Тащить же от самого озера безголовое тело, да ещё полежавшее несколько дней на солнышке, мне ох как не хотелось.
А тело, что у озера лежало, видать чего-то жаждало, не то отпевания, не то отмщения, ибо еженощно во сне мне являлось. Страшные это были сны. Мнилось мне ночами, будто от озера движутся по тропе в камышах, мимо рощи, рыжеусые чужаки, по бокам от них вепри подземные бегут, а ведёт их в наше село безголовое тело. Каждую ночь с криком просыпался. Гизульф говорил, что и ему похожее снится.
На тинг дядя Агигульф явился, ясное дело, с головой, уже засолённой. Валамир как увидел дядю Агигульфа, так сразу закричал: не боишься, мол, Агигульф, что ежели женишься, то голова жену твою за сиськи хватать будет? Дядя Агигульф решил, что Валамир ему завидует, о чём и сказал Валамиру – прямо и с достоинством.
Меч чужаков дяде Агигульфу сберечь для себя не удалось – его дедушка Рагнарис Хродомеру отнёс. Хродомер на тинг с этим мечом явился.
Когда все собрались, дядя Агигульф ещё раз рассказал то, что все уже знали. Рассказывая, дядя Агигульф все показывал, как оно было. Прыгал, приседал, топориком взмахивал. Гизульфа же заставил за чужака быть и таиться.
Остальные слушали и смотрели очень внимательно.
Гизульф шепнул мне, жаль, мол, что Велемуда, родича нашего, на этом тинге нет. Если бы Велемуд на тинге был – то-то была бы потеха! Велемуд бы наверняка заявил, что чужака лично знал, и жену этого чужака знал, и дочерей этого чужака бесчестил, и подробностями бы усладил.
Но по счастью, Велемуда, родича нашего, на тинге и впрямь не было, потому сразу о деле заговорили, как только дядя Агигульф прыгать закончил и, отдуваясь, огляделся горделиво.
Заговорили же вот о чём. Кого с этой новостью к Теодобаду посылать.
Решили мужа степенного послать и красноречивого, чтобы до вождя сумел важную весть довести. Дело ведь нешуточное. Сколько лет село стоит, ни разу чужаков иноплеменных так близко от села не видели.
В походах – да, в походах много разного диковинного люда видели. Взять тех же гепидов… Что и говорить, странные они, гепиды. Но вот иноплеменные чужаки… Да ещё чтобы возле села – нет, такого не бывало…
Да и не гепид этот чужак, вроде.
Дядя Агигульф сказал: точно, не гепид. Нутром, мол, чую, что не гепид, ибо на гепидов у меня особенное чутьё.
Валамир сказал, что у него тоже на гепидов чутьё.
А Аргасп заговорил про то, что у него, Аргаспа, чутьё на герулов, так вот, чужак этот и не герул.
Тут раб аргаспов Снага откуда-то вывернулся и тоже про чутьё языком замолол. Дескать, пока скамарствовал – даже псоглавцев повидал. Так вот, чужак этот – не псоглавец, сразу видно.
Дедушка Рагнарис на Аргаспа заревел, чтоб раба своего брехливого утихомирил. Мол, и без Снаги видать всем, что не псоглавец. Голова-то не пёсья! Да и виданое ли дело, чтоб рабы всякие на тинге голос подавали. Воистину, мир к концу клонится.
Аргасп Снаге уйти велел и кулак ему показал, пригрозив скорой расправой.
Валамир начал в затылке чесать, о чём-то напряжённо думая, и изрёк наконец:
– А не ромей ли это?
И пояснил, что ромеи – они где-то на полдень живут. Земля у них на диво тучная и бескрайне обширная. У Теодобада кувшин есть ромейский, тот, что с гримой. Очень, мол, голова на гриму ту похожа. И не обратил ли внимание Агигульф – не было ли кувшина при чужаке? Ибо ведомо, что кувшины они изготавливают во множестве.
Тут дядя Агигульф за голову обиделся и сказал, что Валамир, видать, на плечах кувшин с гримой носит. Он, дядя Агигульф, такую вещь, как кувшин, всяко бы не просмотрел. Не было при чужаке кувшина.
Валамир задумался тяжко, после же молвил, что и впрямь, видать, чужак не ромей был.
Хродомер споры пресёк. Сказал степенно, что много разного люда по миру бродит. Не то важно, кто был этот чужак. То важно, отчего он в камышах таился. И сколько их там таилось. И для чего таились. Боялись ли нас или же что-то вынюхивали?
Дядя Агигульф сказал, что раз видал их уже, да только в селе у нас никто правдивому рассказу не поверил. А он, дядя Агигульф, ещё раз говорит: по всему видать – вынюхивают эти чужаки что-то.
– Тревожно мне, – сказал Хродомер. И замолчал надолго.
Говорили и спорили ещё немалое время. Уж и стоять-то все устали, переминались с ноги на ногу.
Все племена окрестные перебрали, все истории о них рассказали. И решено было-таки к Теодобаду посылать с недоброй вестью. И непременно голову и меч в дружине предъявить.
