Абу Абдаллах быстро продрог и подумав, что может совершенно застудить поясницу, спустился вниз.
Во дворе горели два костра, над одним на треножнике стоял котел, в котором варилась манная каша, рядом стоял повар и на доске длинным ножом шинковал овощи, готовясь засыпать их в варево; над вторым костром на таком же треножнике стоял большой медный чан, в котором кипела вода для хозяйственных нужд. Старый бербер, кривой на один глаз, смешивал в тазу воду для стирки в необходимых пропорциях. Он взял грязную одежду, приготовленную для стирки, и принялся встряхивать перед тем, как опустить в воду. Абу Абдаллах узнал халат Имрана. Бербер, поймав взгляд даи, пояснил:
– Смотрю, не осталось ли чего. Бывает, забудут вынуть, потом сокрушаются.
– Правильно ты делаешь, - сказал Абу Абдаллах. - Смотри внимательней.
Ободренный одобрением, бербер проверил карманы, а затем ощупал подкладку, говоря:
– Бывает, что монета провалится в прореху и катается по подкладке.
Абу Абдаллах кивнул, наблюдая за ним.
– Исфах-салар! - воскликнул бербер. - Что я говорил! Здесь что-то хрустит.
Заинтересованный Абу-Абдаллах подошел поближе.
– По-моему, специально зашито, - сказал старик, вперив одинокий глаз в Абу Абдаллаха.
Генерал, ощупав подол, вытащил кинжал, висевший на поясе, и распорол подкладку. Плотно свернутый лист бумаги он сунул за пазуху и сказал старику:
– Можешь стирать.
Для отдыха Имрану отвели комнату без окон и без двери. Точнее, это была ниша в крепостной стене. Он не спал, когда пришел Рахман, без лишних слов поднялся и последовал за ним. Едва он вошел в уже знакомое помещение, как сразу почувствовал тревогу. Что-то произошло за то время, пока он отдыхал, и это "что-то" грозило ему новыми бедами. В этой последовательности была уже какая-то закономерность. Сначала брезжила надежда на свободу, а затем все рушилось, и его положение усугублялось. Небеса словно испытывали его на прочность.
– Оставь нас, - обратился Абу Абдаллах к начальнику стражи. Тот молча повиновался. Полководец извлек из рукава, сложенный лист бумаги и протянул Имрану.
– Прочитай, что там написано.
Имран взял бумагу, повертел ее в руках и виновато взглянул на собеседника.
– Что? - спросил Абу Абдаллах.
– Прости, но я не умею читать, - ответил Имран.
– А тебе известно, что там написано?
– Нет, господин.
– Кому ты должен был передать эту бумагу?
Имран развел руками.
– Я впервые ее вижу.
– Ты лжешь! - воскликнул Абу Абдаллах. - Ты лазутчик. С какой целью ты послан сюда? Отвечай или я прикажу бить тебя до тех пор, пока ты не сознаешься.
– О, Абу Абдаллах, - возмутился Имран, - так нельзя, объясни, что это за бумага?
– Эта бумага была зашита в полу твоего халата.
– Что же такого написано в этой бумаге, почему ты усомнился во мне?
После недолгого молчания Абу Абдаллах медленно произнес:
– В этой бумаге написан твой смертный приговор.
– Будь я проклят! - воскликнул Имран. - Два раза Аллах давал мне возможность унести ноги, но мое скудоумие не позволило это сделать. О, Абу Абдаллах, я не знаю, что там написано, порочащего меня, но я клянусь, что это не мой халат. Я тебе сейчас все расскажу, и ты поймешь меня, и простишь. Имран замолчал, с надеждой глядя на полководца.
– Говори, - разрешил Абу Абдаллах.
Имран, торопясь, стал рассказывать все с самого начала, сбиваясь, забегая вперед. В какой-то момент он почувствовал, что все о чем он говорит, выглядит неправдоподобно, что речь его звучит неубедительно. И он с ужасом понял, что Абу Абдаллах не верит ни единому его слову. Собственно, Имран и сам себе уже не верил, потому что слишком много удивительного произошло с ним за последние несколько месяцев. Когда же он дошел до того места, где умерший ходжа Кахмас появлялся у костра и вкладывал в его уста поучительные истории, лицо Абу Абдаллаха потемнело от ярости и кулаки его сжались. Но Имран не мог остановиться, он довел свой рассказ до конца и замолчал, опустив голову:
– Значит, это ты выследил махди?
Абу Абдаллах задал очень простой вопрос. Вернее это был не вопрос, а утверждение. И Имран понял, что не может ответить отрицательно, от этого нельзя было уйти, именно он был повинен в аресте мессии.
Абу Абдаллах, держась за поясницу, со стоном поднялся и, подойдя к двери, открыл ее, чтобы позвать Рахмана. Начальник стражи стоял неподалеку и с готовностью встретил его взгляд.
– Послушай, - сказал Имран, - у любого человека есть за душой что-нибудь предосудительное. А разве ты свободен от греха?
