Не веди меня мое обоняние, я бы скоро заблудился. Путь освещали
испускавшие огонь руки - над каждой, выбитой в скале кельей. Но кельи
встречались редко. Общеизвестно, что кандидат на первую ступень посвящения
должен в одиночестве провести здесь сутки, и лишь в отдельных случаях
после этого на него снисходило благочестие и святость. Утверждали, что так
душа вознаграждается за творимые без помех молитвы и размышления. Но мне
как-то не верилось, что благие влияния проникают также и в подсознание.
Некие запахи, едва уловимые даже моим волчьим обонянием - от них шерсть на
загривке становилась дыбом.
Через некоторое время эти запахи были заглушены запахом, след
которого вел меня. Когда, наконец, я добрался до источника запаха,
пришлось на время задержать дыхание. Так, не дыша, я и заглянул в келью.
Тусклое голубое свечение, льющееся с пальцев над входом, давало света
вряд ли больше, чем ночник в больничной палате. На соломенном тюфяке спал
Мармидон. Чтобы было теплее, он укрылся рясой, столь же грязной, как и его
кожа. Помимо рясы у него были сухарь, жестяная банка с водой, чашка,
иоаннитская библия и свеча, чтобы можно было читать эту библию. Должно
быть, он покидал келью только когда нужно было посетить расположенную
дальше по тоннелю каморку с люком. Но если бы он вообще не выходил из
кельи, особенного различия не было бы. Ф-фу!
Отступив немного, я превратил себя в человека. В этом облике
зловонные испарения действовали на меня не так сильно. Да и вновь
обретенный разум человека взял верх над инстинктами зверя. Кстати,
Мармидон, несомненно, даже не замечал зловония.
Я вошел в его жилище. Опустившись на корточки, потряс его за плечо, а
свободной рукой вытащил нож.
- Вставай, ты!
Он забарахтался, проснулся и, увидев меня, застыл с разинутым ртом.
Должно быть, я представлял собой весьма зловещее зрелище. На голое тело
местами надето что-то черное и облегающее, а на лице нет и тени
милосердия. А он - его лицо с ввалившимися глазами выглядело тоже неважно
в этом мертвенном свете. Он не успел закричать, я зажал ему рот ладонью.
Щетина на небритой физиономии скрипела и покалывала мне руку. Тело
посвященного колыхалось, как тесто.
- Тихо, - сказал я выразительно, - или я выпущу тебе кишки.
Он показал знаками, что согласен, и я отпустил его.
- М-м-мистер Матучек, - шептал он. И, съежившись, все старался
отползти от меня, пока не наткнулся на стену.
Я кивнул.
- Пришел потолковать с тобой.
- Я... Как... О чем, во имя господа?
- Верни нам мою дочь в целости и сохранности.
Мармидон чертил в воздухе кресты и другие знаки.
- Вы сошли с ума? - он нашел в себе силы внимательно посмотреть на
меня и сам ответил на свой вопрос.
- Нет. Я могу сказать это твердо...
- Я не одержим демоном! - прорычал я. - И я не сумасшедший. Говори!
- Н-н-но мне нечего сказать. Ваша дочь? Я и не знал, что у вас есть
дочь!
Мир закружился. Я попятился назад. Он не лгал. Он не мог лгать в
таком состоянии.
- А? - только и мог сказать я.
Он немного успокоился, пошарил вокруг в поисках очков. Нащупав,
нацепил их и, опустившись на тюфяк, вновь взглянул на меня.
- Это святая правда, - сказал он настойчиво. - Почему у меня должны
оказаться сведения о вашей семье? Почему кто-то из вашей семьи должен
оказаться здесь?
- Потому, что вы сделались моими врагами, - во мне опять
разбушевалась ярость.
Он покачал головой.
- Мы никогда не враждуем с человеком. Как мы можем сделаться его
врагами? Мы используем евангелие любви.
Я фыркнул. Он отвел глаза.
- Что ж, - голос его дрогнул. - Все мы - сыны Адама. Мы тоже, как и
любой другой человек, можем впасть в грех. Признаю, что тогда меня охватил
гнев... Когда вы... Выкинули этот фокус... Когда хитростью заставили
нас... Заставили те невинные души...
Я замахнулся ножом. Лезвие сверкнуло.
- Прекрати болтать чепуху, Мармидон! Единственная невинная душа во
всем этом подлом деле - трехлетняя девочка. Ее похитили. Она в аду!
Его рот широко раскрылся, глаза выпучились, как у лягушки.
- Говори, - приказал я.
Какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова. А потом в
совершеннейшем ужасе простонал:
- Нет! Невозможно! Я бы никогда, никогда!!!
