А снег! Какой у вас тут снег? Лишь только оттепель наступает, все то дерьмо, что вылили из окон и дверей, течет под солнцем, вонь – хоть на крышу лезь, до первых гроз не продохнешь. Да и с крыш тоже валится – вон, к примеру взять, меня вчера едва сосулькой не прибило! Чего? Дождик? На хрена мне сдался этот дождик, господи прости – одна лишь сырость от него, а проку никакого. Ну а дороги? Это тоже дождик?! Всяк город хвалится, что все пути ведут к нему, и всяк старается от этого отречься, когда распутица приходит. Распутица, она и впрямь, как девка – вредная, распутная и никому проходу не дает. Пешком не всякий проберется, чего уж о подводах говорить! Я ж говорю – дурная пора. Обозы вязнут, старые запасы все подъели, вот и сидите на бобах… Дороги, ха! Кисель! Недавно видел – лошадь чуть в грязи не утонула… вместе с всадником. Вот те и «да ну»! Сам ты трепло. Че-го? А ну, убери руки. Ах, ты так, значит? Получи! Что, и тебе тоже? Ну, подходи по одному! А-аа!!! Не трожь мешок, скотина! Зашибу!
Загрохотали, падая, столы, и шум безумной потасовки вырвался на улицу в раскрытое окно, как из бочонка пенная струя. Кто из прохожих был поблизости, шарахнулись скорее прочь от входа, а через миг обшарпанная дверь корчмы под желтым колесом вдруг распахнулась с громким треском, и чье-то тело вылетело вон, упавши на брусчатку мостовой, проехалось на животе, взрывая носом уличную грязь, и попыталось встать, но тут большой и, видимо, увесистый мешок, что вышвырнули следом, настиг его и повалил обратно. Корчма грохнула хохотом, засвистела, заулюлюкла, кто-то плюнул, кто-то погрозил кулаком, и подгулявшая компания отправилась обратно пьянствовать.
Упавший в грязь поднялся, сел, ругаясь и отплевываясь, и подтащил к себе мешок. Огляделся. Прохожие, отворачиваясь и пряча улыбки, проходили мимо, спеша по своим делам, и лишь один, худой и рыжий, с посохом в руках, остался стоять, глядя сверху на него слегка насмешливо и с укоризной. Посох был березовый, недавно срубленный, белесая кора на нем еще кудрявилась тонкими пленочками.
– Что, схлопотал? – спросил беззлобно рыжий странник и усмехнулся, протягивая руку. – Вставай, а то застудишься.
– Тебе-то что за дело… – буркнул тот, поднялся на ноги, кряхтя потер отбитые бока, икнул и выругался. Его изрядно пошатывало, мешок в руках тянул его куда-то в сторону. Не замечая протянутой руки, он привалился к стене и мутным взглядом смерил пришлеца.
– Ты кто т-такой?
– Да проходил вот мимо, гляжу: летит чего-то. Ты как? Башка цела?
– Не твое дело… А вот раз ты такой сердобольный, угостил бы меня пивом, а то сегодня я уже не при деньгах.
– Ну ты, братец, совсем обнаглел, – усмехнулся странник. – А ну, как я не угощу?
– А нет, ну так и хрен с тобой, – ответил тот. – Мне все равно сегодня помирать.
– Что? – странник поднял бровь. – С чего ты это взял?
– С того… Ну, так поставишь пива?
Рыжий помолчал, затем кивнул на дверь:
– Пошли.

