Да и дождь перестал. Жизнь начала в новую колею входить.
Только дядя Агигульф на лавке лежал. Лишь по нужде выходил. После чуда дня два минуло – вышел дядя Агигульф в очередной раз по нужде, как вдруг крик раздался страшный. Своротив что-то по дороге, ворвался дядя Агигульф в дом, про нужду свою позабыв, и лица на нём не было – не то с перепугу, не то от восторга. Кричит: «Рагнарис, Рагнарис!» И звал нас из дома выйти.
Выбежали мы. Дядя Агигульф на небо показывает. По небу облака плыли и одно облако с лицом дедушки Рагнариса на диво схоже было.
И кричал дядя Агигульф, что это Рагнарис на нас сверху смотрит. Стало быть, попал в Вальхаллу, к Вотану, и теперь в свите его Дикой Охоты скачет, а вечерами пирует в дивных чертогах. И убивают его многократно, чтобы воскресить, и сам дедушка Рагнарис всех убивает, чтобы после, воскреснувших, обнять на богатырском пиру.
И плакал от счастья дядя Агигульф, облако провожая. Видя, что братья его восторга его не разделяют, по-чёрному обругал их дядя Агигульф и следом за облаком со двора сорвался.
Мы с Гизульфом сразу поверили, что это дедушка Рагнарис из Вальхаллы на нас смотрит, и к годье Винитару поскорее побежали, рассказать, что ещё одно чудо явлено было. Не иначе, как Бог Единый вкупе с Вотаном особой благодатью наше село отметил. Но годья, который после чуда с железным крестом ещё более строг и неуступчив стал, только обругал нас и прибить пригрозил.
Когда дядя Агигульф со двора следом за облаком побежал, Тарасмунд, отец наш, дяде Ульфу заметил, что то облако не может быть Рагнарисом и что Агигульф рехнулся.
Ульф же отвечал ему: пусть Агигульф во что угодно верит, лишь бы с лавки поскорее встал.
Только под вечер вернулся дядя Агигульф и ещё более мрачным, чем прежде был. И снова на лавке утвердился.
Едва лишь после дождей земля в округе просохла, из бурга дружинник от Теодобада приехал, Гибамунд, знакомец нашего дяди Агигульфа, с которым они вместе гусли добыли. Так сказал Гибамунд: прислал его Теодобад узнать, как живёт-может Рагнарис, к коему испытывает военный вождь почтение наподобие сыновнего, ибо Аларих, отец Теодобадов, Рагнарису также почтение оказывал. И ещё сказал Гибамунд, что хотел бы Теодобад свою телегу, на которой Рагнариса из бурга увозили, назад получить. Ибо никак военному вождю без телеги; у дружины же одалживаться неловко. Телега же, мол, сами понимаете, то и дело в хозяйстве надобна.
И стал рассказывать во всех подробностях, как тяжко Теодобаду без телеги живётся. По рассказу этого Гибамунда так выходило, что военный вождь только и делает, что на своём горбу бревна из леса таскает и прочие тяжести.
А ночью без той шкуры, которой Рагнариса закутывал, когда домой на телеге его отправлял, мёрзнет военный вождь. Зуб на зуб у него не попадает. И в поход уже не смог пойти, ибо болен был от холода и трудов непосильных. Так что осталась дружина без богатой добычи, а военный вождь без славы, и все потому, что шкуры той тёплой при вожде нет.
Так что не прихоть вовсе, а соображения важнейшие заставляют Теодобада прислать в село наше его, Гибамунда, и просить возвратить столь необходимые для войны вещи. Мол, должно понять сие и вникнуть.
Отец наш Тарасмунд сказал, что Рагнариса нет с нами больше.
Гибамунд печаль свою в приличных и учтивых словах высказал. И о великом тинге заговорил. Дескать, собрались старейшины в бурге и уже дня два как беседами обмениваются.
Гибамунд сказал, что Теодобад сейчас молчит да слушает. Но тинг закончится только тогда, когда все старейшины дадут Теодобаду столько воинов, сколько Теодобад запросит. И не раньше.
Вся дружина про то знает: замыслил Теодобад собрать в бурге войско огромное, какого от веку ещё не было. Со времён Алариха такого не упомнят. Хочет Теодобад чужаков всей силой ударить. Выследить их и ночью поразить и вырезать без пощады, за родичей наших вандалов мстя.
И ещё одну весть привёз Гибамунд – хорошую. От гепидов двое прибыли. Сказали: надумали-таки ближние гепиды под Теодобада идти и вскорости пусть ждёт готский военный вождь их старейшин. И говорили ещё гепиды: был, мол, у гепидских старейшин добрый дар для Теодобада. Чужака поймали удальцы гепидские. Правда, околел чужак тот, но сердце гепидское повеселить успел. Обещали ещё чужаков наловить.
Так Гибамунд рассказывал.
Выслушав, отец мой Тарасмунд к лавке подошёл, где дядя Агигульф в бессилии лежал, и велел дяде Агигульфу вставать. Мол, приехал человек от Теодобада и надлежит уважение гостю выказать, на курган, к Рагнарису, его отвести, чтобы самолично увидел: нет больше Рагнариса. И чтобы Теодобаду все рассказал, что видел.
