Дедушка Рагнарис в темноте за дядей по всему дому с прутьями носился. А дядя Агигульф от него ловко уклонялся и прятался, о пощаде шутовски умоляя.
Удумал дядя Агигульф – дабы обороняться ловчее было – щит свой со стены сдёрнуть, да нечаянно богов дедушкиных своротил.
А тут ещё Сванхильда под ногами путалась. Её ещё раньше повалили и потоптали – то ли дед, то ли дядя Агигульф.
По нашему закону, если женщина в дурости своей сунулась туда, где единоборствуют мужчины, и через любопытство своё чрезмерное пострадала, то вергельд не платят, ибо кроме неё самой виновных нет. Так старейшины говорят.
Как своротил дядя Агигульф богов, так дед в полное бешенство пришёл. Начала нисходить на него священная ярость. Однако дядя Агигульф и тут нашёлся – выскочил из дома и туда метнулся, где голова была спрятана.
Дядя Агигульф – бывалый воин. Он заранее все предвидел и нарочито голову и меч спрятал, чтобы потом разъярённого деда остановить. То хитрость есть военная. Это понимать надо.
Сванхильда за то, что её потоптали, дяде Агигульфу потом отомстила: под покровом ночного мрака, во дворе, оглоблей его огрела. И тотчас бегством спаслась.
Дядя Агигульф орал ей вслед, что простым размётыванием она не отделается. За конём, мол, в бург её потащит и там размечет перед дружинными хоромами.
То было совсем глубокой ночью. Дед спросил сонно, какой, мол, сукин сын там глотку дерёт, когда спать пора. Ильдихо на то ядовито сказала:
– Это меньшой твой, Агигульф, любимец богов.
Дядя Агигульф после той рыбалки по селу гоголем ходил и на всех дворах, где дрался, мёртвую голову показывал. И с Валамиром у него замирение вышло. Они вместе напились, а после опять подрались, но несильно. Дядя Агигульф потом объяснял, что они с Валамиром играть начали в подвиг дядин, и сперва хорошо играли, но после Валамир захотел дедушкой Рагнарисом быть, отчего драка и проистекла.
ТИНГ
Через три дня после памятной рыбалки дед мой Рагнарис и Хродомер тинг собрали по поводу мёртвой головы.
Сперва о голове поведать нужно.
Дядя Агигульф, гордясь собою и в воинский раж войдя, хотел поначалу голову за волосы повесить у нас в доме под потолочной балкой. Но все тому воспротивились.
Я думаю, дедушка Рагнарис эту чужакову голову к Арбру приревновал или бояться стал, что дядин трофей с Арбром драться будет, потому что Арбр давно у нас живёт, а чужак – недавно и вряд ли Арбр потерпит вторую мёртвую голову рядом с собой.
Отец мой Тарасмунд дяде Агигульфу так возразил, что к врагу нужно милосердие иметь и негоже над головой измываться, коли телу погребение не обеспечили. Сказал, что должно голову годье отнести, дабы тот голову где-нибудь в храме сохранил, поскольку погребать её было ещё рано (её предполагалось в бург отвезти, к Теодобаду). А пока годья голову в храме хранить будет, пусть бы заодно нашёл время и отпел её, как положено.
Пошли мы с головой к годье, однако годья воспротивился и голову не взял. Я думаю, годья потому ещё освирепел, что к нему язычник дядя Агигульф, кровью запятнанный, явился. А дядя Агигульф потому пошёл, что драгоценную голову никому не доверял, даже родному брату. Поэтому и пришёл к годье с головой. А меня с собой взял, чтобы я ему проводником был. Мол, он, дядя Агигульф, ведать не ведает, как там в храме Бога Единого с годьей вашим себя вести надлежит. Если бы то в капище было, так ведал бы.
Дядя Агигульф всегда меня с собой сманивает, когда к годье Винитару за какой-нибудь надобностью идёт.
Годья Винитар как только увидел, что мы с дядей Агигульфом и мёртвой головой в храм направляемся, так сразу из храма выскочил и на нас руками замахал. Дядя Агигульф меня вперёд выставил: объясняй, мол, годье, что к чему.
Я и объяснил степенно, что надо бы мёртвую голову в храме сохранить, ибо негоже, чтобы она у нас дома жила. По ночам чужак с Арбром дерётся, от этого все женщины боятся и я тоже плохо сплю, а дедушка недоволен, что Арбра обижают. Да и пованивать голова начала, а в храме места много и можжевельника запас есть, чтобы жечь от дурного запаха.
Хоть и были мы с дядей Агигульфом отменно кротки, а годья рассвирепел и нас прочь прогнал. Вслед ещё кричал, что Бог Единый – Бог живых, а не мёртвых. А старые боги – воистину мертвы, оттого и тешатся мёртвыми головами и черепами, какие на Долгом Холме дураки молодые воздвигают по глупости щеняческой.
