Пусть он оставит свой номер и примерно через час я позвоню ему.
- Спасибо тебе, спасибо! - кричала одна половина моего сознания. А
вторая корчилась, опутанная холодными кольцами непонимания. Где же
милосердие божье? Ты захотел, чтобы это случилось... Но что есть твоя
воля? Не может быть, чтобы все это было на самом деле... Или люди - всего
лишь марионетки в жестокой игре-головоломке?
Бог не мог желать крушения наших планов... Нашего путешествия. Он не
мог хотеть, чтобы маленькая девочка оставалась в аду.
Он сделал это нечаянно. Читая полицейские новости.
А может, Всевышний и Падший - одно и то же? А может... Нет, это в
тебе говорит отчаяние, с которым ты уже сталкивался прежде - отчаяние ада.
Держись, Матучек! Не сдавайся! Выводи своим неправильным баритоном:
"Вперед, Христа солдаты..." а если это не сработает, мы попробуем
что-нибудь другое.
Прилагая все усилия, мы добрались, наконец, до конца службы.
Благословение. Затем Карлслунд, с трудом выговаривая слова, сказал:
- Я не уверен, что нам еще что-нибудь удастся. Необходимое
благоволение утеряно.
Неожиданно ему ответил Харди:
- Пастор, ваша церковь основное значение придает вере. Но для нас,
католиков, дела не менее важны.
Карлслунд не стал спорить.
- Что ж, ладно... Можете попытаться. О какой помощи вы просите?
Барни, Джинни и все прочие обменялись озабоченными взглядами. Я
понял, что они в спешке забыли договориться об этом. Вероятно, точное
определение не казалось настолько необходимым, ибо небо не так ограничено,
как ад. Во всяком случае, наша просьба быть разумной... Предпочтительно
разумной.
Барни откашлялся.
- Э... Гм. Идея состоит в том, что настоящий ученый, например,
математик, и после смерти будет заниматься исследованиями, повышать
квалификацию, приобретать все новые знания. Что он может достигнуть таких
высот, что нам и представить трудно. Нам необходим математик, занимающий
ведущие позиции в неэвклидовой геометрии.
- Таким образом обычно почитают Римана, - сказал Фалькенберг, - но он
строил свои работы на основании других. Например, Гамильтона. И сам имел
преемников. Мы не знаем, как далеко продвинулся несравненный гаусс - он
опубликовал лишь отрывки своих размышлений. В целом я предпочитаю
Лобачевского. Он первым доказал, что геометрия не теряет внутренней
согласованности, если отказаться от аксиомы параллельных. Насколько я
помню, это произошло примерно в 1830-1840 годах... Хотя я никогда не
увлекался историей математики. Все, что было сделано позднее в этой
области - неэвклидовой геометрии - берет свое начало в идеях Лобачевского.
- Выбираем его, - решил Барни. - При этом примем во внимание, что
остается неизвестным, можем ли мы уговорить вообще какую-либо великую душу
стать нашим союзником. Вообще какую-либо, вот ведь в чем дело, - добавил
он упавшим голосом, и обратился к Фалькенбергу. - Вы займитесь чарами, а
мы с пастором приступим к составлению молитвы.
Но все это тоже потребовало времени, зато мы оказались слишком
заняты, чтобы сходить с ума - а ведь только этим мы и занимались с той
минуты, когда служба была нарушена. Мы делали пассы, произносили
заклинания, напрягали волю и ощущали, как нарастает поток энергии,
устремившейся к точке прорыва. Давление энергии достигло неописуемой силы.
Это было не повседневное чародейство, это была вершина современного
научного волшебства. Неизвестно откуда поползли тени. Они делались все
гуще. Окна напоминали тусклые, горящие в ночи фонари. Пламя семи свечей
сделалось неправдоподобно высоким, хотя света это не давало.
Символы на потолке засверкали ярче, начали медленно вращаться. С
наших поднятых рук, с волшебной палочки Джинни заструились огни святого
Эльма. Такие же огни потекли, потрескивая, с шерсти сидящего на плече
Джинни Свартальфа, с ее распущенных волос. Арфа заиграла сама собой, ее
струны вторили протяжной музыке сфер, свивая взад и вперед рисунок танца.
Я не увидел в темноте, кто из семи медленными размеренными шагами вышел из
ряда, лишь услышал крик:
- Алеф! - и много позже. - Вайн!
При этом выкрике мы остановились. Арфа смолкла. Нас окутало вечное
молчание бесконечного космоса. Знаки зодиака вращались все быстрее и
быстрее, пока не слились, образуя колесо времени. Оставшаяся часть людей
целиком сконцентрировалась на пасторе. Карлслунд встал, возвел руки перед
алтарем.
