– Можно меня записать на роль халифа? - сказал Ахмад Башир, - или на роль евнуха в его гареме, но с условием, чтобы мне ничего не отрезали?
Имран засмеялся.
– Можно, - согласился он, - только не я веду списки. К тому же у души нет памяти.
– Жаль, - сказал Ахмад Башир, и безо всякого перехода добавил - твоя жена уехала.
Имран ничего не ответил.
– Скажи мне, что ты будешь делать, когда окажешься на свободе, спросил Ахмад Башир?
– Подниму восстание, - не задумываясь, ответил Имран.
– Это не может продолжаться без конца, - мрачно сказал Ахмад Башир, - я имею в виду твое невероятное везение, когда-нибудь удача отвернется от тебя и ты свернешь себе шею. На твоем месте я бы уехал домой. Они обе сходят по тебе с ума, и, кажется, неплохо ладят между собой. Забирай их и уходи. Анна, правда, беременна, но Абу-л-Хасан не будет иметь претензии к тебе. В последнее время я все чаще думаю о том, что семейная жизнь это не так уж и плохо. Однако мне нужно уходить, до встречи.
– Прощай, - ответил Имран.
За ним пришли глубокой ночью, такой глубокой, что, пожалуй, это время можно было назвать началом нового дня.
Имран бодрствовал, размышляя о новых доказательствах бессмертия души. Услышав голоса за дверью и звон перебираемых ключей, он проглотил облатку, и встретил вошедших стоя. Их было четверо; тюремный врач, надзиратель, чиновник и собственно палач, который держал в руках чашу. Он сказал: "За преступления против государства, ты смутьян приговорен к смерти и радуйся, что тебе достался легкий способ, выпьешь это и забудешь, как тебя звали, кроме того, твое тело будет привязано к позорному столбу и выставлено на всеобщее обозрение.
– Это яд? - спросил Имран, удивляясь тому, как тяжело даются ему слова.
– Яд, - подтвердил палач.
– Я умру, как Сократ, - сказал Имран.
Палач переглянулся с надзирателями. Те подступили к заключенному и взяли его за локти.
– Не надо, я сам выпью, - успокоил их Имран.
– Меня всегда умиляет кротость узника, - заметил палач.
Имран взял чашу обеими руками и выпил ее содержимое.
Последнее о чем он подумал, погружаясь в забвение, это то, что душа, покидая свою телесную оболочку, может продолжать свое существование не в этом же мире, а в ином, находящемся на более высокой стадии духовного развития, где уж точно нет несправедливости, зла и насилия.
– Кажется, готов, - сказал палач.
– Посвети сюда, - врач встал на колени, приложился ухом к груди заключенного, оттянув веки, заглянул в неподвижные зрачки, - мертв.
- Выносите, - распорядился палач.
Караван, с которым должна была уйти Фарида, задерживался по непредвиденным обстоятельствам. Не хватало то верблюдов, то запасов воды, затем вдруг выяснилось, что опаздывают какие-то люди, то какой-то купец обнаруживал пропажу тюка с товаром, и все начинали его искать. В караван-сарае царила обычная для отправки каравана сутолока. Когда же, наконец, тронулись в путь, солнце уже стояло довольно высоко.
Толпу зевак Фарида увидела издали.
Люди стояли полукругом, а над их головами возвышался крест, к которому был привязан человек. Голова его была опущена, и лица на таком расстоянии нельзя было увидеть. Караван медленно протекал мимо места публичной казни. Пытаясь разглядеть лицо распятого, Фарида услышала разговор купца и караванщика. Последний, отвечая на вопрос, сказал: "Пророк это, сегодня казнили на рассвете, знатно потряс нынешних".
– Что ты говоришь? - отозвался купец.
– Да, время от времени появляется очередной пророк, чтобы спасти нас. Ловят, убивают, а жизнь продолжает идти своим чередом и ничего не меняется.
– Пророк Мухаммад, да будет доволен им Аллах, умер своей смертью, заметил купец.
– Да, но разве это что-нибудь изменило? - ответил караванщик.
Не слушая более, Фарида приблизилась к толпе. Чувствуя, как наливается тяжестью ее сердце, она пробралась в первый ряд, и заглянула в лицо, висевшего на кресте, человека. Как это ни нелепо звучит, но, узнав своего мужа, женщина испытала чувство странного облегчения. В ее жизни наступила определенность.
Она подошла еще ближе, к самому столбу и протянула руку, пытаясь дотронуться до его ступни, но стражник преградил ей путь копьем.
– Нельзя, женщина, - сказал он.
– Он мертв? - спросила Фарида.
– Мертвее не бывает, кто он тебе?
– Муж.
– Смотреть надо было лучше за мужем, отойди подальше, нельзя близко подходить.
– Что будет с его телом?
– Похоронят на тюремном кладбище.
– Забрать тело нельзя?
– Нет, преступников не хоронят рядом с почтенными людьми.
– Ну что ты доволен? - сказала Фарида, глядя на Имрана, - что я теперь должна сказать твоим детям.
На миг ей показалось, что голова распятого шевельнулась, словно мертвец пытался ей ответить. Но нет, это был ветер.
– Эй, женщина, - услышала она, - ты остаешься?
Обернувшись, увидела вопрошающего караванщика.
- Нет, я ухожу, - ответила Фарида.
Опустив голову, чтобы никто не видел ее слез, она выбралась из толпы и пошла за уходящим караваном.
- Хорошо, что ему ничего не отрубили, - сказал ал-Муктадир, разглядывая казненного. Паланкин халифа лежащий на плечах четверых огромных нубийцев находился прямо напротив креста,- Как ты считаешь, Мунис?
– Да, повелитель, - согласился Мунис.
Он сидел на черном жеребце, беспокойно перебиравшем копытами.
– А Кушури советовал его четвертовать и развесить все части тела по отдельности. Но так лучше, как ты считаешь?
– Да, повелитель, - согласился Мунис.
– Ты не очень то многословен, - заметил халиф. Он был пьян с самого утра, но внимателен и обидчив, как бывают, обидчивы царственные особы.
– Простите повелитель, мои мысли заняты предстоящим походом на Египет, - пояснил Мунис.
– Ты кого-то ищешь? - спросил халиф.
– Я, повелитель, смотрю по сторонам, не грозит ли тебе опасность, ответил Мунис. Он все время озирался в поисках вдовы Абу-л-Хасана.
– Как его умертвили? - спросил халиф.
– Его отравили, повелитель, - ответил Мунис.
– Это легкая смерть, пусть говорят после этого, что я не добрый правитель.
– Твоя милость повелитель не знает границ, - сказал Мунис.
Мунис вспомнит свои слова, через двадцать лет, когда он предаст своего благодетеля в пользу другого наследника престола, ал-Кахира, и в результате, по приказу последнего доблестный Мунис по прозвищу Храбрый будет сам зарезан, как овца, в отхожем месте. Но сейчас он улыбался и кланялся своему повелителю.
Это была все та же местность с чахлой растительностью, где редкие деревья не отбрасывали тени. Но в этом раз Имран, сколько не крутил головой, не мог обнаружить холм, обычно виднеющийся вдали. По направлению, к которому он обычно шел. Поскольку ориентир исчез, то Имран остался на месте, лишь отыскал подходящий валун и сел на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124