Теперь же, когда мельница больше не работала, жителям их приходилось делать большой крюк, добираясь до какого-то другого мельника почти что два дня. Тот, кстати говоря, был, видать, малый не промах и драл с поселян три шкуры, но – ничего не поделаешь! – ругались, да ездили.
Мельница оказалась старая, но сруб был еще крепок. Чинить ее сейчас целиком и полностью у Олега не было ни времени, ни желания, и дело отложили на весну, решили просто подновить дырявую крышу, пока не начались снова осенние дожди.
Жуга с каждым днем ощущал, как растет в груди знакомое до боли напряжение, предчувствие чего-то неясного и недоброго. Впрочем, то могла быть простая усталость. Каждый день взгляд его все чаще останавливался на черной воде мельничного пруда, и Жуга подолгу сидел на берегу, слушая лес и думая о чем-то своем. Было в окрестностях старой мельницы что-то непонятное. Никто сюда не ходил, хотя полно здесь росло и ягод, и грибов – почти не отходя от пруда, приятели каждый день набирали чуть ли не ведро крепких, ядреных боровиков. Здесь редко дул ветер, и совсем не было птиц и другой живности, лишь ниже по течению ручья поселились бобры – там была вторая плотина, ими же и построенная. Изредка можно было слышать, как валятся с треском молодые деревца на их лесосеке, да шлепают по воде плоские чешуйчатые хвосты.
И еще одна заноза не давала Жуге покоя. Мельница была стара. Давно сточились деревянные шестерни. Треснул и раскололся жернов. Почти совсем стерся кованый вал. Воды в желобе было мало, и напор ее был так слаб, что не смог бы и пескаря затянуть, не говоря уже о том, чтоб колесо крутить.
А колесо крутилось.
Олег пробовал его останавливать. Сделать это удавалось без особого труда, но едва лишь убирали запорный брус, темная громада вновь начинала свое неторопливое вращение. Жуга предложил было вообще – перекрыть колесу воду, но почему-то они так и не решились это проделать, да и времени не было.
Жуга подначил было Олега спросить у окрестных поселян, кто был прежний мельницы хозяин, куда исчез, как звали его, да и был ли он вообще, но те все больше отмалчивались, и тогда Жуга сам решил выяснить, что тут к чему. Он взял свою котомку, пересчитал менки в кошельке и отправился в ближайшую деревню.
Вернулся он далеко за полдень, принес пареной репы, крынку молока и большой румяный кныш с гречневой кашей и с грибами. Стосковавшиеся по свежему хлебу, приятели в два счета все это умяли, и лишь после еды Олег поинтересовался, удалось ли другу чего разузнать.
– Моргун его звали, – хмуро, с неохотой ответил Жуга. – Жил он тут один, обходился без помощников, а куда после девался – не знает никто. Уж года три, как нет его… Ходит слух, будто с нечистым он знался, заговоры всякие творил, держал на мельнице то ли козла черного, то ли кота такого же… В общем, всякое говорят, да все больше – дурь несут какую-то.
– Люди чего только не скажут, – буркнул недовольно Олег. – Слыхал я краем уха про него, Моргуна этого. Смурной был мужик, верно, ну так что с того? Поселись отдельно, да кошку заведи – так ты уже и колдун… А настоящих колдунов-то поди и не видали никогда, так – одни бабки-травницы деревенские.
– Твоя правда, – кивнул Жуга, собрал с платка хлебные крошки и отправил их в рот. Посмотрел на колесо. Нахмурился, но ничего не сказал, надел рукавицы и взялся за топор.
Осень заставляла друзей торопиться. Они работали – валили деревья, рубили бревна на щепу и чинили кровлю.
Так прошло еще три дня.
На четвертый день к ним пожаловал гость.
* * *
Он шел неспешно, неслышным мягким шагом. Вел в поводу оседланную лошадь. Над правым его плечом, затянутым в потертую кожу старого полукафтана, рифленой черной свечкой торчала рукоять меча. Один бог знал, что влекло его сюда, но шел незнакомец уверенно, не оглядываясь и никуда не сворачивая. Лошадь – гнедая поджарая кобыла – ступала так же тихо; мягкая лесная земля начисто глушила стук ее некованных копыт. По обе стороны седла приторочены были два тюка и длинный мохнатый сверток черной овчины.
Немного не дойдя до пруда, путник остановился.Сквозь хрупкое переплетение нагих ветвей уже проглядывала темная бревенчатая коробка старой мельницы. На все четыре стороны разносился бодрый перестук топоров. Работали двое – снимали кору или кололи щепу – удары были негромкие, острые. Временами топор звонко тенькал, соскальзывая – как видно, плотники были неопытные. Слышался приглушенный плеск воды.