Дядя Агигульф сказал, что голову никому не доверит. Немало наслышан он о воинах, которые трофеи свои легкомысленно другим доверяли и через то немалый ущерб претерпевали. И вызвался сам в бург ехать, дабы с драгоценной головой не разлучаться. Да и с любимым вождём повидаться хотелось дяде Агигульфу.
Валамир сказал, что тоже в бург поедет. Валамир сказал, что Теодобад его, Валамира, очень уважает и к его советам прислушается.
Тут Хродомер закричал неожиданно, что, мол, зачем же Валамира с Агигульфом утруждать? Можно сразу Снагу брехливого с Ахмой-дурачком отправить. Уж их-то Теодобад послушает! Уж их-то Теодобад уважает!
Нет уж, добавил потом Хродомер, нужно мужа степенного посылать к Теодобаду. Чтоб дурацких выходок себе не позволял. Вот он бы, Хродомер, сам поехал, да село без присмотра как оставишь? Пускай Оптила, сын его, едет. Агигульф пускай мёртвую голову Оптиле передаст, а Оптила её отвезёт и Теодобаду предъявит. И все, как надо, объяснит.
Ибо Агигульфа только пусти в бург. Теодобад едва его завидит, так сразу и решит: не иначе как новое озорство затеяли молодцы. И на голову чужакову лишь как на озорство глядеть будет. А мы через то можем и своих голов лишиться. Пусть Оптила едет.
Так Хродомер сказал.
Дедушка Рагнарис тотчас же закричал: что значит – Хродомер село без присмотра оставить не может? Сказал бы прямо: из-за своего колодца с плохой водой от косогора с заветными лопухами отдалиться ему, Хродомеру, боязно. Всем ведь ведомо, что не любит Теодобад Оптилу. Ибо копание в навозе предпочёл Оптила подвигам ратным.
Неужто сам Оптила об этом забыл? Ведь неоднократно говаривал ему Теодобад при дружине своей. Дивился, как у отца, столь войнолюбивого, сын такой уродился. И много времени потратил в бурге Рагнарис, чтобы Теодобаду растолковать: в молодости, мол, да – войнолюбив был Хродомер, но как колодец выкопал, так к подворью и прикипел, точно каша к горшку. Не отскребёшь. И сына такого же выпестовал, той же колодезной водой выпоил.
Насчёт озорства – да, тут Хродомер прав. От Агигульфа с Валамиром озорство одно. Но это оттого, что кровь молодая в них играет.
Хродомер от злости аж побелел. А дядя Агигульф засмеялся обидно.
Неведомо, чем бы всё закончилось, если бы отец наш Тарасмунд не сказал вдруг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
А тело, что у озера лежало, видать чего-то жаждало, не то отпевания, не то отмщения, ибо еженощно во сне мне являлось. Страшные это были сны. Мнилось мне ночами, будто от озера движутся по тропе в камышах, мимо рощи, рыжеусые чужаки, по бокам от них вепри подземные бегут, а ведёт их в наше село безголовое тело. Каждую ночь с криком просыпался. Гизульф говорил, что и ему похожее снится.
На тинг дядя Агигульф явился, ясное дело, с головой, уже засолённой. Валамир как увидел дядю Агигульфа, так сразу закричал: не боишься, мол, Агигульф, что ежели женишься, то голова жену твою за сиськи хватать будет? Дядя Агигульф решил, что Валамир ему завидует, о чём и сказал Валамиру – прямо и с достоинством.
Меч чужаков дяде Агигульфу сберечь для себя не удалось – его дедушка Рагнарис Хродомеру отнёс. Хродомер на тинг с этим мечом явился.
Когда все собрались, дядя Агигульф ещё раз рассказал то, что все уже знали. Рассказывая, дядя Агигульф все показывал, как оно было. Прыгал, приседал, топориком взмахивал. Гизульфа же заставил за чужака быть и таиться.
Остальные слушали и смотрели очень внимательно.
Гизульф шепнул мне, жаль, мол, что Велемуда, родича нашего, на этом тинге нет. Если бы Велемуд на тинге был – то-то была бы потеха! Велемуд бы наверняка заявил, что чужака лично знал, и жену этого чужака знал, и дочерей этого чужака бесчестил, и подробностями бы усладил.
Но по счастью, Велемуда, родича нашего, на тинге и впрямь не было, потому сразу о деле заговорили, как только дядя Агигульф прыгать закончил и, отдуваясь, огляделся горделиво.
Заговорили же вот о чём. Кого с этой новостью к Теодобаду посылать.
Решили мужа степенного послать и красноречивого, чтобы до вождя сумел важную весть довести. Дело ведь нешуточное. Сколько лет село стоит, ни разу чужаков иноплеменных так близко от села не видели.
В походах – да, в походах много разного диковинного люда видели. Взять тех же гепидов… Что и говорить, странные они, гепиды. Но вот иноплеменные чужаки… Да ещё чтобы возле села – нет, такого не бывало…
Да и не гепид этот чужак, вроде.
Дядя Агигульф сказал: точно, не гепид. Нутром, мол, чую, что не гепид, ибо на гепидов у меня особенное чутьё.
