Ульф пустил коня рысью, направляя его между ними. Всадники не успели ещё ничего понять, когда мелькнули два ульфовых меча. У одного страхолюдины отвалилась рука вместе с плечом, второй скорчился в седле, пытаясь поймать выползающие из распоротого живота внутренности.
И снова пустота. Ульф ничего не почувствовал, когда убил этих двоих, – даже удовлетворения. Просто успокоил лошадь и двинулся дальше…
…И видел я дядю Агигульфа с Валамиром, уходящих в сторону дубовой рощи. И их преследовали…
…И знал я, что они уйдут, и потому отвёл глаза…
…Уже светало. Я понял вдруг, что младший сын Тарасмунда по имени Атаульф сидит в норе на косогоре и трясётся от холода и боли. Но это был не я…
…Агигульф-сосед лежит посреди своего двора с разбитой головой. Весь двор покрыт смятым, окровавленным, затоптанным полотном – накануне Фрумо развешивала сушить. Фрумо смотрела на заляпанное полотно, на кровавые пятна, хлопала себя руками по бокам и кудахтала, как курица. И увидел я вдруг, что вовсе не полотно это разбросано по двору – это курицы, зарезанные для большого пира, чтобы порадовать дорогих гостей. А вот и гости дорогие – стоят вокруг Фрумо, радуются угощению, смеются.
Перестав кудахтать, показала Фрумо пальцем на берестяную личину. И снял чужак берестяную личину, отдал её Фрумо. Оказалось под личиной такое лицо, что личина против него куда краше. Плоская морда, на верхней губе редкие усики, щеки в шрамах, будто кожу с них полосками сдирали. И лыбился страхолюдный чужак.
Фрумо ногтем личину поскребла, посмеялась и на себя надела. И стала ходить по двору, напевая. А чужаки за ней ходили, как цыплята за курицей, и с почтением внимали её лепету. И тихо переговаривались между собой. Я понял, что они боятся Фрумо прогневать.
Фрумо вдруг повернулась к ним и показала пальцем на золотой браслет, что у рослого чужака на руке блестел. Чужак отдал ей. Тогда она на пряжку показала. И отдал он ей пряжку. Радостно засмеявшись, подошла Фрумо к мёртвому Агигульфу и стала обряжать его в золото, что подарили ей чужаки. Чужак нахмурился, но перечить не посмел.
А Фрумо села на землю возле своего отца и замахала на чужаков руками, чтобы те уходили.
И уходят чужаки со двора Агигульфа-соседа…
…Хродомер ползёт вниз по косогору. И мнится Хродомеру, что все можно заново начать…
…Двое чужаков поймали Сванхильду. Тащат наверх от реки, в село. Сванхильда брыкается, кричит. Криков не слышно, но я вижу, как открывается и закрывается её рот. У неё в руке нож, но чужаки его отчего-то не замечают. Сванхильда изворачивается и всаживает нож в живот одному из чужаков. Вырывается и бежит…
…Дубовая роща. Зарывшись в кучу палых листьев, прячется здесь Одвульф. Копья при нём нет. Одвульф рыдает и молится, перезабыв со страху все молитвы. Одни только обрывки повторяет, будто взбирается куда-то по верёвке, а верёвка истлевает прямо в руках.
Невдалеке в тумане выводок вепрей. Секач настораживается. Стук копыт – всадники…
…Хродомерово подворье пылает. В колодец падает горящая головня…
…Чужое лицо. Я видел его, когда сидел в норе. Его щеки вымазаны жиром, поверх жира нанесёт углём узор – чёрная спираль. Он стоит возле того, которого убила Сванхильда, и плачет…
…Я вижу Валамира. Он миновал дубовую рощу и в обход села направляется к кузнице. За Валамиром на маленькой мохнатой лошадке едет дядя Агигульф. На Агигульфе одвульфовы портки – те самые, что некогда подарила Одвульфу Гизела. Сам Одвульф в одной рубахе уныло плетётся за лошадкой дяди Агигульфа. Дядя Агигульф то и дело пытается отогнать его. Одвульф трясётся от рыданий.
Я знаю, что дядя Агигульф едва не убил Одвульфа. Только заступничество Валамира и спасло – отбил Валамир уже опускающийся меч. Ибо ярость переполняет дядю Агигульфа. Несправедливо, считает дядя Агигульф, чтобы жил Одвульф, когда Тарасмунд мёртв.
В дубовой роще стоит ещё, задержавшись с ночи, синеватый полумрак, но золотистые кроны уже озарены солнцем…
И вспомнил я о бурге, откуда могла прийти помощь. И увидел я рощу, что выходит на старую римскую дорогу, хотя никогда там прежде не был. В роще лежали Рикимер и Фретила. И увидел я, что не первый день они мертвы – убиты были на обратном пути из села в бург.