Незнакомец осмотрелся, забросил поводья на спину лошади и осторожно двинулся вперед, рукою отводя нависшие над дорогой ветви. Лошадь послушно осталась стоять на месте.
* * *
Коротким ударом Олег вогнал топор в очищенное от коры бревно и разогнул усталую спину. Сморгнул с ресниц набежавший пот и только теперь заметил пришлеца. Заметил и вздрогнул – так внезапно и неслышно возникла в тени старого плетня сухая, затянутая в черное фигура. Заслышав, как смолк топор в руках друга, обернулся и Жуга.
Воцарилась тишина – некоторое время оба настороженно разглядывали незванного гостя. Падали листья. Крутилось колесо.
Ожидать от незнакомца можно было чего угодно – много странных людей бродило по дорогам из города в город, из одного воеводства в другое, и каждый искал свое: один – лучшей доли, другой – выгодного дела, третий слепо гонялся за удачей, а кое-кто и вовсе – караулил легкую добычу на большой дороге. Им не были преградой бесчисленные границы, проведенные тут и там мелкими дворянчиками, каждый из которых именовал себя не иначе, как королем; им было все равно, какие земли простираются окрест – Хоратские горы или болота Белополесья, христианская Либава или языческие Мазуры. Им даже без разницы было, как зовутся здешние княжества – Валиницы, Махагам, или Мравская Стойна – все равно нескончаемые споры, раздоры и междуусобицы перекраивали карту по десять раз на дню. Земля же носила всех, не спрашивая, кто, откуда и куда.
Олег не смог бы сразу сказать, откуда пришел этот человек. Среднего роста, загорелый до смуглой черноты, светловолосый, с мечом за спиной, он походил на наемника-кнехта. На нем были высокие – до колен – сапоги для верховой езды, черные штаны и такой же черный кожаный полукафтан, какой обычно надевают под кольчугу. Рукава до самых локтей покрывала густая россыпь круглых, сходящихся на конус металлических бляшек. На шее чужака, как раз там, где кончалась шнуровка кафтана, багровел недавний шрам – неровный рваный полумесяц.
Спокойный и недвижный, он стоял, слегка ссутулившись, возле поченевшей бревенчатой стены, рассматривая двоих друзей. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, двигались только глаза: вправо – влево, взгляд на Олега – взгляд на Жугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Мельница оказалась старая, но сруб был еще крепок. Чинить ее сейчас целиком и полностью у Олега не было ни времени, ни желания, и дело отложили на весну, решили просто подновить дырявую крышу, пока не начались снова осенние дожди.
Жуга с каждым днем ощущал, как растет в груди знакомое до боли напряжение, предчувствие чего-то неясного и недоброго. Впрочем, то могла быть простая усталость. Каждый день взгляд его все чаще останавливался на черной воде мельничного пруда, и Жуга подолгу сидел на берегу, слушая лес и думая о чем-то своем. Было в окрестностях старой мельницы что-то непонятное. Никто сюда не ходил, хотя полно здесь росло и ягод, и грибов – почти не отходя от пруда, приятели каждый день набирали чуть ли не ведро крепких, ядреных боровиков. Здесь редко дул ветер, и совсем не было птиц и другой живности, лишь ниже по течению ручья поселились бобры – там была вторая плотина, ими же и построенная. Изредка можно было слышать, как валятся с треском молодые деревца на их лесосеке, да шлепают по воде плоские чешуйчатые хвосты.
И еще одна заноза не давала Жуге покоя. Мельница была стара. Давно сточились деревянные шестерни. Треснул и раскололся жернов. Почти совсем стерся кованый вал. Воды в желобе было мало, и напор ее был так слаб, что не смог бы и пескаря затянуть, не говоря уже о том, чтоб колесо крутить.
А колесо крутилось.
Олег пробовал его останавливать. Сделать это удавалось без особого труда, но едва лишь убирали запорный брус, темная громада вновь начинала свое неторопливое вращение. Жуга предложил было вообще – перекрыть колесу воду, но почему-то они так и не решились это проделать, да и времени не было.
Жуга подначил было Олега спросить у окрестных поселян, кто был прежний мельницы хозяин, куда исчез, как звали его, да и был ли он вообще, но те все больше отмалчивались, и тогда Жуга сам решил выяснить, что тут к чему. Он взял свою котомку, пересчитал менки в кошельке и отправился в ближайшую деревню.