- Услышь нас, о господь бог, обитающий на небесах, - воззвал он. -
Тебе известно, чего мы жаждем, молим тебя, пусть эти желания будут
чистыми. Ты видишь, как стоят перед тобой этот мужчина Стивен и эта
женщина Вирджиния. Они хотят поразить врагов твоих и избавить от заточения
невинную девочку. Если ты позволишь им это, они готовы перетерпеть все
муки ада. Нет у них никакой надежды, если ты не поможешь им. Мы просим
тебя, пусть в диких дебрях ада будет у них тот, кто сможет руководить ими
и советовать им. Если мы не заслужили, чтобы ты послал к нам ангела, то
молим тебя - пошли умершего слугу твоего, Николая Ивановича Лобачевского,
или кого-то еще, кто будучи живым занимался научными исследованиями в той
же области знаний. Молим во имя отца и сына и святого духа. Аминь.
Снова воцарилась тишина. Затем распятие на алтаре на мгновение
вспыхнуло ярким солнечным светом. Послышался тонкий пронзительный звук.
Меня охватила волна радости, которую можно, и то отдаленно, сравнить лишь
с радостью первой любви. Но сразу же раздался другой звук, он походил на
шум штормового ветра. Свечи погасли, оконные стекла сделались темными, пол
заколебался у нас под ногами. Свартальф отчаянно взвыл.
- Джинни! - услышал я свой крик. И одновременно с этим криком меня
закрутил водоворот образов, воспоминаний. Увенчанная луковицеобразными
куполами церковь посреди беспредельной равнины. Грязная дорога между
рядами низких, крытой соломой домов. Звякающий амуницией, с саблей у пояса
всадник, едущий по этой дороге. Ледяная зима, в конце которой - оттепели и
блеск разливающихся вод. И возвращение птичьих стай, и покрывающиеся
робкой зеленью буковые леса. И беспорядочные нагромождения книг, лиц, рук
и снова лиц... Женщина, которая была моей женой. Сын, умерший слишком
рано. Казань - половина ее объята пламенем. Год холеры. Письмо из
Геттингена. Любовь. Неудачи. Медленно подкрадывающаяся день за днем
слепота. И в_с_е э_т_о б_ы_л_о ч_у_ж_д_ы_м.
Наши зубы громко стучали. Ветер прекратился, и снова стало светло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
- Спасибо тебе, спасибо! - кричала одна половина моего сознания. А
вторая корчилась, опутанная холодными кольцами непонимания. Где же
милосердие божье? Ты захотел, чтобы это случилось... Но что есть твоя
воля? Не может быть, чтобы все это было на самом деле... Или люди - всего
лишь марионетки в жестокой игре-головоломке?
Бог не мог желать крушения наших планов... Нашего путешествия. Он не
мог хотеть, чтобы маленькая девочка оставалась в аду.
Он сделал это нечаянно. Читая полицейские новости.
А может, Всевышний и Падший - одно и то же? А может... Нет, это в
тебе говорит отчаяние, с которым ты уже сталкивался прежде - отчаяние ада.
Держись, Матучек! Не сдавайся! Выводи своим неправильным баритоном:
"Вперед, Христа солдаты..." а если это не сработает, мы попробуем
что-нибудь другое.
Прилагая все усилия, мы добрались, наконец, до конца службы.
Благословение. Затем Карлслунд, с трудом выговаривая слова, сказал:
- Я не уверен, что нам еще что-нибудь удастся. Необходимое
благоволение утеряно.
Неожиданно ему ответил Харди:
- Пастор, ваша церковь основное значение придает вере. Но для нас,
католиков, дела не менее важны.
Карлслунд не стал спорить.
- Что ж, ладно... Можете попытаться. О какой помощи вы просите?
Барни, Джинни и все прочие обменялись озабоченными взглядами. Я
понял, что они в спешке забыли договориться об этом. Вероятно, точное
определение не казалось настолько необходимым, ибо небо не так ограничено,
как ад. Во всяком случае, наша просьба быть разумной... Предпочтительно
разумной.
Барни откашлялся.
- Э... Гм. Идея состоит в том, что настоящий ученый, например,
математик, и после смерти будет заниматься исследованиями, повышать
квалификацию, приобретать все новые знания. Что он может достигнуть таких
высот, что нам и представить трудно. Нам необходим математик, занимающий
ведущие позиции в неэвклидовой геометрии.