Я метнулся взором к бургу и тотчас же увидел мёртвую голову Теодобада на шесте. Голова была так близко, что я, кажется, мог бы поцеловать её в синие губы. Над головой кружили вороны.
И отпрянул я в ужасе и сразу увидел весь бург – так, как птицы видят его. И не было больше бурга, только мёртвое пепелище. У стены лежали дружинники, около дюжины числом, со стрелами в груди, зарубленные мечом. Это были лучшие дружинники теодобадовы. И боялись их чужаки. Чужаки боялись их даже мёртвых и потому постарались избежать мести: отрезали у трупов головы, сложив их в другое место и отворотив лица их от бурга. И ноги у мертвецов были перебиты.
И увидел я дорогу, ведущую из бурга в то село, откуда родом мать наша Гизела. Навалив трупы наших из бурга на телегу, двигались к тому селу чужаки. В том селе жителей не было, они в бург ушли и в бурге погибли. Дома же сохранились целые.
Добравшись до уцелевших домов, загнали чужаки в один из них телегу с мёртвыми телами и подожгли дом…
…И видел я, как хоронят они своих убитых. Иной обычай у них, не похож на наш. В яму, камнями выложенную, сажают убитого со скрещёнными ногами, и оружие ему кладут. После же сверху закрывают яму настилом и землю насыпают. Так хоронят чужаки…
…И увидел я, что нет уже и того села, откуда вышли дедушка Рагнарис с Хродомером. Не было того села уже в тот день, когда к нам Снутрс приехал, ибо чужаки пришли туда раньше…
…И увидел я вождя чужаков. Он был уже немолод. Будто великую ношу нёс на плечах, такая усталость была в его глазах…
…И увидел я, как отряды чужаков разливаются с юга по нашей земле, точно река во время половодья, и не остановить этот поток…
Теперь я знал, что чужаков согнали с их места люди нашего языка, а тех встревожили и погнали прочь другие люди, о которых я не ведал…
И вдруг увидел я свайную деревню, ту, что на озере стоит. И не была та деревня брошенной, а дома её ещё не обвалились и не почернели. Там жили люди. И увидел я воинов, выходящих из леса и сеющих смерть. Хотели эти воины забрать себе эти земли и истребляли тех, кто жил в свайной деревне. И видел я среди тех воинов их вождя. Я знал его имя. Это был Рекила, отец Ариариха, отца Алариха, отца Теодобада. И открылось мне, что не от богатырства пришли в эти края люди нашего языка – страх и голод гнали их, как нынче гонят они чужаков.
Чужаки пришли в эти края, как некогда пришли сюда мы. И не было чужакам здесь места, как не было здесь места и нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
И снова пустота. Ульф ничего не почувствовал, когда убил этих двоих, – даже удовлетворения. Просто успокоил лошадь и двинулся дальше…
…И видел я дядю Агигульфа с Валамиром, уходящих в сторону дубовой рощи. И их преследовали…
…И знал я, что они уйдут, и потому отвёл глаза…
…Уже светало. Я понял вдруг, что младший сын Тарасмунда по имени Атаульф сидит в норе на косогоре и трясётся от холода и боли. Но это был не я…
…Агигульф-сосед лежит посреди своего двора с разбитой головой. Весь двор покрыт смятым, окровавленным, затоптанным полотном – накануне Фрумо развешивала сушить. Фрумо смотрела на заляпанное полотно, на кровавые пятна, хлопала себя руками по бокам и кудахтала, как курица. И увидел я вдруг, что вовсе не полотно это разбросано по двору – это курицы, зарезанные для большого пира, чтобы порадовать дорогих гостей. А вот и гости дорогие – стоят вокруг Фрумо, радуются угощению, смеются.
Перестав кудахтать, показала Фрумо пальцем на берестяную личину. И снял чужак берестяную личину, отдал её Фрумо. Оказалось под личиной такое лицо, что личина против него куда краше. Плоская морда, на верхней губе редкие усики, щеки в шрамах, будто кожу с них полосками сдирали. И лыбился страхолюдный чужак.
Фрумо ногтем личину поскребла, посмеялась и на себя надела. И стала ходить по двору, напевая. А чужаки за ней ходили, как цыплята за курицей, и с почтением внимали её лепету. И тихо переговаривались между собой. Я понял, что они боятся Фрумо прогневать.
Фрумо вдруг повернулась к ним и показала пальцем на золотой браслет, что у рослого чужака на руке блестел. Чужак отдал ей. Тогда она на пряжку показала. И отдал он ей пряжку. Радостно засмеявшись, подошла Фрумо к мёртвому Агигульфу и стала обряжать его в золото, что подарили ей чужаки. Чужак нахмурился, но перечить не посмел.
А Фрумо села на землю возле своего отца и замахала на чужаков руками, чтобы те уходили.