Вернулся он далеко за полдень, принес пареной репы, крынку молока и большой румяный кныш с гречневой кашей и с грибами. Стосковавшиеся по свежему хлебу, приятели в два счета все это умяли, и лишь после еды Олег поинтересовался, удалось ли другу чего разузнать.
– Моргун его звали, – хмуро, с неохотой ответил Жуга. – Жил он тут один, обходился без помощников, а куда после девался – не знает никто. Уж года три, как нет его… Ходит слух, будто с нечистым он знался, заговоры всякие творил, держал на мельнице то ли козла черного, то ли кота такого же… В общем, всякое говорят, да все больше – дурь несут какую-то.
– Люди чего только не скажут, – буркнул недовольно Олег. – Слыхал я краем уха про него, Моргуна этого. Смурной был мужик, верно, ну так что с того? Поселись отдельно, да кошку заведи – так ты уже и колдун… А настоящих колдунов-то поди и не видали никогда, так – одни бабки-травницы деревенские.
– Твоя правда, – кивнул Жуга, собрал с платка хлебные крошки и отправил их в рот. Посмотрел на колесо. Нахмурился, но ничего не сказал, надел рукавицы и взялся за топор.
Осень заставляла друзей торопиться. Они работали – валили деревья, рубили бревна на щепу и чинили кровлю.
Так прошло еще три дня.
На четвертый день к ним пожаловал гость.
* * *
Он шел неспешно, неслышным мягким шагом. Вел в поводу оседланную лошадь. Над правым его плечом, затянутым в потертую кожу старого полукафтана, рифленой черной свечкой торчала рукоять меча. Один бог знал, что влекло его сюда, но шел незнакомец уверенно, не оглядываясь и никуда не сворачивая. Лошадь – гнедая поджарая кобыла – ступала так же тихо; мягкая лесная земля начисто глушила стук ее некованных копыт. По обе стороны седла приторочены были два тюка и длинный мохнатый сверток черной овчины.
Немного не дойдя до пруда, путник остановился.Сквозь хрупкое переплетение нагих ветвей уже проглядывала темная бревенчатая коробка старой мельницы. На все четыре стороны разносился бодрый перестук топоров. Работали двое – снимали кору или кололи щепу – удары были негромкие, острые. Временами топор звонко тенькал, соскальзывая – как видно, плотники были неопытные. Слышался приглушенный плеск воды.
Незнакомец осмотрелся, забросил поводья на спину лошади и осторожно двинулся вперед, рукою отводя нависшие над дорогой ветви. Лошадь послушно осталась стоять на месте.
* * *
Коротким ударом Олег вогнал топор в очищенное от коры бревно и разогнул усталую спину. Сморгнул с ресниц набежавший пот и только теперь заметил пришлеца. Заметил и вздрогнул – так внезапно и неслышно возникла в тени старого плетня сухая, затянутая в черное фигура. Заслышав, как смолк топор в руках друга, обернулся и Жуга.
Воцарилась тишина – некоторое время оба настороженно разглядывали незванного гостя. Падали листья. Крутилось колесо.
Ожидать от незнакомца можно было чего угодно – много странных людей бродило по дорогам из города в город, из одного воеводства в другое, и каждый искал свое: один – лучшей доли, другой – выгодного дела, третий слепо гонялся за удачей, а кое-кто и вовсе – караулил легкую добычу на большой дороге. Им не были преградой бесчисленные границы, проведенные тут и там мелкими дворянчиками, каждый из которых именовал себя не иначе, как королем; им было все равно, какие земли простираются окрест – Хоратские горы или болота Белополесья, христианская Либава или языческие Мазуры. Им даже без разницы было, как зовутся здешние княжества – Валиницы, Махагам, или Мравская Стойна – все равно нескончаемые споры, раздоры и междуусобицы перекраивали карту по десять раз на дню. Земля же носила всех, не спрашивая, кто, откуда и куда.
Олег не смог бы сразу сказать, откуда пришел этот человек. Среднего роста, загорелый до смуглой черноты, светловолосый, с мечом за спиной, он походил на наемника-кнехта. На нем были высокие – до колен – сапоги для верховой езды, черные штаны и такой же черный кожаный полукафтан, какой обычно надевают под кольчугу. Рукава до самых локтей покрывала густая россыпь круглых, сходящихся на конус металлических бляшек. На шее чужака, как раз там, где кончалась шнуровка кафтана, багровел недавний шрам – неровный рваный полумесяц.
Спокойный и недвижный, он стоял, слегка ссутулившись, возле поченевшей бревенчатой стены, рассматривая двоих друзей. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, двигались только глаза: вправо – влево, взгляд на Олега – взгляд на Жугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165