- Таким образом обычно почитают Римана, - сказал Фалькенберг, - но он
строил свои работы на основании других. Например, Гамильтона. И сам имел
преемников. Мы не знаем, как далеко продвинулся несравненный гаусс - он
опубликовал лишь отрывки своих размышлений. В целом я предпочитаю
Лобачевского. Он первым доказал, что геометрия не теряет внутренней
согласованности, если отказаться от аксиомы параллельных. Насколько я
помню, это произошло примерно в 1830-1840 годах... Хотя я никогда не
увлекался историей математики. Все, что было сделано позднее в этой
области - неэвклидовой геометрии - берет свое начало в идеях Лобачевского.
- Выбираем его, - решил Барни. - При этом примем во внимание, что
остается неизвестным, можем ли мы уговорить вообще какую-либо великую душу
стать нашим союзником. Вообще какую-либо, вот ведь в чем дело, - добавил
он упавшим голосом, и обратился к Фалькенбергу. - Вы займитесь чарами, а
мы с пастором приступим к составлению молитвы.
Но все это тоже потребовало времени, зато мы оказались слишком
заняты, чтобы сходить с ума - а ведь только этим мы и занимались с той
минуты, когда служба была нарушена. Мы делали пассы, произносили
заклинания, напрягали волю и ощущали, как нарастает поток энергии,
устремившейся к точке прорыва. Давление энергии достигло неописуемой силы.
Это было не повседневное чародейство, это была вершина современного
научного волшебства. Неизвестно откуда поползли тени. Они делались все
гуще. Окна напоминали тусклые, горящие в ночи фонари. Пламя семи свечей
сделалось неправдоподобно высоким, хотя света это не давало.
Символы на потолке засверкали ярче, начали медленно вращаться. С
наших поднятых рук, с волшебной палочки Джинни заструились огни святого
Эльма. Такие же огни потекли, потрескивая, с шерсти сидящего на плече
Джинни Свартальфа, с ее распущенных волос. Арфа заиграла сама собой, ее
струны вторили протяжной музыке сфер, свивая взад и вперед рисунок танца.
Я не увидел в темноте, кто из семи медленными размеренными шагами вышел из
ряда, лишь услышал крик:
- Алеф! - и много позже. - Вайн!
При этом выкрике мы остановились. Арфа смолкла. Нас окутало вечное
молчание бесконечного космоса. Знаки зодиака вращались все быстрее и
быстрее, пока не слились, образуя колесо времени. Оставшаяся часть людей
целиком сконцентрировалась на пасторе. Карлслунд встал, возвел руки перед
алтарем.
- Услышь нас, о господь бог, обитающий на небесах, - воззвал он. -
Тебе известно, чего мы жаждем, молим тебя, пусть эти желания будут
чистыми. Ты видишь, как стоят перед тобой этот мужчина Стивен и эта
женщина Вирджиния. Они хотят поразить врагов твоих и избавить от заточения
невинную девочку. Если ты позволишь им это, они готовы перетерпеть все
муки ада. Нет у них никакой надежды, если ты не поможешь им. Мы просим
тебя, пусть в диких дебрях ада будет у них тот, кто сможет руководить ими
и советовать им. Если мы не заслужили, чтобы ты послал к нам ангела, то
молим тебя - пошли умершего слугу твоего, Николая Ивановича Лобачевского,
или кого-то еще, кто будучи живым занимался научными исследованиями в той
же области знаний. Молим во имя отца и сына и святого духа. Аминь.
Снова воцарилась тишина. Затем распятие на алтаре на мгновение
вспыхнуло ярким солнечным светом. Послышался тонкий пронзительный звук.
Меня охватила волна радости, которую можно, и то отдаленно, сравнить лишь
с радостью первой любви. Но сразу же раздался другой звук, он походил на
шум штормового ветра. Свечи погасли, оконные стекла сделались темными, пол
заколебался у нас под ногами. Свартальф отчаянно взвыл.
- Джинни! - услышал я свой крик. И одновременно с этим криком меня
закрутил водоворот образов, воспоминаний. Увенчанная луковицеобразными
куполами церковь посреди беспредельной равнины. Грязная дорога между
рядами низких, крытой соломой домов. Звякающий амуницией, с саблей у пояса
всадник, едущий по этой дороге. Ледяная зима, в конце которой - оттепели и
блеск разливающихся вод. И возвращение птичьих стай, и покрывающиеся
робкой зеленью буковые леса. И беспорядочные нагромождения книг, лиц, рук
и снова лиц... Женщина, которая была моей женой. Сын, умерший слишком
рано. Казань - половина ее объята пламенем. Год холеры. Письмо из
Геттингена. Любовь. Неудачи. Медленно подкрадывающаяся день за днем
слепота. И в_с_е э_т_о б_ы_л_о ч_у_ж_д_ы_м.
Наши зубы громко стучали. Ветер прекратился, и снова стало светло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80