* * *

Тревожно было в городах, тревожно в селах. Худые вести доходили с окраин. С юга шла война – в который раз, не сосчитать, отряды оттоманских турок, порезав на горах заставы сербов-граничар, не повернули вспять, удовлетворившись награбленным, а двинулись походом на Валахию и Дакию, и дальше – куда аллах поведет. А тут еще откуда ни возьмись вдруг выползла холера – поганая сестра весеннего ненастья, выползла и гуляла в городе почти что целый месяц, терзая жителей от мала до велика без разбору, в кровь выгрызая потроха мучительным поносом. Шумели люди в кабаках, ругались, пили, думали, что делать, иногда дрались: малейшая искра внезапной ссоры, спор, острота, маленький должок – все вызывало гнев. Немудрено, что незадачливый любитель полетов на пьяную голову счел за лучшее смолчать, когда опять зашел в корчму. И все ж таки его заметили – еще бы не заметить! – разило от него, как от козла. Компания, сидевшая за столом в углу, притихла, мрачно наблюдая за тем, как двое отыскали для себя свободный стол под лестницей и заказали пива.
– Есть хочешь? – рыжий странник скинул с плеч мешок. Пристроил рядышком на лавке посох.
– А… все равно… – махнул рукою незнакомец, задвинул свой мешок под лавку, вытер руки об себя, схватил поспешно кружку и долго пил, не отрываясь. Хмельной напиток тек на грудь и заливался в рукава.
– Заладил, как осенний дождик! «Все равно, все равно…»На.
Тот опустил пустую кружку, все также безразлично взял протянутые странником хлеб, лук и колбасу, отгрыз кусок и принялся жевать. Ел он бездумно, торопливо, с какой-то мутной жадностью в глазах, не чувствуя, похоже, ни вкуса колбасы, ни тошнотворной вони, исходившей от него самого. Был он высок и бородат, с неряшливой копной каких-то сизых, местами даже – обгорелых, давно не стриженых волос, имел лет двадцать пять за плечами и странный, затаенный страх в душе. В его речах сквозил тот самый неистребимый лающий акцент, в любом краю выдающий уроженца германских земель. Одежда – подпоясанная вервием изодранная ряса, была грязна до безобразия, под левой рукою расплывшейся бурой полоской темнела запекшаяся кровь. В просвете рваного ворота мелькал нательный черный крестик. Распухший нос, разбитая губа… Похоже было, что досталось ему крепко.
– Тебя как звать?
Вопрос, казалось бы невинный, заставил незнакомца сжаться, будто от удара – он даже словно ростом ниже стал. Прожевавшись, положил огрызок колбасы на стол.
– Зовут меня Бертольд, а прозвище мне – Шварц, что значит черный, – ответил он и снова смолк.
– Ты не монах ли часом?
– Ну, может, и монах… – Голова его качнулась с пьяной несуразностью. – А как тебя зовут?
– Зови меня… ну, скажем, Лис, – ответил тот.
– Лис? – Брат Бертольд наморщил лоб. – Это который бегает… вот этак?
Губы его собеседника тронула улыбка.
– Да.
– Идет. Поставь мне пива, Лис.
– Может, хватит? – посерьезнил странник. – Чего ты набираешься с утра?
– С того, – угрюмо буркнул тот. – Я, может, до утра…
Рука легла на стол меж ними, и чей-то голос коротко потребовал:
– Эй. Выметайтесь. Оба.
Корчма затихла. Рыжий поднял взгляд.
Подошедших было трое – чернявый, стриженый в кружок парнишка в белой безрукавке поверх вышитой рубахи, второй – постарше первого, но тоже не мужик еще – едва-едва вон усики пробились, как черные сопли под носом, и третий, в грубых шерстяных штанах и голый по пояс. Этот был крупнее всех, хотя и парни тоже с виду были крепкие. Однако Лис не шелохнулся, остался сидеть, как сидел, лишь бросил беглый взгляд в сторону окна, где за столом оставшиеся трое следили напряженно, чем все кончится. Один из них вертел в руках колоду карт. Шварц молчал, растерянно помаргивая. Дела… Здоровый ведь мужик! Шутя троих осилил бы, да видно злости не хватает, что ли…
Меж тем парнишка, тот, что был поближе, шагнул вперед, взял со скамейки посох и отступил обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165