Сказал, что к тому рассказ свой и ведёт – не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно. Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в заблуждение всех ввести и ещё большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище убитым нашёл. А что сам он того жреца убил – то позже догадались, когда другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но супостат настаивал и все стращал страшными бедами, которые-де свершатся, ежели он с Нутой не увидится.
А Нута – как слабенький огонёк лучины. Дунешь посильнее, он и погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах и между племенами охраняя. Так и случилось – сгубил злыдень Нуту нашего. И вот как.
Супостат тот, к Нуте стремясь и жрецов стращая, все кричал, что уголья с собой привёз из сожжённого капища готского. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата. Такова была злодейская уловка.
Но и тут не постигли жрецы опасности. Не иначе, морок злодей на жрецов навёл. Хотели те пойти за духом Нуты и спросить его обо всём, что открылось Нуте. Вот тогда-то и обнажил тот изверг гадючью сущность свою, бежав позорно. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в осквернении малого капища, убийстве жреца и в других злодейских деяниях.
Когда же бежал убийца, скрываясь, как тать, то коня увёл.
Мы-то, кто рассказ дяди Агигульфа слушали, давно уже поняли, кто был тот «гот-супостат». Но молчали, сдерживали себя. Только отец наш Тарасмунд улыбался, но голову отворачивал в тень, чтобы дядя Агигульф не заметил.
А дедушка Рагнарис рявкнул:
– Неужто вы с Валамиром не догадались, козлы непотребные, о ком тот жрец рассказывал как о злодее страшном?
Дядя Агигульф честно признал, что не догадались. Толковали между собой они с Валамиром об этом. Много толковали, но так и не поняли, кто это был.
Неужто и впрямь Гизарна это был? Давно знают они Гизарну. Не способен Гизарна такие злодейские поступки совершать.
Тут дедушка Рагнарис, оборотясь к идолам, вознёс к ним горячую мольбу не посылать сейчас ему, Рагнарису, священной ярости, дабы не обагрил руки кровью потомства своего бестолкового. И спросил Агигульфа: чем он, Агигульф, думал? Может быть, той мёртвой головой, что на чреслах его болтается? Или тем, что у него на чреслах под мёртвой головой болтается? Про Валамира и говорить нечего, ибо ведомо всем – Валамир шлемом своим думает. А когда шлем снимает, так и не думает вовсе.
Сами же Гизарну в капище провожали, на всю деревню ржали, спать не давали, Гизарну до слёз, небось, довели. Так неужто Гизарна на ум вам не пришёл?
Дядя Агигульф обиделся. Они с Валамиром хорошо потрудились, обряд соблюдая при проводах Гизарны. О Гизарне ведь и радели, дабы хорошо в капище Гизарне ехалось.
Когда же в гепидском селе о бедах, капище постигших, рассказывали, Агигульфу с Валамиром о Гизарне и не подумалось. Не способен Гизарна на злодейства такие. Да и о козлах речи не велось.
Тут дедушка Рагнарис сказал ядовитейше, что доброе, видать, воинство взрастили в селе нашем, коли только по козлам друг друга и различают. Который с козлами – тот Гизарна, а кто сам козёл – тот Агигульф.
И добавил сокрушённо, что при Аларихе, мол, все иначе было. Все с умом да с толком делалось. Потому и не рыскали чужаки по округе, что по сёлам настоящие воины жили, а не шуты гороховые. А как сопляк Теодобад в бурге сел, так и кончилось благолепие. При Аларихе, небось, на сев глядючи, в походы не хаживали.
Тут дядя Агигульф омрачился – не любил он про ту посевную вспоминать.
Сказал: как бы то ни было, а гепидов весть обеспокоила. Не всякий день капище разоряют и жрецов убивают. Да и без того чувствовали гепиды, что беда идёт.
Собрали тинг. Гепиды народ основательный: уж если взялись что-то делать, так делать будут с толком. И решили гепиды на том тинге, что самое лучшее будет – всю округу прочесать. Особенно же охотничьи заимки, где чужаки укрываться могут.
Но для такого дела очень много воинов нужно. Гепиды между собой судили и рядили и решение приняли с наибольшей быстротой, на какую только гепиды способны, то есть, на второй день, когда все уже охрипли от степенных речей: собрать всех воинов, и из этого гепидского села, от других сел ближних гепидов, и от дальних гепидов, где сейчас сильный вождь сидит по имени Оган.
