес, и всякие другие вещи... Твою пишущую машинку продал нашему завмагу за восемьдесят рублей. Завмаг, конечно, не знал, что твоя, купил. Сам будешь с ним разбираться. А мне сорок три рубля надо. Иначе белья тебе больше не выдам.
— Я все понял,— сказал Кретов.— Спасибо вам большое.
— За что спасибо-то? — не поняла Анна Валентиновна.
— А за то, что не потребовали от меня в залог мое пальто, мой костюм, поверили на слово,— поклонился комендантше Кретов.— Или отдать все-таки вам пальто?
— Раз такое дело, давай пальто,— разозлилась Анна Валентиновна.— Ты им справедливое требование, а они тебе издевательство! Давай пальто! И паспорт давай! Чтоб не удрал, как тот твой квартирант...
Кретов повесил на ограду пальто, достал паспорт и протянул его комендантше. Анна Валентиновна взяла паспорт и сунула его в карман фартука.
— Не потеряйте,— сказал ей Кретов.— Паспорт десять рублей стоит. А пальто — двести,— приврал он на полсотни. — Так что если все это пропадет, вы мне, за вычетом сорока трех рублей, будете должны сто шестьдесят семь рублей, больше вашей месячной зарплаты, надеюсь.
— Вот ты чего с меня получишь,— показала Кретову кукиш Анна Валентиновна.— Алиментщик проклятый, голь перекатная! — Сдернула с ограды пальто Кретова и пошла к Своему дому, не оборачиваясь, что-то бормоча себе под нос.
Проходя мимо магазина, Кретов решил сразу же поговорить с завмагом о своей машинке, которую продал ему Лазарев, Завмага, как и Кретова, величали Николаем Нико-
лаевичем. Был он лет на пять старше Кретова, но раза в
три толще и на целую голову выше. Лицо имел улыбчивое, все время поблескивающее жирком. За подвижными тряпоч-
ками век у него прямо-таки светились в полусумраке магазина крупные и темные глаза. К этому портрету Николая Николаевича, широковского завмага, надо прибавить еще одну характерную черту: Николай Николаевич здоровался со всеми приходящими в его магазин за руку. Тянул через прилавок обе свои могучие руки, нежно брал руку покупателя и ласкал, купал ее в своих теплых и мягких ладонях.
— Ба, ба! — обрадовался он, казалось, появлению Кре-това.— Кого вижу?! И лицо свежее, никаких следов болезни, и вообще бравый вид!
Правая рука Кретова утонула в ладонях завмага, как в торбе с горячими и пышными пирожками.
— Здравствуйте,— сказал Кретов.— Я по поводу моей пишущей машинки. Мне сказали, что Лазарев продал ее вам.
— Да! Такой сукин сын! — сделал большие глаза Николай Николаевич.— Всучил краденую вещь! А мне машинка была очень нужна. В магазине машинки не одну сотню стоят, а тут он предложил за восемьдесят рублей, божеская цена. Почему, думаю, не купить? И купил, конечно, отдал восемь десяток. Совсем новеньких,— добавил со вздохом Николай Николаевич.— Хотя машинка, конечно, старая.
— Но еще хорошая, правда?
— Правда,— развел руками Николай Николаевич.— Давайте восемьдесят рублей — и я верну вам вашу машинку.
— А за что же восемьдесят рублей, Николай Николаевич? — спросил Кретов, хотя знал, что Николай Николаевич машинку ему просто так не отдаст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103