Для того же, чтобы вернее рассказал, надлежит ему, дяде Агигульфу, вместе с тем человеком в бург поехать. И телегу вернуть Теодобаду, и шкуру; поблагодарить военного вождя. И пусть напомнит, что одна доска в телеге плохая была, так мы новую доску туда постелили, не пожалели доброго дерева.
Дядя Агигульф скучно спросил: кто, мол, приехал-то. Отец сказал: Гибамунд приехал. И добавил, что пива им с собой даст, когда на курганы пойдут.
И пошли. Впереди, понурясь, дядя Агигульф шёл. Он пиво нёс. За ним Гибамунд с лицом торжественным и печальным следовал; взор же от пива не отрывал.
Вернулись наутро; говорили, что видели всех – и Алариха, и Арбра, и дедушку Рагнариса. И ещё многих других видели, всех не перечесть. И дозорных видели. Как же иначе? Дозорные дозор несли. И пивом от Агигульфа с Гибамундом разило страшно.
Дядя Агигульф заметно повеселел; Гибамунд же наоборот лицом как будто помятый стал.
Переночевал у нас Гибамунд. На рассвете следующего дня уехали они с дядей Агигульфом в бург, к Теодобаду. Ульф наказал дяде Агигульфу все новости у Теодобада узнать. И передать военному вождю: у нас, мол, тихо.
ГУПТА
Два дня минуло, как дядя Агигульф с Гибамундом в бург уехали – военному вождю Теодобаду телегу отдавать и новости узнавать. Под вечер второго дня, как стадо домой гнали и мычанье да блеянье уже совсем близко раздавалось, крики послышались: «Гупта, Гупта идёт!»
Сестра моя Сванхильда опрометью во двор заскочила, ровно коза молодая, да как заорёт, от усердия приседая:
– Идите все сюда! Смотрите! Гупта идёт!
Вышли мы все – любопытно нам стало. И аж рты пораскрывали, на зрелище невиданное глядя (вот бы дед поглядел, вот бы палкой-то погрозил!)
Пастух наш, Од-сирота, мрачнее обычного выступал. И так-то угрюмый, а тут и вовсе шёл, стараясь ни с кем глазами не встречаться и по сторонам не глядеть. Смущался, видать, ибо уши у него красные были.
И было, от чего Оду смутиться.
Посреди стада, со скотиной разговаривая, мужик какой-то здоровенный брёл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Только дядя Агигульф на лавке лежал. Лишь по нужде выходил. После чуда дня два минуло – вышел дядя Агигульф в очередной раз по нужде, как вдруг крик раздался страшный. Своротив что-то по дороге, ворвался дядя Агигульф в дом, про нужду свою позабыв, и лица на нём не было – не то с перепугу, не то от восторга. Кричит: «Рагнарис, Рагнарис!» И звал нас из дома выйти.
Выбежали мы. Дядя Агигульф на небо показывает. По небу облака плыли и одно облако с лицом дедушки Рагнариса на диво схоже было.
И кричал дядя Агигульф, что это Рагнарис на нас сверху смотрит. Стало быть, попал в Вальхаллу, к Вотану, и теперь в свите его Дикой Охоты скачет, а вечерами пирует в дивных чертогах. И убивают его многократно, чтобы воскресить, и сам дедушка Рагнарис всех убивает, чтобы после, воскреснувших, обнять на богатырском пиру.
И плакал от счастья дядя Агигульф, облако провожая. Видя, что братья его восторга его не разделяют, по-чёрному обругал их дядя Агигульф и следом за облаком со двора сорвался.
Мы с Гизульфом сразу поверили, что это дедушка Рагнарис из Вальхаллы на нас смотрит, и к годье Винитару поскорее побежали, рассказать, что ещё одно чудо явлено было. Не иначе, как Бог Единый вкупе с Вотаном особой благодатью наше село отметил. Но годья, который после чуда с железным крестом ещё более строг и неуступчив стал, только обругал нас и прибить пригрозил.
Когда дядя Агигульф со двора следом за облаком побежал, Тарасмунд, отец наш, дяде Ульфу заметил, что то облако не может быть Рагнарисом и что Агигульф рехнулся.
Ульф же отвечал ему: пусть Агигульф во что угодно верит, лишь бы с лавки поскорее встал.
Только под вечер вернулся дядя Агигульф и ещё более мрачным, чем прежде был. И снова на лавке утвердился.
Едва лишь после дождей земля в округе просохла, из бурга дружинник от Теодобада приехал, Гибамунд, знакомец нашего дяди Агигульфа, с которым они вместе гусли добыли. Так сказал Гибамунд: прислал его Теодобад узнать, как живёт-может Рагнарис, к коему испытывает военный вождь почтение наподобие сыновнего, ибо Аларих, отец Теодобадов, Рагнарису также почтение оказывал. И ещё сказал Гибамунд, что хотел бы Теодобад свою телегу, на которой Рагнариса из бурга увозили, назад получить. Ибо никак военному вождю без телеги; у дружины же одалживаться неловко. Телега же, мол, сами понимаете, то и дело в хозяйстве надобна.
