Очень ему хотелось по сладкую ягоду – старался Гизульф. Восемь кругов одолел и ещё полкруга, после завалился – не сдюжил.
Тогда дед, кряхтя, поднялся с колоды, к Гизульфу подошёл – тот лежал на боку, ртом воздух хватал – палкой его ткнул несильно, хмыкнул: в самую, мол, пору тебе с дряхлым Хродомером… по ягоду…
И в дом пошёл.
А к вечеру к Хродомеру дед ходил и там, говорят, шибко ругался. Аргаспова Тиви поутру матери нашей Гизеле сказывала, что полночи не спала, так громко домочадцы хродомеровы меж собою препирались. Растревожил их Рагнарис, будто в курятник ненароком ступил.
Я злился на Фаухо за то, что мне пришлось из-за неё Гизульфу помогать. Гизульф меня заставил глину таскать и на крышу погнал, потому что я легче, а он сильнее. На Гизульфа тоже злился: совсем немного оставалось ему продержаться, а он пал.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДВУЛЬФА
Через день и Одвульф воротился. Одвульф мрачный приехал, сам неразговорчивый, на скуле синяк. Рассказывать Одвульф в наш дом пришёл. Оттого мы с Гизульфом при рассказе сём были.
Вот что Одвульф нам поведал.
Прибыл он в то село перед закатом, когда с полей все уже домой вернулись и садились трапезничать. Знал Одвульф, что в том селе родич у него живёт по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не видел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и еде, коли с вестью приехал.
Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили. В родстве первый из трёх спрошенных Сигизвультов признался. Точнее, отрицать родство то не мог.
Когда сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая, засмеялся. И Рагнарис засмеялся. Пояснил Хродомер, что и те два других Сигизвульта тоже от родства бы не отреклись, ибо все они между собой родичи. Дедушка наш Рагнарис ещё спросил, как отца того Сигизвульта звали.
– Мундом звали, – Одвульф сказал.
Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и переглянулись между собой, будто знали что-то. После дед буркнул Одвульфу: мол, это мне он родич, Сигизвульт, а тебе так – седьмая вода на киселе. И продолжать рассказ велел.
Посадили Одвульфа за стол. После трапезы Сигизвульт с ним в разговоры вступил. Спросил родича: с чем в село прибыл? Одвульф и поведал ему, что дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, мол, дело, что и старые распри забыть надобно. Сигизвульт подивился: что за дело такое.
Одвульф сказал: есть в нашем селе воин такой – Агигульф. Пошёл этот Агигульф с мальцами рыбачить на дальнее озеро и там прибил кого-то.
И спросил Сигизвульта: не случалось ли и в вашем селе чего подобного? Старейшины, дескать, наши меня затем и послали, дабы узнал.
Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная свёкла, однако сдержался – промолчал.
Сигизвульт отвечал степенно (вежливый человек этот Сигизвульт), что ежели на рыбалку из их села кто пойдёт, то, ясное дело, случится ему прибить щуку-другую, а то и сома. А кого воин-то ваш, Агигульф, – тот, что с мальчишками – прибил? Неужто столь крупную рыбину взял, что даже наше село решил о том оповестить?
Одвульф на это отвечал, что в том-то и беда. Ибо кого прибил – неведомо. Рыжего кого-то. И голову ему снял. И меч забрал.
На то Сигизвульт кашлянул и ещё более степенно осведомился, чем ещё поживились тот славный ваш воин Агигульф с мальчишками? Много ли награбили?
Я этот рассказ слушая, так и замер: неужто про портки Сигизвульту рассказал – опозорил и себя, и нас с дядей Агигульфом?
Но Одвульф про портки ничего говорить не стал. Сказал Одвульф, что ответил этому Сигизвульту весьма вежливо: мол, не ради грабежа убили рыжего, а просто так. За то, что незнакомый был. За то, что в камышах сидел. И за то, что рыжий этот уже как-то раз попадался на глаза воину Агигульфу, но никто в нашем селе про рыжего не поверил, через что тому воину Агигульфу позор великий вышел. Вот воин Агигульф и осерчал на рыжего и решил правду свою отстоять. Для того и нужна была ему голова того рыжего.
Тут Сигизвульт спросил, что же за храбрец у вас такой, этот Агигульф? Чей он сын? На это Одвульф отвечал: Рагнариса.
Сигизвульт осведомился: не того ли самого Рагнариса, которого отец из дома за беспутство выгнал?
Одвульф отвечал: того самого. Да только у нас он – почтенный старейшина, отец многих сыновей. И Агигульф – славнейший из них, хотя и уступает Ульфу, старшему брату своему. Страшен Ульф, средний сын Рагнариса, с мечами в обеих руках.
Сигизвульт и про Ульфа расспрашивать начал. Что, мол, этот Ульф тоже по камышам с мальчишками славы себе добывает? Одвульф на то отвечал, что ныне в рабстве Ульф – проигрался Ульф со всем семейством самому Теодобаду, военному вождю. Сигизвульт признал: ежели самому вождю, то воистину славный то подвиг.