И уходят чужаки со двора Агигульфа-соседа…
…Хродомер ползёт вниз по косогору. И мнится Хродомеру, что все можно заново начать…
…Двое чужаков поймали Сванхильду. Тащат наверх от реки, в село. Сванхильда брыкается, кричит. Криков не слышно, но я вижу, как открывается и закрывается её рот. У неё в руке нож, но чужаки его отчего-то не замечают. Сванхильда изворачивается и всаживает нож в живот одному из чужаков. Вырывается и бежит…
…Дубовая роща. Зарывшись в кучу палых листьев, прячется здесь Одвульф. Копья при нём нет. Одвульф рыдает и молится, перезабыв со страху все молитвы. Одни только обрывки повторяет, будто взбирается куда-то по верёвке, а верёвка истлевает прямо в руках.
Невдалеке в тумане выводок вепрей. Секач настораживается. Стук копыт – всадники…
…Хродомерово подворье пылает. В колодец падает горящая головня…
…Чужое лицо. Я видел его, когда сидел в норе. Его щеки вымазаны жиром, поверх жира нанесёт углём узор – чёрная спираль. Он стоит возле того, которого убила Сванхильда, и плачет…
…Я вижу Валамира. Он миновал дубовую рощу и в обход села направляется к кузнице. За Валамиром на маленькой мохнатой лошадке едет дядя Агигульф. На Агигульфе одвульфовы портки – те самые, что некогда подарила Одвульфу Гизела. Сам Одвульф в одной рубахе уныло плетётся за лошадкой дяди Агигульфа. Дядя Агигульф то и дело пытается отогнать его. Одвульф трясётся от рыданий.
Я знаю, что дядя Агигульф едва не убил Одвульфа. Только заступничество Валамира и спасло – отбил Валамир уже опускающийся меч. Ибо ярость переполняет дядю Агигульфа. Несправедливо, считает дядя Агигульф, чтобы жил Одвульф, когда Тарасмунд мёртв.
В дубовой роще стоит ещё, задержавшись с ночи, синеватый полумрак, но золотистые кроны уже озарены солнцем…
И вспомнил я о бурге, откуда могла прийти помощь. И увидел я рощу, что выходит на старую римскую дорогу, хотя никогда там прежде не был. В роще лежали Рикимер и Фретила. И увидел я, что не первый день они мертвы – убиты были на обратном пути из села в бург.
Я метнулся взором к бургу и тотчас же увидел мёртвую голову Теодобада на шесте. Голова была так близко, что я, кажется, мог бы поцеловать её в синие губы. Над головой кружили вороны.
И отпрянул я в ужасе и сразу увидел весь бург – так, как птицы видят его. И не было больше бурга, только мёртвое пепелище. У стены лежали дружинники, около дюжины числом, со стрелами в груди, зарубленные мечом. Это были лучшие дружинники теодобадовы. И боялись их чужаки. Чужаки боялись их даже мёртвых и потому постарались избежать мести: отрезали у трупов головы, сложив их в другое место и отворотив лица их от бурга. И ноги у мертвецов были перебиты.
И увидел я дорогу, ведущую из бурга в то село, откуда родом мать наша Гизела. Навалив трупы наших из бурга на телегу, двигались к тому селу чужаки. В том селе жителей не было, они в бург ушли и в бурге погибли. Дома же сохранились целые.
Добравшись до уцелевших домов, загнали чужаки в один из них телегу с мёртвыми телами и подожгли дом…
…И видел я, как хоронят они своих убитых. Иной обычай у них, не похож на наш. В яму, камнями выложенную, сажают убитого со скрещёнными ногами, и оружие ему кладут. После же сверху закрывают яму настилом и землю насыпают. Так хоронят чужаки…
…И увидел я, что нет уже и того села, откуда вышли дедушка Рагнарис с Хродомером. Не было того села уже в тот день, когда к нам Снутрс приехал, ибо чужаки пришли туда раньше…
…И увидел я вождя чужаков. Он был уже немолод. Будто великую ношу нёс на плечах, такая усталость была в его глазах…
…И увидел я, как отряды чужаков разливаются с юга по нашей земле, точно река во время половодья, и не остановить этот поток…
Теперь я знал, что чужаков согнали с их места люди нашего языка, а тех встревожили и погнали прочь другие люди, о которых я не ведал…
И вдруг увидел я свайную деревню, ту, что на озере стоит. И не была та деревня брошенной, а дома её ещё не обвалились и не почернели. Там жили люди. И увидел я воинов, выходящих из леса и сеющих смерть. Хотели эти воины забрать себе эти земли и истребляли тех, кто жил в свайной деревне. И видел я среди тех воинов их вождя. Я знал его имя. Это был Рекила, отец Ариариха, отца Алариха, отца Теодобада. И открылось мне, что не от богатырства пришли в эти края люди нашего языка – страх и голод гнали их, как нынче гонят они чужаков.
Чужаки пришли в эти края, как некогда пришли сюда мы. И не было чужакам здесь места, как не было здесь места и нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155