Абу Абдаллах с изумлением обернулся.
– Ведь главное в том, что нами движет, а не в том, что из этого получается, это уже не в нашей власти. Аллаху дороги наши намерения, а не дела. За свои поступки мы страдаем всю жизнь. За то, что я сделал я не взял денег, не извлек корысти, я только хотел сохранить свою жизнь, а это, согласись, право любого человека.
– Где ты научился так излагать? - спросил Абу Абдаллах.
– У меня в тюрьме был хороший учитель, - угрюмо ответил Имран.
– Впрочем, захочешь жить - не так заговоришь, - справедливо заметил Абу Абдаллах. - А ты не дурак, - продолжил он, - а знаешь в чем разница между дураком и умным?
Имран молчал.
– Умный человек может оправдать любую совершенную им подлость.
– О, Абу Абдаллах! - сказал Имран, - Ты не можешь лишить меня жизни, это несправедливо. Все, что я сделал в Сиджильмасе, я сделал ради своих детей, но сюда я пришел для того, чтобы спасти мессию, искупить свой грех. Отпусти меня. В моей жизни не было ничего хорошего, кроме семьи, я должен их увидеть. Мои дети еще малы, я им нужен.
Абу Абдаллах поманил Рахмана и сказал, указывая на Имрана:
– Арестуй его, а утром предашь смерти.
Имран хотел что-то еще сказать, но понял, что не в состоянии более проронить ни слова. Все было кончено. Абу Абдаллах не поверил ему. Начальник стражи, обнажив саблю, подошел к арестованному и сказал:
– Иди вперед.
Имран кивнул и пошел. Его привели в подземелье и заперли в каком-то склепе, не оставив ни единого лучика света. Всю ночь он провел без сна, расхаживая взад вперед и наступая на крысиные хвосты, а утром за ним пришел сам Абу Абдаллах.
Прикрыв глаза ладонью, Имран посмотрел на него и спросил:
– Что, решил собственноручно меня убить?
Генерал вошел в склеп, огляделся и спросил:
– Ну, как дела?
– Бывали дни и получше, - ответил Имран.
– Я передумал, - сказал Абу Абдаллах, - останешься со мной, пока я не найду учителя. Если он жив и здоров, то я тебя отпущу, а если нет, то уж не обессудь.
– Все это время я буду сидеть здесь?
– Все это время ты будешь следовать за мной.
– В качестве кого?
– Даже не знаю... Секретарем тебя взять, но ты не грамотен. Ни тучностью, ни богатырской силой ты не отличаешься, а то был бы телохранителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Во дворе горели два костра, над одним на треножнике стоял котел, в котором варилась манная каша, рядом стоял повар и на доске длинным ножом шинковал овощи, готовясь засыпать их в варево; над вторым костром на таком же треножнике стоял большой медный чан, в котором кипела вода для хозяйственных нужд. Старый бербер, кривой на один глаз, смешивал в тазу воду для стирки в необходимых пропорциях. Он взял грязную одежду, приготовленную для стирки, и принялся встряхивать перед тем, как опустить в воду. Абу Абдаллах узнал халат Имрана. Бербер, поймав взгляд даи, пояснил:
– Смотрю, не осталось ли чего. Бывает, забудут вынуть, потом сокрушаются.
– Правильно ты делаешь, - сказал Абу Абдаллах. - Смотри внимательней.
Ободренный одобрением, бербер проверил карманы, а затем ощупал подкладку, говоря:
– Бывает, что монета провалится в прореху и катается по подкладке.
Абу Абдаллах кивнул, наблюдая за ним.
– Исфах-салар! - воскликнул бербер. - Что я говорил! Здесь что-то хрустит.
Заинтересованный Абу-Абдаллах подошел поближе.
– По-моему, специально зашито, - сказал старик, вперив одинокий глаз в Абу Абдаллаха.
Генерал, ощупав подол, вытащил кинжал, висевший на поясе, и распорол подкладку. Плотно свернутый лист бумаги он сунул за пазуху и сказал старику:
– Можешь стирать.
Для отдыха Имрану отвели комнату без окон и без двери. Точнее, это была ниша в крепостной стене. Он не спал, когда пришел Рахман, без лишних слов поднялся и последовал за ним. Едва он вошел в уже знакомое помещение, как сразу почувствовал тревогу. Что-то произошло за то время, пока он отдыхал, и это "что-то" грозило ему новыми бедами. В этой последовательности была уже какая-то закономерность. Сначала брезжила надежда на свободу, а затем все рушилось, и его положение усугублялось. Небеса словно испытывали его на прочность.
– Оставь нас, - обратился Абу Абдаллах к начальнику стражи. Тот молча повиновался. Полководец извлек из рукава, сложенный лист бумаги и протянул Имрану.
– Прочитай, что там написано.
Имран взял бумагу, повертел ее в руках и виновато взглянул на собеседника.
– Что? - спросил Абу Абдаллах.
– Прости, но я не умею читать, - ответил Имран.