Затем Сигизвульт, все столь же учтиво, предложил к рыжему, который в камышах сидел, в разговорах возвратиться. Спросил про голову – какова, мол, участь головы?
Голову эту славный воин Агигульф в другое место повёз показывать. К гепидам повёз. А чтобы ему, Одвульфу, в рассказе его вера была, меч тот чужаков Одвульф с собой привёз.
И Сигизвульту меч предъявил.
Сигизвульт меч тот осмотрел, ощупал, чуть не обнюхал, едва не облизал. Потом и сыновья Сигизвультовы с зятьями его тоже меч этот смотрели, щупали, нюхали, лизали. Чуть было не съели. После суждение своё вынесли: не нашенский, мол, меч.
И спросил сыновей да зятьёв сигизвультовых Одвульф: не видали ли чего подобного? И им тоже про рыжего рассказал.
Зятья же и сыновья Сигизвульта вид наглый имели. Сразу видно – не держит их твёрдой рукой Сигизвульт! Отвечали насмешливо: есть, мол, в селе у них воин один, Хиндасвинт, до медовухи весьма охочий; так вот этот Хиндасвинт в Бога Единого с Добрым Сыном верует. И один раз, упившись, долго по лесу за каким-то Пилатом гонялся – мерещился ему за деревьями Пилат: манил. Ярился Хиндасвинт: зачем Пилат с ним играет? Убить, стало быть, этого Пилата хотел Хиндасвинт. Ради чего Пилат Доброго Сына распял, вражья морда?
Так вот надо бы этого Хиндасвинта распросить, может, он и рыжего видел.
И спросил один из зятьёв сигизвультовых Одвульфа: а не Пилат ли часом рыжий тот?
А старший сын сигизвультов с глазами жабьими подтвердил: и верно, рыжий-то – Пилат. Надо Хиндасвинта утешить: отомстили, мол, за Доброго Сына. Отдыхай, Хиндасвинт. И заржал, заходясь, что гизарнов жеребец.
А второй зять сигизвультов спросил Одвульфа: что, мол, воин тот ваш Агигульф, новой веры, что ли, коли за Доброго Сына так ратует, Пилата по камышам истребляет?
Потупился Одвульф, за больное место его задели. Нет, сказал честно, воин тот Агигульф, хоть и славен и доблестен, но в вере своей заблуждается и поклоняется идолищам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Тогда дед, кряхтя, поднялся с колоды, к Гизульфу подошёл – тот лежал на боку, ртом воздух хватал – палкой его ткнул несильно, хмыкнул: в самую, мол, пору тебе с дряхлым Хродомером… по ягоду…
И в дом пошёл.
А к вечеру к Хродомеру дед ходил и там, говорят, шибко ругался. Аргаспова Тиви поутру матери нашей Гизеле сказывала, что полночи не спала, так громко домочадцы хродомеровы меж собою препирались. Растревожил их Рагнарис, будто в курятник ненароком ступил.
Я злился на Фаухо за то, что мне пришлось из-за неё Гизульфу помогать. Гизульф меня заставил глину таскать и на крышу погнал, потому что я легче, а он сильнее. На Гизульфа тоже злился: совсем немного оставалось ему продержаться, а он пал.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДВУЛЬФА
Через день и Одвульф воротился. Одвульф мрачный приехал, сам неразговорчивый, на скуле синяк. Рассказывать Одвульф в наш дом пришёл. Оттого мы с Гизульфом при рассказе сём были.
Вот что Одвульф нам поведал.
Прибыл он в то село перед закатом, когда с полей все уже домой вернулись и садились трапезничать. Знал Одвульф, что в том селе родич у него живёт по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не видел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и еде, коли с вестью приехал.
Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили. В родстве первый из трёх спрошенных Сигизвультов признался. Точнее, отрицать родство то не мог.
Когда сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая, засмеялся. И Рагнарис засмеялся. Пояснил Хродомер, что и те два других Сигизвульта тоже от родства бы не отреклись, ибо все они между собой родичи. Дедушка наш Рагнарис ещё спросил, как отца того Сигизвульта звали.
– Мундом звали, – Одвульф сказал.
Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и переглянулись между собой, будто знали что-то. После дед буркнул Одвульфу: мол, это мне он родич, Сигизвульт, а тебе так – седьмая вода на киселе. И продолжать рассказ велел.
Посадили Одвульфа за стол. После трапезы Сигизвульт с ним в разговоры вступил. Спросил родича: с чем в село прибыл? Одвульф и поведал ему, что дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, мол, дело, что и старые распри забыть надобно. Сигизвульт подивился: что за дело такое.
Одвульф сказал: есть в нашем селе воин такой – Агигульф. Пошёл этот Агигульф с мальцами рыбачить на дальнее озеро и там прибил кого-то.