А ежели не даст воинов Оган-Солевар – а Оган наверняка не даст, Огану воины нужны с Лиутаром-вандалом воевать – тогда обидеться, отпасть и под Теодобада-гота идти: пусть Теодобад людей даёт. Благо посланцы готские от Теодобада – вот они, и не надо время тратить и посылать к готам своих вестников.
Тут дядя Агигульф добавил с завистью, что гепидам-то проще, ибо нет у них вражды между сёлами, как у нас. Дедушка же Рагнарис поглядел на него презрительно, как на вошь, какую доводится в сединах отловить. Спросил, хватило ли ума у них с Валамиром смолчать и не рассказывать гепидам про вражду нашу? Дядя Агигульф сказал, что гепиды и так про эту вражду знают.
Такой наказ посланцам теодобадовым дали гепиды: передать как есть всё, что на тинге решено было. И ещё сказали гепиды: с Оганом ли Солеваром мы останемся, под Теодобада ли пойдём – того пока не знаем. Пусть Теодобад не взыщет. А от приглашения в золотой бург мы не отказываемся. Вот урожай соберём и по первым холодам в золотой бург двинемся. С волами пойдём.
После тинга они с Валамиром сразу из села гепидского уехали; всего же прожили у гепидов одну седмицу.
Тут отец наш Тарасмунд спросил дядю Агигульфа, не слыхал ли он там, у гепидов, что-нибудь о Гупте-святом. Ибо весть пришла, что к ближним гепидам Гупта отправился, весть о Добром Сыне понёс.
Дядя Агигульф, смутившись заметно, сказал, что да, слыхал о таком. Будто к тем гепидам отправился Гупта, где вождём Оган-Солевар сидит, то есть, к дальним гепидам в бург. Оган тот богам отцовским поклоняется, а Бога Единого к себе в бург не пускает. И потому предал Гупту лютой смерти Оган. Так у ближних гепидов говорили.
Ещё сказывали, что так вышло между Оганом-Солеваром и Гуптой. Когда Гупта в бург пришёл, весть о Добром Сыне принёс, у Огана как раз жена умерла. Умерла, не оставив детей. Была она из крепкого рода и принесла Огану немалое богатство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно. Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в заблуждение всех ввести и ещё большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище убитым нашёл. А что сам он того жреца убил – то позже догадались, когда другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но супостат настаивал и все стращал страшными бедами, которые-де свершатся, ежели он с Нутой не увидится.
А Нута – как слабенький огонёк лучины. Дунешь посильнее, он и погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах и между племенами охраняя. Так и случилось – сгубил злыдень Нуту нашего. И вот как.
Супостат тот, к Нуте стремясь и жрецов стращая, все кричал, что уголья с собой привёз из сожжённого капища готского. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата. Такова была злодейская уловка.
Но и тут не постигли жрецы опасности. Не иначе, морок злодей на жрецов навёл. Хотели те пойти за духом Нуты и спросить его обо всём, что открылось Нуте. Вот тогда-то и обнажил тот изверг гадючью сущность свою, бежав позорно. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в осквернении малого капища, убийстве жреца и в других злодейских деяниях.
Когда же бежал убийца, скрываясь, как тать, то коня увёл.
Мы-то, кто рассказ дяди Агигульфа слушали, давно уже поняли, кто был тот «гот-супостат». Но молчали, сдерживали себя. Только отец наш Тарасмунд улыбался, но голову отворачивал в тень, чтобы дядя Агигульф не заметил.
А дедушка Рагнарис рявкнул:
– Неужто вы с Валамиром не догадались, козлы непотребные, о ком тот жрец рассказывал как о злодее страшном?
Дядя Агигульф честно признал, что не догадались. Толковали между собой они с Валамиром об этом. Много толковали, но так и не поняли, кто это был.
Неужто и впрямь Гизарна это был? Давно знают они Гизарну. Не способен Гизарна такие злодейские поступки совершать.
Тут дедушка Рагнарис, оборотясь к идолам, вознёс к ним горячую мольбу не посылать сейчас ему, Рагнарису, священной ярости, дабы не обагрил руки кровью потомства своего бестолкового. И спросил Агигульфа: чем он, Агигульф, думал? Может быть, той мёртвой головой, что на чреслах его болтается? Или тем, что у него на чреслах под мёртвой головой болтается? Про Валамира и говорить нечего, ибо ведомо всем – Валамир шлемом своим думает. А когда шлем снимает, так и не думает вовсе.