– А тебе известно, что там написано?
– Нет, господин.
– Кому ты должен был передать эту бумагу?
Имран развел руками.
– Я впервые ее вижу.
– Ты лжешь! - воскликнул Абу Абдаллах. - Ты лазутчик. С какой целью ты послан сюда? Отвечай или я прикажу бить тебя до тех пор, пока ты не сознаешься.
– О, Абу Абдаллах, - возмутился Имран, - так нельзя, объясни, что это за бумага?
– Эта бумага была зашита в полу твоего халата.
– Что же такого написано в этой бумаге, почему ты усомнился во мне?
После недолгого молчания Абу Абдаллах медленно произнес:
– В этой бумаге написан твой смертный приговор.
– Будь я проклят! - воскликнул Имран. - Два раза Аллах давал мне возможность унести ноги, но мое скудоумие не позволило это сделать. О, Абу Абдаллах, я не знаю, что там написано, порочащего меня, но я клянусь, что это не мой халат. Я тебе сейчас все расскажу, и ты поймешь меня, и простишь. Имран замолчал, с надеждой глядя на полководца.
– Говори, - разрешил Абу Абдаллах.
Имран, торопясь, стал рассказывать все с самого начала, сбиваясь, забегая вперед. В какой-то момент он почувствовал, что все о чем он говорит, выглядит неправдоподобно, что речь его звучит неубедительно. И он с ужасом понял, что Абу Абдаллах не верит ни единому его слову. Собственно, Имран и сам себе уже не верил, потому что слишком много удивительного произошло с ним за последние несколько месяцев. Когда же он дошел до того места, где умерший ходжа Кахмас появлялся у костра и вкладывал в его уста поучительные истории, лицо Абу Абдаллаха потемнело от ярости и кулаки его сжались. Но Имран не мог остановиться, он довел свой рассказ до конца и замолчал, опустив голову:
– Значит, это ты выследил махди?
Абу Абдаллах задал очень простой вопрос. Вернее это был не вопрос, а утверждение. И Имран понял, что не может ответить отрицательно, от этого нельзя было уйти, именно он был повинен в аресте мессии.
Абу Абдаллах, держась за поясницу, со стоном поднялся и, подойдя к двери, открыл ее, чтобы позвать Рахмана. Начальник стражи стоял неподалеку и с готовностью встретил его взгляд.
– Послушай, - сказал Имран, - у любого человека есть за душой что-нибудь предосудительное. А разве ты свободен от греха?
Абу Абдаллах с изумлением обернулся.
– Ведь главное в том, что нами движет, а не в том, что из этого получается, это уже не в нашей власти. Аллаху дороги наши намерения, а не дела. За свои поступки мы страдаем всю жизнь. За то, что я сделал я не взял денег, не извлек корысти, я только хотел сохранить свою жизнь, а это, согласись, право любого человека.
– Где ты научился так излагать? - спросил Абу Абдаллах.
– У меня в тюрьме был хороший учитель, - угрюмо ответил Имран.
– Впрочем, захочешь жить - не так заговоришь, - справедливо заметил Абу Абдаллах. - А ты не дурак, - продолжил он, - а знаешь в чем разница между дураком и умным?
Имран молчал.
– Умный человек может оправдать любую совершенную им подлость.
– О, Абу Абдаллах! - сказал Имран, - Ты не можешь лишить меня жизни, это несправедливо. Все, что я сделал в Сиджильмасе, я сделал ради своих детей, но сюда я пришел для того, чтобы спасти мессию, искупить свой грех. Отпусти меня. В моей жизни не было ничего хорошего, кроме семьи, я должен их увидеть. Мои дети еще малы, я им нужен.
Абу Абдаллах поманил Рахмана и сказал, указывая на Имрана:
– Арестуй его, а утром предашь смерти.
Имран хотел что-то еще сказать, но понял, что не в состоянии более проронить ни слова. Все было кончено. Абу Абдаллах не поверил ему. Начальник стражи, обнажив саблю, подошел к арестованному и сказал:
– Иди вперед.
Имран кивнул и пошел. Его привели в подземелье и заперли в каком-то склепе, не оставив ни единого лучика света. Всю ночь он провел без сна, расхаживая взад вперед и наступая на крысиные хвосты, а утром за ним пришел сам Абу Абдаллах.
Прикрыв глаза ладонью, Имран посмотрел на него и спросил:
– Что, решил собственноручно меня убить?
Генерал вошел в склеп, огляделся и спросил:
– Ну, как дела?
– Бывали дни и получше, - ответил Имран.
– Я передумал, - сказал Абу Абдаллах, - останешься со мной, пока я не найду учителя. Если он жив и здоров, то я тебя отпущу, а если нет, то уж не обессудь.
– Все это время я буду сидеть здесь?
– Все это время ты будешь следовать за мной.
– В качестве кого?
– Даже не знаю... Секретарем тебя взять, но ты не грамотен. Ни тучностью, ни богатырской силой ты не отличаешься, а то был бы телохранителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124