- А как насчет твоих дружков священников? Который из них?
- Никто! Клянусь. Этого не может быть.
Я кольнул его острием ножа в глотку. Он содрогнулся.
- Пожалуйста, разрешите мне узнать, что случилось. Разрешите мне
попробовать помочь вам.
Я убрал нож. Пошатываясь, прошел пару шагов, сел, хмурясь, потер лоб.
Все это расходилось с тем, о чем я думал сперва.
- Послушайте, - начал я обвиняющим голосом. - Вы сделали все, от вас
зависящее, чтобы лишить меня средств к существованию. А когда вся моя
жизнь пошла под откос, что я должен подумать? Если вы невиновны, вам лучше
предоставить мне убедительные доказательства.
Посвященный сглотнул слюну.
- Я... Да, конечно. У меня не было намерения причинять вам какой-либо
вред. То, что вы сделали... Делаете... Это грех. Не обрекайте себя на
вечное проклятие. И не толкайте других на такой же путь греха. Церковь не
может оставить это без внимания. Ее служители... Большинство из них...
Помогут вам во всем, что только от них зависит.
- Кончайте проповедь! - приказал я. Помимо всего прочего я не хотел,
чтобы возгоравшийся в нем пыл пересилил его страх передо мной. -
Придерживайтесь фактов. Вы были посланы натравливать на нас ту банду. Вы
их подстрекали!
- Нет... Хорошо, я вхожу в состав добровольцев. Когда происходили те
события, мне разрешили принять в них участие. Но не для того, чтобы... Не
чтобы сделать то, о чем вы говорите... Нет, чтобы оказать помощь, помочь
советом, осуществлять духовное руководство... Ну, и обеспечить защиту
против возможного с вашей стороны колдовства... Ничего более! Вы же сами
напали на нас.
- Конечно, конечно. Это мы начали пикетирование, а когда оно не
сработало, силой вторглись на чужую территорию, установили блокаду,
учинили факты вандализма, терроризма... Ха-ха! И действовали вы
исключительно в качестве частного лица. Правда, когда вы потерпели
неудачу, то нашли поддержку и утешение у своего руководства. И уже
вернулись к исполнению своих обычных обязанностей.
- На меня наложена епитимья за то, что я согрешил гневом, - заявил
он.
Легкая дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Ну вот, теперь мы
добрались до главного.
- Вас поместили сюда не просто потому, что вы рассердились на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
испускавшие огонь руки - над каждой, выбитой в скале кельей. Но кельи
встречались редко. Общеизвестно, что кандидат на первую ступень посвящения
должен в одиночестве провести здесь сутки, и лишь в отдельных случаях
после этого на него снисходило благочестие и святость. Утверждали, что так
душа вознаграждается за творимые без помех молитвы и размышления. Но мне
как-то не верилось, что благие влияния проникают также и в подсознание.
Некие запахи, едва уловимые даже моим волчьим обонянием - от них шерсть на
загривке становилась дыбом.
Через некоторое время эти запахи были заглушены запахом, след
которого вел меня. Когда, наконец, я добрался до источника запаха,
пришлось на время задержать дыхание. Так, не дыша, я и заглянул в келью.
Тусклое голубое свечение, льющееся с пальцев над входом, давало света
вряд ли больше, чем ночник в больничной палате. На соломенном тюфяке спал
Мармидон. Чтобы было теплее, он укрылся рясой, столь же грязной, как и его
кожа. Помимо рясы у него были сухарь, жестяная банка с водой, чашка,
иоаннитская библия и свеча, чтобы можно было читать эту библию. Должно
быть, он покидал келью только когда нужно было посетить расположенную
дальше по тоннелю каморку с люком. Но если бы он вообще не выходил из
кельи, особенного различия не было бы. Ф-фу!
Отступив немного, я превратил себя в человека. В этом облике
зловонные испарения действовали на меня не так сильно. Да и вновь
обретенный разум человека взял верх над инстинктами зверя. Кстати,
Мармидон, несомненно, даже не замечал зловония.
Я вошел в его жилище. Опустившись на корточки, потряс его за плечо, а
свободной рукой вытащил нож.
- Вставай, ты!
Он забарахтался, проснулся и, увидев меня, застыл с разинутым ртом.
Должно быть, я представлял собой весьма зловещее зрелище. На голое тело
местами надето что-то черное и облегающее, а на лице нет и тени
милосердия. А он - его лицо с ввалившимися глазами выглядело тоже неважно
в этом мертвенном свете. Он не успел закричать, я зажал ему рот ладонью.
Щетина на небритой физиономии скрипела и покалывала мне руку. Тело
посвященного колыхалось, как тесто.