Валамир сказал, что у него тоже на гепидов чутьё.
А Аргасп заговорил про то, что у него, Аргаспа, чутьё на герулов, так вот, чужак этот и не герул.
Тут раб аргаспов Снага откуда-то вывернулся и тоже про чутьё языком замолол. Дескать, пока скамарствовал – даже псоглавцев повидал. Так вот, чужак этот – не псоглавец, сразу видно.
Дедушка Рагнарис на Аргаспа заревел, чтоб раба своего брехливого утихомирил. Мол, и без Снаги видать всем, что не псоглавец. Голова-то не пёсья! Да и виданое ли дело, чтоб рабы всякие на тинге голос подавали. Воистину, мир к концу клонится.
Аргасп Снаге уйти велел и кулак ему показал, пригрозив скорой расправой.
Валамир начал в затылке чесать, о чём-то напряжённо думая, и изрёк наконец:
– А не ромей ли это?
И пояснил, что ромеи – они где-то на полдень живут. Земля у них на диво тучная и бескрайне обширная. У Теодобада кувшин есть ромейский, тот, что с гримой. Очень, мол, голова на гриму ту похожа. И не обратил ли внимание Агигульф – не было ли кувшина при чужаке? Ибо ведомо, что кувшины они изготавливают во множестве.
Тут дядя Агигульф за голову обиделся и сказал, что Валамир, видать, на плечах кувшин с гримой носит. Он, дядя Агигульф, такую вещь, как кувшин, всяко бы не просмотрел. Не было при чужаке кувшина.
Валамир задумался тяжко, после же молвил, что и впрямь, видать, чужак не ромей был.
Хродомер споры пресёк. Сказал степенно, что много разного люда по миру бродит. Не то важно, кто был этот чужак. То важно, отчего он в камышах таился. И сколько их там таилось. И для чего таились. Боялись ли нас или же что-то вынюхивали?
Дядя Агигульф сказал, что раз видал их уже, да только в селе у нас никто правдивому рассказу не поверил. А он, дядя Агигульф, ещё раз говорит: по всему видать – вынюхивают эти чужаки что-то.
– Тревожно мне, – сказал Хродомер. И замолчал надолго.
Говорили и спорили ещё немалое время. Уж и стоять-то все устали, переминались с ноги на ногу.
Все племена окрестные перебрали, все истории о них рассказали. И решено было-таки к Теодобаду посылать с недоброй вестью. И непременно голову и меч в дружине предъявить.
Дядя Агигульф сказал, что голову никому не доверит. Немало наслышан он о воинах, которые трофеи свои легкомысленно другим доверяли и через то немалый ущерб претерпевали. И вызвался сам в бург ехать, дабы с драгоценной головой не разлучаться. Да и с любимым вождём повидаться хотелось дяде Агигульфу.
Валамир сказал, что тоже в бург поедет. Валамир сказал, что Теодобад его, Валамира, очень уважает и к его советам прислушается.
Тут Хродомер закричал неожиданно, что, мол, зачем же Валамира с Агигульфом утруждать? Можно сразу Снагу брехливого с Ахмой-дурачком отправить. Уж их-то Теодобад послушает! Уж их-то Теодобад уважает!
Нет уж, добавил потом Хродомер, нужно мужа степенного посылать к Теодобаду. Чтоб дурацких выходок себе не позволял. Вот он бы, Хродомер, сам поехал, да село без присмотра как оставишь? Пускай Оптила, сын его, едет. Агигульф пускай мёртвую голову Оптиле передаст, а Оптила её отвезёт и Теодобаду предъявит. И все, как надо, объяснит.
Ибо Агигульфа только пусти в бург. Теодобад едва его завидит, так сразу и решит: не иначе как новое озорство затеяли молодцы. И на голову чужакову лишь как на озорство глядеть будет. А мы через то можем и своих голов лишиться. Пусть Оптила едет.
Так Хродомер сказал.
Дедушка Рагнарис тотчас же закричал: что значит – Хродомер село без присмотра оставить не может? Сказал бы прямо: из-за своего колодца с плохой водой от косогора с заветными лопухами отдалиться ему, Хродомеру, боязно. Всем ведь ведомо, что не любит Теодобад Оптилу. Ибо копание в навозе предпочёл Оптила подвигам ратным.
Неужто сам Оптила об этом забыл? Ведь неоднократно говаривал ему Теодобад при дружине своей. Дивился, как у отца, столь войнолюбивого, сын такой уродился. И много времени потратил в бурге Рагнарис, чтобы Теодобаду растолковать: в молодости, мол, да – войнолюбив был Хродомер, но как колодец выкопал, так к подворью и прикипел, точно каша к горшку. Не отскребёшь. И сына такого же выпестовал, той же колодезной водой выпоил.
Насчёт озорства – да, тут Хродомер прав. От Агигульфа с Валамиром озорство одно. Но это оттого, что кровь молодая в них играет.
Хродомер от злости аж побелел. А дядя Агигульф засмеялся обидно.
Неведомо, чем бы всё закончилось, если бы отец наш Тарасмунд не сказал вдруг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155