По дороге домой мне ещё и от дяди Агигульфа досталось. Какой же ты, мол воин (презрительно бросил мне дядя Агигульф), коли с богарем объясниться не можешь! И плюнул. А сам украдкой голову по волосам погладил – доволен был, что не отнял её Винитар.
Думали было голову в капище отнести. Там бы жрец за ней присмотрел, а жрецу дядя Агигульф верил.
Но до капища идти далеко, куда дальше, чем до озера. Да и нельзя было в капище голову нести, ибо капище в лесу, там лисы и барсуки голову бы объели и попортили, коли жрец не доглядел бы.
Кончилось же тем, что вся эта возня с головой надоела дедушке Рагнарису. Освирепел дед и велел голову засолить, как испокон веков делалось.
Мать наша Гизела наотрез отказалась голову солить. Дедушка Рагнарис Ильдихо заставил. Ильдихо отказаться не посмела.
Гизела выгнала Ильдихо из дома вместе с поганой головой и самый плохой горшок ей дала. Ильдихо солила голову в дальнем углу двора, а мы с братом Гизульфом подсматривали и донимали её шутками.
Тут же и дядя Агигульф вертелся, следил, чтобы ущерба голове не нанесла бестолковая баба. Шутка ли – самому Теодобаду голову представлять придётся! Может, из-за этой головы целый поход сладится.
Ильдихо ругалась и кричала, чтоб дядя Агигульф сам свою голову солил и с нею миловался. Но дядя Агигульф солить голову наотрез отказался, сказал, что не воинское это занятие – с горшками возиться. Тем более – с треснутыми.
Дядя Агигульф ещё оттого волновался, что годья по селу народ мутить начал и возмущался против головы. Знал бы ещё годья, что голова эта от верующего в Бога Единого была! Меня совесть мучила, стоит ли годье про это рассказывать.
Сванхильда, все ещё местью горя, всем нашёптывала: оттого Агигульф, мол, неспокоен, что боится – не надумал бы годья за голову на единоборство его вызвать. Ибо побьёт годья Винитар Агигульфа и плакала тогда мёртвая голова – не видать её Агигульфу. И правильно сделал бы годья, если бы и впрямь надумал Агигульфу бока намять во славу Бога Единого и Доброго Сына Его!
Я всё думал насчёт чужакова креста. Я решил все рассказать годье Винитару, но не сейчас – потом, когда голова уже у Теодобада будет. А пока про то говорить не стоит. Неровен час отправит нас годья к озеру за телом, чтобы собрать этого убиенного целиком и похоронить, как положено, у Долгого Холма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Удумал дядя Агигульф – дабы обороняться ловчее было – щит свой со стены сдёрнуть, да нечаянно богов дедушкиных своротил.
А тут ещё Сванхильда под ногами путалась. Её ещё раньше повалили и потоптали – то ли дед, то ли дядя Агигульф.
По нашему закону, если женщина в дурости своей сунулась туда, где единоборствуют мужчины, и через любопытство своё чрезмерное пострадала, то вергельд не платят, ибо кроме неё самой виновных нет. Так старейшины говорят.
Как своротил дядя Агигульф богов, так дед в полное бешенство пришёл. Начала нисходить на него священная ярость. Однако дядя Агигульф и тут нашёлся – выскочил из дома и туда метнулся, где голова была спрятана.
Дядя Агигульф – бывалый воин. Он заранее все предвидел и нарочито голову и меч спрятал, чтобы потом разъярённого деда остановить. То хитрость есть военная. Это понимать надо.
Сванхильда за то, что её потоптали, дяде Агигульфу потом отомстила: под покровом ночного мрака, во дворе, оглоблей его огрела. И тотчас бегством спаслась.
Дядя Агигульф орал ей вслед, что простым размётыванием она не отделается. За конём, мол, в бург её потащит и там размечет перед дружинными хоромами.
То было совсем глубокой ночью. Дед спросил сонно, какой, мол, сукин сын там глотку дерёт, когда спать пора. Ильдихо на то ядовито сказала:
– Это меньшой твой, Агигульф, любимец богов.
Дядя Агигульф после той рыбалки по селу гоголем ходил и на всех дворах, где дрался, мёртвую голову показывал. И с Валамиром у него замирение вышло. Они вместе напились, а после опять подрались, но несильно. Дядя Агигульф потом объяснял, что они с Валамиром играть начали в подвиг дядин, и сперва хорошо играли, но после Валамир захотел дедушкой Рагнарисом быть, отчего драка и проистекла.
ТИНГ
Через три дня после памятной рыбалки дед мой Рагнарис и Хродомер тинг собрали по поводу мёртвой головы.
Сперва о голове поведать нужно.
Дядя Агигульф, гордясь собою и в воинский раж войдя, хотел поначалу голову за волосы повесить у нас в доме под потолочной балкой. Но все тому воспротивились.