Сами же Гизарну в капище провожали, на всю деревню ржали, спать не давали, Гизарну до слёз, небось, довели. Так неужто Гизарна на ум вам не пришёл?
Дядя Агигульф обиделся. Они с Валамиром хорошо потрудились, обряд соблюдая при проводах Гизарны. О Гизарне ведь и радели, дабы хорошо в капище Гизарне ехалось.
Когда же в гепидском селе о бедах, капище постигших, рассказывали, Агигульфу с Валамиром о Гизарне и не подумалось. Не способен Гизарна на злодейства такие. Да и о козлах речи не велось.
Тут дедушка Рагнарис сказал ядовитейше, что доброе, видать, воинство взрастили в селе нашем, коли только по козлам друг друга и различают. Который с козлами – тот Гизарна, а кто сам козёл – тот Агигульф.
И добавил сокрушённо, что при Аларихе, мол, все иначе было. Все с умом да с толком делалось. Потому и не рыскали чужаки по округе, что по сёлам настоящие воины жили, а не шуты гороховые. А как сопляк Теодобад в бурге сел, так и кончилось благолепие. При Аларихе, небось, на сев глядючи, в походы не хаживали.
Тут дядя Агигульф омрачился – не любил он про ту посевную вспоминать.
Сказал: как бы то ни было, а гепидов весть обеспокоила. Не всякий день капище разоряют и жрецов убивают. Да и без того чувствовали гепиды, что беда идёт.
Собрали тинг. Гепиды народ основательный: уж если взялись что-то делать, так делать будут с толком. И решили гепиды на том тинге, что самое лучшее будет – всю округу прочесать. Особенно же охотничьи заимки, где чужаки укрываться могут.
Но для такого дела очень много воинов нужно. Гепиды между собой судили и рядили и решение приняли с наибольшей быстротой, на какую только гепиды способны, то есть, на второй день, когда все уже охрипли от степенных речей: собрать всех воинов, и из этого гепидского села, от других сел ближних гепидов, и от дальних гепидов, где сейчас сильный вождь сидит по имени Оган.
А ежели не даст воинов Оган-Солевар – а Оган наверняка не даст, Огану воины нужны с Лиутаром-вандалом воевать – тогда обидеться, отпасть и под Теодобада-гота идти: пусть Теодобад людей даёт. Благо посланцы готские от Теодобада – вот они, и не надо время тратить и посылать к готам своих вестников.
Тут дядя Агигульф добавил с завистью, что гепидам-то проще, ибо нет у них вражды между сёлами, как у нас. Дедушка же Рагнарис поглядел на него презрительно, как на вошь, какую доводится в сединах отловить. Спросил, хватило ли ума у них с Валамиром смолчать и не рассказывать гепидам про вражду нашу? Дядя Агигульф сказал, что гепиды и так про эту вражду знают.
Такой наказ посланцам теодобадовым дали гепиды: передать как есть всё, что на тинге решено было. И ещё сказали гепиды: с Оганом ли Солеваром мы останемся, под Теодобада ли пойдём – того пока не знаем. Пусть Теодобад не взыщет. А от приглашения в золотой бург мы не отказываемся. Вот урожай соберём и по первым холодам в золотой бург двинемся. С волами пойдём.
После тинга они с Валамиром сразу из села гепидского уехали; всего же прожили у гепидов одну седмицу.
Тут отец наш Тарасмунд спросил дядю Агигульфа, не слыхал ли он там, у гепидов, что-нибудь о Гупте-святом. Ибо весть пришла, что к ближним гепидам Гупта отправился, весть о Добром Сыне понёс.
Дядя Агигульф, смутившись заметно, сказал, что да, слыхал о таком. Будто к тем гепидам отправился Гупта, где вождём Оган-Солевар сидит, то есть, к дальним гепидам в бург. Оган тот богам отцовским поклоняется, а Бога Единого к себе в бург не пускает. И потому предал Гупту лютой смерти Оган. Так у ближних гепидов говорили.
Ещё сказывали, что так вышло между Оганом-Солеваром и Гуптой. Когда Гупта в бург пришёл, весть о Добром Сыне принёс, у Огана как раз жена умерла. Умерла, не оставив детей. Была она из крепкого рода и принесла Огану немалое богатство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155