- Тихо, - сказал я выразительно, - или я выпущу тебе кишки.
Он показал знаками, что согласен, и я отпустил его.
- М-м-мистер Матучек, - шептал он. И, съежившись, все старался
отползти от меня, пока не наткнулся на стену.
Я кивнул.
- Пришел потолковать с тобой.
- Я... Как... О чем, во имя господа?
- Верни нам мою дочь в целости и сохранности.
Мармидон чертил в воздухе кресты и другие знаки.
- Вы сошли с ума? - он нашел в себе силы внимательно посмотреть на
меня и сам ответил на свой вопрос.
- Нет. Я могу сказать это твердо...
- Я не одержим демоном! - прорычал я. - И я не сумасшедший. Говори!
- Н-н-но мне нечего сказать. Ваша дочь? Я и не знал, что у вас есть
дочь!
Мир закружился. Я попятился назад. Он не лгал. Он не мог лгать в
таком состоянии.
- А? - только и мог сказать я.
Он немного успокоился, пошарил вокруг в поисках очков. Нащупав,
нацепил их и, опустившись на тюфяк, вновь взглянул на меня.
- Это святая правда, - сказал он настойчиво. - Почему у меня должны
оказаться сведения о вашей семье? Почему кто-то из вашей семьи должен
оказаться здесь?
- Потому, что вы сделались моими врагами, - во мне опять
разбушевалась ярость.
Он покачал головой.
- Мы никогда не враждуем с человеком. Как мы можем сделаться его
врагами? Мы используем евангелие любви.
Я фыркнул. Он отвел глаза.
- Что ж, - голос его дрогнул. - Все мы - сыны Адама. Мы тоже, как и
любой другой человек, можем впасть в грех. Признаю, что тогда меня охватил
гнев... Когда вы... Выкинули этот фокус... Когда хитростью заставили
нас... Заставили те невинные души...
Я замахнулся ножом. Лезвие сверкнуло.
- Прекрати болтать чепуху, Мармидон! Единственная невинная душа во
всем этом подлом деле - трехлетняя девочка. Ее похитили. Она в аду!
Его рот широко раскрылся, глаза выпучились, как у лягушки.
- Говори, - приказал я.
Какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова. А потом в
совершеннейшем ужасе простонал:
- Нет! Невозможно! Я бы никогда, никогда!!!
- А как насчет твоих дружков священников? Который из них?
- Никто! Клянусь. Этого не может быть.
Я кольнул его острием ножа в глотку. Он содрогнулся.
- Пожалуйста, разрешите мне узнать, что случилось. Разрешите мне
попробовать помочь вам.
Я убрал нож. Пошатываясь, прошел пару шагов, сел, хмурясь, потер лоб.
Все это расходилось с тем, о чем я думал сперва.
- Послушайте, - начал я обвиняющим голосом. - Вы сделали все, от вас
зависящее, чтобы лишить меня средств к существованию. А когда вся моя
жизнь пошла под откос, что я должен подумать? Если вы невиновны, вам лучше
предоставить мне убедительные доказательства.
Посвященный сглотнул слюну.
- Я... Да, конечно. У меня не было намерения причинять вам какой-либо
вред. То, что вы сделали... Делаете... Это грех. Не обрекайте себя на
вечное проклятие. И не толкайте других на такой же путь греха. Церковь не
может оставить это без внимания. Ее служители... Большинство из них...
Помогут вам во всем, что только от них зависит.
- Кончайте проповедь! - приказал я. Помимо всего прочего я не хотел,
чтобы возгоравшийся в нем пыл пересилил его страх передо мной. -
Придерживайтесь фактов. Вы были посланы натравливать на нас ту банду. Вы
их подстрекали!
- Нет... Хорошо, я вхожу в состав добровольцев. Когда происходили те
события, мне разрешили принять в них участие. Но не для того, чтобы... Не
чтобы сделать то, о чем вы говорите... Нет, чтобы оказать помощь, помочь
советом, осуществлять духовное руководство... Ну, и обеспечить защиту
против возможного с вашей стороны колдовства... Ничего более! Вы же сами
напали на нас.
- Конечно, конечно. Это мы начали пикетирование, а когда оно не
сработало, силой вторглись на чужую территорию, установили блокаду,
учинили факты вандализма, терроризма... Ха-ха! И действовали вы
исключительно в качестве частного лица. Правда, когда вы потерпели
неудачу, то нашли поддержку и утешение у своего руководства. И уже
вернулись к исполнению своих обычных обязанностей.
- На меня наложена епитимья за то, что я согрешил гневом, - заявил
он.
Легкая дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Ну вот, теперь мы
добрались до главного.
- Вас поместили сюда не просто потому, что вы рассердились на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80