И стал рассказывать во всех подробностях, как тяжко Теодобаду без телеги живётся. По рассказу этого Гибамунда так выходило, что военный вождь только и делает, что на своём горбу бревна из леса таскает и прочие тяжести.
А ночью без той шкуры, которой Рагнариса закутывал, когда домой на телеге его отправлял, мёрзнет военный вождь. Зуб на зуб у него не попадает. И в поход уже не смог пойти, ибо болен был от холода и трудов непосильных. Так что осталась дружина без богатой добычи, а военный вождь без славы, и все потому, что шкуры той тёплой при вожде нет.
Так что не прихоть вовсе, а соображения важнейшие заставляют Теодобада прислать в село наше его, Гибамунда, и просить возвратить столь необходимые для войны вещи. Мол, должно понять сие и вникнуть.
Отец наш Тарасмунд сказал, что Рагнариса нет с нами больше.
Гибамунд печаль свою в приличных и учтивых словах высказал. И о великом тинге заговорил. Дескать, собрались старейшины в бурге и уже дня два как беседами обмениваются.
Гибамунд сказал, что Теодобад сейчас молчит да слушает. Но тинг закончится только тогда, когда все старейшины дадут Теодобаду столько воинов, сколько Теодобад запросит. И не раньше.
Вся дружина про то знает: замыслил Теодобад собрать в бурге войско огромное, какого от веку ещё не было. Со времён Алариха такого не упомнят. Хочет Теодобад чужаков всей силой ударить. Выследить их и ночью поразить и вырезать без пощады, за родичей наших вандалов мстя.
И ещё одну весть привёз Гибамунд – хорошую. От гепидов двое прибыли. Сказали: надумали-таки ближние гепиды под Теодобада идти и вскорости пусть ждёт готский военный вождь их старейшин. И говорили ещё гепиды: был, мол, у гепидских старейшин добрый дар для Теодобада. Чужака поймали удальцы гепидские. Правда, околел чужак тот, но сердце гепидское повеселить успел. Обещали ещё чужаков наловить.
Так Гибамунд рассказывал.
Выслушав, отец мой Тарасмунд к лавке подошёл, где дядя Агигульф в бессилии лежал, и велел дяде Агигульфу вставать. Мол, приехал человек от Теодобада и надлежит уважение гостю выказать, на курган, к Рагнарису, его отвести, чтобы самолично увидел: нет больше Рагнариса. И чтобы Теодобаду все рассказал, что видел.
Для того же, чтобы вернее рассказал, надлежит ему, дяде Агигульфу, вместе с тем человеком в бург поехать. И телегу вернуть Теодобаду, и шкуру; поблагодарить военного вождя. И пусть напомнит, что одна доска в телеге плохая была, так мы новую доску туда постелили, не пожалели доброго дерева.
Дядя Агигульф скучно спросил: кто, мол, приехал-то. Отец сказал: Гибамунд приехал. И добавил, что пива им с собой даст, когда на курганы пойдут.
И пошли. Впереди, понурясь, дядя Агигульф шёл. Он пиво нёс. За ним Гибамунд с лицом торжественным и печальным следовал; взор же от пива не отрывал.
Вернулись наутро; говорили, что видели всех – и Алариха, и Арбра, и дедушку Рагнариса. И ещё многих других видели, всех не перечесть. И дозорных видели. Как же иначе? Дозорные дозор несли. И пивом от Агигульфа с Гибамундом разило страшно.
Дядя Агигульф заметно повеселел; Гибамунд же наоборот лицом как будто помятый стал.
Переночевал у нас Гибамунд. На рассвете следующего дня уехали они с дядей Агигульфом в бург, к Теодобаду. Ульф наказал дяде Агигульфу все новости у Теодобада узнать. И передать военному вождю: у нас, мол, тихо.
ГУПТА
Два дня минуло, как дядя Агигульф с Гибамундом в бург уехали – военному вождю Теодобаду телегу отдавать и новости узнавать. Под вечер второго дня, как стадо домой гнали и мычанье да блеянье уже совсем близко раздавалось, крики послышались: «Гупта, Гупта идёт!»
Сестра моя Сванхильда опрометью во двор заскочила, ровно коза молодая, да как заорёт, от усердия приседая:
– Идите все сюда! Смотрите! Гупта идёт!
Вышли мы все – любопытно нам стало. И аж рты пораскрывали, на зрелище невиданное глядя (вот бы дед поглядел, вот бы палкой-то погрозил!)
Пастух наш, Од-сирота, мрачнее обычного выступал. И так-то угрюмый, а тут и вовсе шёл, стараясь ни с кем глазами не встречаться и по сторонам не глядеть. Смущался, видать, ибо уши у него красные были.
И было, от чего Оду смутиться.
Посреди стада, со скотиной разговаривая, мужик какой-то здоровенный брёл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155