– Но ведь существует суд, - заметил кади, - сейчас мы разберемся, и если он заслуживает, то приговорим его к смертной казни. В тюрьме есть палач, который приведет приговор в исполнение.
– О, достопочтенный судья, - сказал один из истцов, - мы приехали из Кайруана, издалека, не зря же мы проделали такой путь. Мы настаиваем, по закону мы имеем на это право.
– Перерыв, - объявил судья, - очистить помещение.
– Мы подождем во дворе, - с этими словами родственники убитого направились к выходу. Вернулся судейский из задней комнаты и положил перед кади "дело" подсудимого. Судья принялся внимательно изучать его. Читал он долго и когда, наконец, оторвался от бумаг, сказал:
– Ну что же, здесь все ясно. Свидетельские показания имеются, есть имена людей, которые поручились за свидетелей, и самое главное, что подсудимый безоговорочно признал свою вину. Наказание за убийство мусульманина у нас существует одно - смертная казнь. Но вот, что касается просьбы родственников выдать им убийцу на руки, здесь у меня сомнения. Что ты на это скажешь, ходжа Кахмас?
Ходжа Кахмас поднялся и, на минуту задумавшись, привел подходящую к этому случаю цитату, предварив ее словами:
– Абу Йусуф в своем сочинении "Китаб ал-харадж" сообщает следующее: "Если на заключение имама будет представлен человек, который умышленно убил мужчину или женщину, причем самый факт будет общеизвестен и несомненен и против этого человека будут представлены соответствующие доказательства, то имам должен войти в рассмотрение этих доказательств; если будет установлена безупречность репутации свидетелей или хотя бы одного из них, то имам отдает этого человека во власть ближайшего правопреемника, либо доверенного лица убитого, который может убить его или простить. Так же имам поступает в тех случаях, когда убийца добровольно признается в совершенном им убийстве, хотя бы против него и не было представлено доказательство".
– Ну что же, - задумчиво сказал судья, - "Китаб ал-харадж" есть ли что иное, как основа ал-фикха, мы не можем принять решение, противоречащее ясным указанием Абу Йусуфа. Подготовьте предписание начальнику тюрьмы о выдаче. Как там его?
– Имран ибн Али ал-Юсуф - сказал судейский, заглянув в бумаги.
– О выдаче Имрана ибн Али ал-Юсуфа родственникам убитого мутаккабиля.
– Мутаккабиля? - неожиданно переспросил ходжа Кахмас.
– Мутаккабиля, - раздраженно повторил судья, недовольный тем, что его перебили, - Сулеймана б. Исхака, каковые в числе трех, перечислить всех поименно, должны оставить расписку, для совершения обычая кровной мести. Ну и так далее. Я иду обедать. После перерыва я объявлю приговор по этому делу и рассмотрю еще одну тяжбу. И все на сегодня.
– О Аллах, кажется, сейчас я окончательно погубил парня, - сказал себе ходжа Кахмас, растерянно глядя в спину удаляющегося кади. - Самодовольный болван, факих проклятый, знаток! Убивать надо таких знатоков!
Он с трудом высидел оставшуюся часть дня и, как только судья объявил заседание закрытым, поспешил покинуть помещение. Стражников во дворе не оказалось. Ходжа Кахмас послал за ними мальчишку-посыльного, стоявшего у дверей, но тот, обежав вокруг мечети, сказал, что их нигде нет и тогда богослов, поручив себя заботам Аллаха, отправился в тюрьму один. Двигался он скорым шагом, оглядываясь и сторонясь толпы, но в одном из переулков услышал за спиной голос, произнесший: "Что такое раскаяние - это значит не забывать о своих грехах".
Ходжа Кахмас быстро оглянулся и увидел мерзкую рожу дервиша, напугавшего факиха в прошлый раз. Со словами: "Подай божьему человеку", дервиш схватил его за руку, при этом чем-то больно уколов.
– А-а, - вскричал ходжа Кахмас, вырывая руку и отскакивая в сторону, ты уколол меня, бродяга!
– Прости меня, господин, я аскет и суфий, на моей одежде много репейника и других колючек, ведь я истязаю свою плоть на пути служения Аллаху.
Дервиш говорил, подражая юродивому, закатывая глаза и кривя лицо.
– Пошел прочь, ничтожество, - завопил ходжа Кахмас и замахнулся.
Дервиш тут же исчез. Оставшийся путь факих проделал без происшествий. У самих ворот его догнали стражники и выслушали немало ядовитых замечаний по поводу своей сонливости, непригодности к несению службы, размягчения мозга и болезни суставов, не позволяющей передвигаться более быстрым шагом.
– Вам нельзя поручить охрану честного человека, что же тогда говорить о преступниках, - заключил Ходжа Кахмас и пообещал написать жалобу начальнику тюрьмы.
Когда Ходжа Кахмас вошел в свое временное пристанище, Имран спал, открыв рот и наполнив камеру храпом. Ведь сон - это лучшее, чем можно заняться в тюрьме. Но факих немедленно разбудил его и с упреком сказал:
– Вот ты спишь безмятежно, хорошо тебе. Почему я не родился таким вот деревенским малым! Вот счастливый человек, ни о чем голова не болит, живет себе на белом свете безмятежный как ребенок, а ты из-за него бежишь во весь дух, рискуя натереть мозоли тесной обувью, без охраны, подвергаясь опасности.
– А что такое? - спросил Имран, пытаясь понять, что происходит. Минуту назад он был далеко отсюда, играл со своими детьми, рычал, изображая страшного зверя и пытался их укусить. Детский смех все еще звучал в его ушах.
– Я пытался тебя спасти, что только я не говорил, взывал к их разуму, но тщетно. Родственники убитого тобой мутакабиля, потребовали выдать тебя им, и судья разрешил. Сегодня что-то особенное жарко.
Ходжа Кахмас вытер лицо. Он и в самом деле исходил потом.
– Вообще-то здесь прохладно, - растерянно сказал Имран. После сна он с трудом постигал действительность. - Родственники? - переспросил он. - Но меня должны помиловать.
– Теперь уже не успеют, - сказал ходжа Кахмас. - Ты прав, в самом деле, здесь прохладно, я бы даже сказал, холодно. Теперь меня знобит, кажется, я заболел. Я пожалуй лягу, у меня лихорадка.
Ходжа Кахмас, не раздеваясь, лег и попросил:
– Накрой меня чем-нибудь, мне холодно.
Имран накрыл богослова.
– Ты пойдешь завтра в суд? - спросил он.
– Нет, у меня завтра лекция, - стуча зубами, ответил факих.
– Умоляю тебя, найди начальника полиции, расскажи ему обо мне. Он обещал мне.
– Его нет в городе, - едва совладав с дрожью, произнес ходжа Кахмас. Он исчез, я немного посплю, после поговорим.
После этих слов богослов сразу впал в беспамятство. Имран поправил на нем сбившуюся одежду и принялся ходить из угла в угол, лихорадочно размышляя. То и дело он порывался броситься к двери и стучать в нее до тех пор, пока сюда не явится начальник тюрьмы. Но помня, как смеялся над его требованиями надзиратель, Имран бессильно сжимал кулаки и продолжал мерить шагами камеру. К тому же тюремщик до сих пор был зол из-за той драки и все еще грозил карцером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124