Придут, не сносить мне теперь головы. Ох, надо пойти к хаджиб-ал-бабу.
– Кто это, айары? - спросил Имран, припоминая, что он уже слышал это слово.
Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу.
– Кажется, ушли. Эй, старуха!
На зов вышла кухарка.
– Отведи ее.
– Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, - жалобно сказала женщина.
– Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал ты делов! Не умер бы я от пары оплеух.
– До чего ж ты неблагодарный человек, - разозлился вдруг Имран, - все вы торговцы такие.
Ладно, придержи язык, - остановил его Ибн Лайс, - ишь разошелся.
Имран вдруг почувствовал такую слабость, что вынужден, был схватиться за стену, чтобы не упасть. Боевой пыл исчерпал в нем последние силы, и сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело.
– Больной он, хозяин, - сказала кухарка, - жар у него, простыл бедолага. Много не наработает.
– Ладно, идите, - приказал Ибн Лайс, - я пригляжу за ним, не гнать же его теперь, да быстрее возвращайся.
Девушка бросила на Имрана благодарный взгляд, улыбнулась и исчезла за порогом.
Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря:
– Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься.
Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал:
– Жаль, парень, что Коран запрещает вам вино. Я бы сейчас согрел тебе кружку, сразу полегчало бы.
– Ты что, читал Коран? - спросил Имран.
– Нет.
– И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов.
Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин.
– Я тоже горячего попью, - сказал Ибн Лайс, наливая вино в железную миску и ставя ее на огонь.
По комнате тотчас поплыл пряный винный дух.
– Смотри, как бы не закипело, - через некоторое время заметил с беспокойством Имран.
– И то, - согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши.
Имран сделал несколько глотков, обжигаясь и дуя на вино, и блаженно вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало.
– А куда ты дочку отправил?
– Служит она у одного вельможи.
– Торговля плохо идет?
– Плохо. Еле концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой. Два раза грабили лавку, еле поднялся. Жена умерла, детей выводок целый. Пришлось старшую пристроить.
– Замуж бы выдал.
– Не берут.
– Почему? Она красивая.
– Иудеи мы, мало здесь нас, - сказал Ибн Лайс.
– А ты, приятель, откуда взялся.
– Издалека, - уклончиво ответил Имран.
Осторожность украшает героя.
Ибн Лайс понимающе усмехнулся и не стал настаивать на ответе.
– Как же тебя сюда занесло?
Имран тяжело вздохнул и поставил пустую чашу у ног.
– Жизнь, - сказал он, - это старая шлюха и дает она тому, кто превосходит остальных в подлости, коварстве и вероломстве.
Ибн Лайс при этих словах едва не пролил вино.
– Крепко сказано.
– Я бы крепче сказал, да слов таких не знаю. А знаю одно,- в жизни нет справедливости. Благородные люди прокладывают дорогу проходимцам. Погибает всегда герой, часто с помощью проходимцев. А возмездие почему-то никого не настигает.
Ибн Лайс внимательно посмотрел на Имрана.
– Однако на простого поденщика ты не похож.
Имран пожал плечами.
– Ты ошибаешься, парень, - вздохнув, сказал Ибн Лайс, - справедливость есть, только она, как бы это сказать. Она велика, как велик Господь Бог и творит он ее по своим меркам. Ведь когда ты наступаешь на муравья, ты не думаешь о том, что творишь зло, а муравей при этом говорит, что нет справедливости, человек мол,раздавил его и пошел себе дальше, и кара его не настигнет.
– Значит, мы муравьи? - спросил Имран.
– Выходит так, - с грустью ответил Ибн Лайс.
Наступило молчание. Огонь в очаге стал угасать. Ибн Лайс поднялся, чтобы подбросить сучьев. Когда он вернулся, Имран спал, уронив голову на грудь. Торговец дотронулся до его лица. Работник пылал как жаровня. "Эх, сказал хозяин, - нанял я тебя на свою голову". Он растолкал Имрана и помог ему дойти до лежанки. Вернулась кухарка, подошла к хозяину, и они долго разговаривали, стоя над Имраном. Их голоса раздражали нашего героя и он, с трудом разлепив веки, сказал:
– Нельзя ли потише.
– У тебя в Багдаде есть родные или знакомые?
– Есть, - ответил Имран и провалился в беспамятство.
В поздние послеобеденные часы Абу-л-Хасан нанес визит вазиру Али ибн Иса. Ему пришлось ждать, так как вазир диктовал поручения своим чиновникам. Наконец, к Абу-л-Хасану вышел секретарь и пригласил войти. Глава тайной службы вошел и склонился в поклоне.
Али ибн Иса сидел, спиной к занавеске, и производил впечатление очень бодрого, несмотря на свой возраст, а было ему больше шестидесяти, человека. Но начальнику шпионов было известно, что занавеска закрывает стенную нишу набитую подушками, на которые опирался, усталый вазир.