И спросил Сигизвульта: не случалось ли и в вашем селе чего подобного? Старейшины, дескать, наши меня затем и послали, дабы узнал.
Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная свёкла, однако сдержался – промолчал.
Сигизвульт отвечал степенно (вежливый человек этот Сигизвульт), что ежели на рыбалку из их села кто пойдёт, то, ясное дело, случится ему прибить щуку-другую, а то и сома. А кого воин-то ваш, Агигульф, – тот, что с мальчишками – прибил? Неужто столь крупную рыбину взял, что даже наше село решил о том оповестить?
Одвульф на это отвечал, что в том-то и беда. Ибо кого прибил – неведомо. Рыжего кого-то. И голову ему снял. И меч забрал.
На то Сигизвульт кашлянул и ещё более степенно осведомился, чем ещё поживились тот славный ваш воин Агигульф с мальчишками? Много ли награбили?
Я этот рассказ слушая, так и замер: неужто про портки Сигизвульту рассказал – опозорил и себя, и нас с дядей Агигульфом?
Но Одвульф про портки ничего говорить не стал. Сказал Одвульф, что ответил этому Сигизвульту весьма вежливо: мол, не ради грабежа убили рыжего, а просто так. За то, что незнакомый был. За то, что в камышах сидел. И за то, что рыжий этот уже как-то раз попадался на глаза воину Агигульфу, но никто в нашем селе про рыжего не поверил, через что тому воину Агигульфу позор великий вышел. Вот воин Агигульф и осерчал на рыжего и решил правду свою отстоять. Для того и нужна была ему голова того рыжего.
Тут Сигизвульт спросил, что же за храбрец у вас такой, этот Агигульф? Чей он сын? На это Одвульф отвечал: Рагнариса.
Сигизвульт осведомился: не того ли самого Рагнариса, которого отец из дома за беспутство выгнал?
Одвульф отвечал: того самого. Да только у нас он – почтенный старейшина, отец многих сыновей. И Агигульф – славнейший из них, хотя и уступает Ульфу, старшему брату своему. Страшен Ульф, средний сын Рагнариса, с мечами в обеих руках.
Сигизвульт и про Ульфа расспрашивать начал. Что, мол, этот Ульф тоже по камышам с мальчишками славы себе добывает? Одвульф на то отвечал, что ныне в рабстве Ульф – проигрался Ульф со всем семейством самому Теодобаду, военному вождю. Сигизвульт признал: ежели самому вождю, то воистину славный то подвиг.
Затем Сигизвульт, все столь же учтиво, предложил к рыжему, который в камышах сидел, в разговорах возвратиться. Спросил про голову – какова, мол, участь головы?
Голову эту славный воин Агигульф в другое место повёз показывать. К гепидам повёз. А чтобы ему, Одвульфу, в рассказе его вера была, меч тот чужаков Одвульф с собой привёз.
И Сигизвульту меч предъявил.
Сигизвульт меч тот осмотрел, ощупал, чуть не обнюхал, едва не облизал. Потом и сыновья Сигизвультовы с зятьями его тоже меч этот смотрели, щупали, нюхали, лизали. Чуть было не съели. После суждение своё вынесли: не нашенский, мол, меч.
И спросил сыновей да зятьёв сигизвультовых Одвульф: не видали ли чего подобного? И им тоже про рыжего рассказал.
Зятья же и сыновья Сигизвульта вид наглый имели. Сразу видно – не держит их твёрдой рукой Сигизвульт! Отвечали насмешливо: есть, мол, в селе у них воин один, Хиндасвинт, до медовухи весьма охочий; так вот этот Хиндасвинт в Бога Единого с Добрым Сыном верует. И один раз, упившись, долго по лесу за каким-то Пилатом гонялся – мерещился ему за деревьями Пилат: манил. Ярился Хиндасвинт: зачем Пилат с ним играет? Убить, стало быть, этого Пилата хотел Хиндасвинт. Ради чего Пилат Доброго Сына распял, вражья морда?
Так вот надо бы этого Хиндасвинта распросить, может, он и рыжего видел.
И спросил один из зятьёв сигизвультовых Одвульфа: а не Пилат ли часом рыжий тот?
А старший сын сигизвультов с глазами жабьими подтвердил: и верно, рыжий-то – Пилат. Надо Хиндасвинта утешить: отомстили, мол, за Доброго Сына. Отдыхай, Хиндасвинт. И заржал, заходясь, что гизарнов жеребец.
А второй зять сигизвультов спросил Одвульфа: что, мол, воин тот ваш Агигульф, новой веры, что ли, коли за Доброго Сына так ратует, Пилата по камышам истребляет?
Потупился Одвульф, за больное место его задели. Нет, сказал честно, воин тот Агигульф, хоть и славен и доблестен, но в вере своей заблуждается и поклоняется идолищам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155