Я думаю, дедушка Рагнарис эту чужакову голову к Арбру приревновал или бояться стал, что дядин трофей с Арбром драться будет, потому что Арбр давно у нас живёт, а чужак – недавно и вряд ли Арбр потерпит вторую мёртвую голову рядом с собой.
Отец мой Тарасмунд дяде Агигульфу так возразил, что к врагу нужно милосердие иметь и негоже над головой измываться, коли телу погребение не обеспечили. Сказал, что должно голову годье отнести, дабы тот голову где-нибудь в храме сохранил, поскольку погребать её было ещё рано (её предполагалось в бург отвезти, к Теодобаду). А пока годья голову в храме хранить будет, пусть бы заодно нашёл время и отпел её, как положено.
Пошли мы с головой к годье, однако годья воспротивился и голову не взял. Я думаю, годья потому ещё освирепел, что к нему язычник дядя Агигульф, кровью запятнанный, явился. А дядя Агигульф потому пошёл, что драгоценную голову никому не доверял, даже родному брату. Поэтому и пришёл к годье с головой. А меня с собой взял, чтобы я ему проводником был. Мол, он, дядя Агигульф, ведать не ведает, как там в храме Бога Единого с годьей вашим себя вести надлежит. Если бы то в капище было, так ведал бы.
Дядя Агигульф всегда меня с собой сманивает, когда к годье Винитару за какой-нибудь надобностью идёт.
Годья Винитар как только увидел, что мы с дядей Агигульфом и мёртвой головой в храм направляемся, так сразу из храма выскочил и на нас руками замахал. Дядя Агигульф меня вперёд выставил: объясняй, мол, годье, что к чему.
Я и объяснил степенно, что надо бы мёртвую голову в храме сохранить, ибо негоже, чтобы она у нас дома жила. По ночам чужак с Арбром дерётся, от этого все женщины боятся и я тоже плохо сплю, а дедушка недоволен, что Арбра обижают. Да и пованивать голова начала, а в храме места много и можжевельника запас есть, чтобы жечь от дурного запаха.
Хоть и были мы с дядей Агигульфом отменно кротки, а годья рассвирепел и нас прочь прогнал. Вслед ещё кричал, что Бог Единый – Бог живых, а не мёртвых. А старые боги – воистину мертвы, оттого и тешатся мёртвыми головами и черепами, какие на Долгом Холме дураки молодые воздвигают по глупости щеняческой.
По дороге домой мне ещё и от дяди Агигульфа досталось. Какой же ты, мол воин (презрительно бросил мне дядя Агигульф), коли с богарем объясниться не можешь! И плюнул. А сам украдкой голову по волосам погладил – доволен был, что не отнял её Винитар.
Думали было голову в капище отнести. Там бы жрец за ней присмотрел, а жрецу дядя Агигульф верил.
Но до капища идти далеко, куда дальше, чем до озера. Да и нельзя было в капище голову нести, ибо капище в лесу, там лисы и барсуки голову бы объели и попортили, коли жрец не доглядел бы.
Кончилось же тем, что вся эта возня с головой надоела дедушке Рагнарису. Освирепел дед и велел голову засолить, как испокон веков делалось.
Мать наша Гизела наотрез отказалась голову солить. Дедушка Рагнарис Ильдихо заставил. Ильдихо отказаться не посмела.
Гизела выгнала Ильдихо из дома вместе с поганой головой и самый плохой горшок ей дала. Ильдихо солила голову в дальнем углу двора, а мы с братом Гизульфом подсматривали и донимали её шутками.
Тут же и дядя Агигульф вертелся, следил, чтобы ущерба голове не нанесла бестолковая баба. Шутка ли – самому Теодобаду голову представлять придётся! Может, из-за этой головы целый поход сладится.
Ильдихо ругалась и кричала, чтоб дядя Агигульф сам свою голову солил и с нею миловался. Но дядя Агигульф солить голову наотрез отказался, сказал, что не воинское это занятие – с горшками возиться. Тем более – с треснутыми.
Дядя Агигульф ещё оттого волновался, что годья по селу народ мутить начал и возмущался против головы. Знал бы ещё годья, что голова эта от верующего в Бога Единого была! Меня совесть мучила, стоит ли годье про это рассказывать.
Сванхильда, все ещё местью горя, всем нашёптывала: оттого Агигульф, мол, неспокоен, что боится – не надумал бы годья за голову на единоборство его вызвать. Ибо побьёт годья Винитар Агигульфа и плакала тогда мёртвая голова – не видать её Агигульфу. И правильно сделал бы годья, если бы и впрямь надумал Агигульфу бока намять во славу Бога Единого и Доброго Сына Его!
Я всё думал насчёт чужакова креста. Я решил все рассказать годье Винитару, но не сейчас – потом, когда голова уже у Теодобада будет. А пока про то говорить не стоит. Неровен час отправит нас годья к озеру за телом, чтобы собрать этого убиенного целиком и похоронить, как положено, у Долгого Холма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155