Многое знал Рагнарис и об Аларихе, и об Арбре, ибо с обоими бывал близок. Сдёрнул Рагнарис с плеч Арбра медвежью шкуру и вниз её бросил, под ноги беснующемуся вутье. Схватил Гиба медвежью шкуру, потом Арбра пропитанную, зубами в неё вцепился и, рыча свирепо, головой тряс. И порвал он шкуру медвежью.
Увидев это, со страшным криком низвергся с тына Арбр. Тяжко пал он на Гибу, терзая его когтями и зубами. Сплелись два вутьи, как два лютых зверя. И отступили от сражающихся вандалы, чтя Вотана.
Кричал, рычал и смеялся от радости Гиба, медвежью шкуру и Арбра терзая, ибо, видать, впервые равного себе встретил. И оторвал он Арбру ухо. Арбр же перегрыз ему горло.
Тут воины Алариха возвеселились и устремились на врага, прыгая с тына. И сеча была кровавая, и одолели вандалов. Что до Сигисбарна, то недолго сокрушался он о сыне своём и скоро встретился с ним в чертогах Вотана. Ибо Рагнарис, метко метнув фрамею, насмерть Сигисбарна поразил.
Из тех, кто с Сигисбарном к стенам бурга пришёл, ни один в живых не остался.
Эту-то сечу и вспоминал наш дедушка Рагнарис, когда сетовал, что мир испортился и говорил, что в былые времена воины не добычей и барахлом похвалялись, а славой воинской. И ничего, кроме славы, в битвах и походах добыть себе было невозможно, ибо враг был столь же наг и суров, сколь и воины готские.
Когда сеча закончилась и последнего врага добили, Арбра хватились. И увидели Арбра подле телы Гибы, рыдающего. Сперва думали, что по славному Гибе рыдает вутья, но нет! Клочья шкуры медвежьей, Гибой изодранной, в руках баюкал и плакал над ними, как дитя по матери. С тем и оставили Арбра, ибо близко подходить к нему опасались. Зарычал Арбр, когда людей увидел. А когда оттащили от него тело Гибы, за цепь издалека потянув, не заметил этого Арбр.
Цепи с тела вутьи страшного повелел Аларих снять. И стали цепи эти достоянием всей дружины: на этих цепях теперь котёл с варевом для всей дружины вешали над очагом. И все, кто в дружине был, эти цепи видели.
В этом месте рассказа хродомерова дядя Агигульф ликом затуманился и головой покивал. Видел и не раз эти исполинские цепи, только, видать, не знал прежде, откуда они происходят.
А наутро исчез Арбр. Весь бург вверх дном перевернул Аларих – нет Арбра! И тосковал по нему Аларих, и ничто не могло его в печали этой утешить.
После той великой битвы Рагнарис, отец нашего дедушки Рагнариса женить сына своего надумал. И для той цели из бурга ему велел домой явиться. Повиновался отцу своему Рагнарис и Алариха оставил. Братьев у Рагнариса не было, одни только сестры, поэтому так пёкся отец его о том, чтобы род свой славный продолжить.
Долго искал ему невесту, пока не сыскал девушку рода доброго, именем Мидьо, вторая дочь Кунимунда. Из того села она была, которое незадолго до смерти Алариха аланы дотла спалили, народ же тамошний угнали, а куда – неведомо. Когда потом аланы вернулись и наши готы торговлю с ними вели, то о пленных из того села спрашивали. Хотели родичей своих выкупить. Но то были другие аланы и ничего о селе сожжённом не ведали. А может, только вид делали, что ничего не знают, а сами знали, да говорить не хотели. Кто их, аланов, разберёт, все как один на конях да в полушубках.
Но то все потом случилось. А тогда род Кунимунда был не менее славен, чем род Рагнариса. И оттого охотно отдали за Рагнариса свою дочь Мидьо. Долго возили из села в село взаимные дары, стремясь на горшок ответить горшком и на холст холстом же в грязь лицом не ударить. И то сказать, знатные то были подарки. К Рагнарису отошли две козы, гривна золотая, горшков дюжина, два больших медных кувшина, шуба, холста на пять одежд, два пояса, правда, с пряжками ношеными, и меч – в сечах великих иззубренный донельзя, но его перековать можно было. И много иных даров, всего не упомнишь. Одни дары для хозяйства необходимые, другие же служили к чести.
Несколько дней свадьбу гуляли и несколько человек упились до смерти. Ибо в прежние времена и веселье было богатырское, пили, себя не жалеючи. Не то что ныне – полкувшина выпьют, треть сблюют. В ту пору о себе так не пеклись.
Хродомер же дружкой жениха на свадьбе той был. Пир свадебный ещё окончиться не успел, как уже омрачился дружка Хродомер, для себя недоброе во всём этом деле усматривая. И уже тогда тоска его одолела. Ибо понимал Хродомер: подвиги, что на пиру этом богатырском они с Рагнарисом совместно совершали, последними для них были. Не быть больше Рагнарису товарищем Хродомера в потехах богатырских, не портить рабынь им отцовских да соседских, не веселиться на молодеческий лад по всей округе. Все это в прошлом, ибо ныне женился Рагнарис и иные заботы отяготят его. Хродомер же один остаётся.
Пир же свадебный Хродомер с удовольствием расписывал в рассказе своём. Мол, такова была богатырская мощь того пира, что силы людей будто бы удесятерялись. Коров и свиней столько съедено было, сколько аланы по осени на зимнее становище перегоняют. Оленятины же такое количество нажарили, что и несколько лет спустя возле того села оленя в лесу и не увидишь. А уж как ели! На одном, помнится Хродомеру, рубаха была из двух шкур сшитая, бычьей жилой стянутая, – так лопнула та бычья жила, столь крепко набил себе живот тот богатырь. Пива же столько было, что один раб помер от разрыва пупа, покуда корчаги с питьём таскал. И такое густое, что собака крупная, в пиво упавши, не тонула, на поверхности плавала. А уж брага какая была! Пока варили эту брагу, птицы, если доведётся над котлом пролететь, валились с небес замертво. И все блохи, что в соломе водились в изобилии, после того пира повымирали и долго ещё хозяев беспокоить не смели.
Под стать раздолью и гости. В те времена люди вообще крупнее были. Балки в доме из столетнего дуба срублены – так ломали эти балки, разгулявшись, будто соломинки. Одним ударом кулака столы пополам переламывали. Такова была сила людей в те времена. И пир завершился лишь тогда, когда ломать в доме молодых уже стало нечего.
Что нынешние, Агигульф да Валамир, сетовал, рассказывая, Хродомер и губами жевал неодобрительно. Их потехи да удаль рядом с теми потехами и той удалью, что в пору молодости Хродомера и Рагнариса души воинов тешили, – всё равно что возня мальцов трёхлетних в луже против сечи богатырской.
А как кончился свадебный пир, навалилась на Хродомера чёрная тоска. Ибо зима близилась. Мидьо вскорости понесла, и Рагнарис дом обустраивать стал, а прежнее их с Хродомером веселье позабыл.
Зима была тоскливая да вьюжная. Едва до весны дотянул, чуть не помер Хродомер. Ибо сердце воина потехой сыто. А как лёд стаял и ручьи побежали, беспокойство душой Хродомера овладело. И был ему глас богов. И сказал этот глас Хродомеру, когда приблизился он к богам, священного напитка вкусив, чтобы уходил с прежнего места и в ином месте жилище ставил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155