– Рад видеть тебя, о Абу-л-Хасан, - произнес вазир, - должен сказать, что при твоем появлении у меня всегда светлеет в глазах.
– Ваши слова - лучшая награда для меня, - ответил Абу-л-Хасан, - но справедливости ради замечу, что светлеют ваши глаза от света ваших глазах отражающегося от меня.
– Другой ответ был бы недостоин раиса тайной службы, - с улыбкой сказал вазир, - но довольно говорить друг другу любезности. Скажи, что нового при дворе?
– Все хорошо, хвала Аллаху, видел повелителя правоверных, жив-здоров, выглядит прекрасно, - Али ибн Иса удивленно поднял брови.
– Неужели он дал тебе аудиенцию?
– Нет. Я видел его на ристалище. Эмир верующих наблюдал поединок евнуха Муниса с гвардейцами.
– С дейлемитами?
– Нет, с тюрками.
– Что бы это значило? - спросил вазир.
– Гвардейцев, между прочим, было четверо, а Мунис один.
– Вот как, - рассеянно удивился Али ибн Иса, - и что бы это значило?
– У меня есть соображения на этот счет.
– Прошу.
– Халиф желает видеть Муниса военачальником, но в силу своей молодости, испытывает некоторую неуверенность в целесообразности этого.
– Военачальником? Евнуха и раба? Ты уверен в этом?
– В этом нет ничего удивительного, я видел, как он дрался сегодня, это прирожденный воин. Было бы удивительно, если бы халиф прочил на это место человека более достойного, но не имеющего к этому призвания. К тому же история знает немало примеров тому, как рабы проявляли способности, подобающие государственным мужам.
Абу-л-Хасан умышленно не дал прямого ответа на вопрос. Во-первых, если дело не выгорит, можно будет утверждать, что им было высказано лишь предположение. Во-вторых, не говоря прямо, он давал возможность вазиру через некоторое время счесть эту версию своим умозаключением.
– Но он евнух, - настаивал Али ибн Иса.
– Я думал об этом.
– Любопытно.
– У евнухов удаляется часть тела, которую принято считать мужским достоинством. Следовательно, случись им получить доверие и возможность, не вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Кто это, айары? - спросил Имран, припоминая, что он уже слышал это слово.
Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу.
– Кажется, ушли. Эй, старуха!
На зов вышла кухарка.
– Отведи ее.
– Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, - жалобно сказала женщина.
– Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал ты делов! Не умер бы я от пары оплеух.
– До чего ж ты неблагодарный человек, - разозлился вдруг Имран, - все вы торговцы такие.
Ладно, придержи язык, - остановил его Ибн Лайс, - ишь разошелся.
Имран вдруг почувствовал такую слабость, что вынужден, был схватиться за стену, чтобы не упасть. Боевой пыл исчерпал в нем последние силы, и сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело.
– Больной он, хозяин, - сказала кухарка, - жар у него, простыл бедолага. Много не наработает.
– Ладно, идите, - приказал Ибн Лайс, - я пригляжу за ним, не гнать же его теперь, да быстрее возвращайся.
Девушка бросила на Имрана благодарный взгляд, улыбнулась и исчезла за порогом.
Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря:
– Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься.
Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал:
– Жаль, парень, что Коран запрещает вам вино. Я бы сейчас согрел тебе кружку, сразу полегчало бы.
– Ты что, читал Коран? - спросил Имран.
– Нет.
– И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов.
Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин.
– Я тоже горячего попью, - сказал Ибн Лайс, наливая вино в железную миску и ставя ее на огонь.
По комнате тотчас поплыл пряный винный дух.
– Смотри, как бы не закипело, - через некоторое время заметил с беспокойством Имран.
– И то, - согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши.
Имран сделал несколько глотков, обжигаясь и дуя на вино, и блаженно вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало.
– А куда ты дочку отправил?
– Служит она у одного вельможи.
– Торговля плохо идет?
– Плохо. Еле концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой. Два раза грабили лавку, еле поднялся. Жена умерла, детей выводок целый. Пришлось старшую пристроить.
– Замуж бы выдал.
– Не берут.
– Почему? Она красивая.
– Иудеи мы, мало здесь нас, - сказал Ибн Лайс.
– А ты, приятель, откуда взялся.
– Издалека, - уклончиво ответил Имран.
Осторожность украшает героя.
Ибн Лайс понимающе усмехнулся и не стал настаивать на ответе.
– Как же тебя сюда занесло?
Имран тяжело вздохнул и поставил пустую чашу у ног.
– Жизнь, - сказал он, - это старая шлюха и дает она тому, кто превосходит остальных в подлости, коварстве и вероломстве.
Ибн Лайс при этих словах едва не пролил вино.
– Крепко сказано.
– Я бы крепче сказал, да слов таких не знаю. А знаю одно,- в жизни нет справедливости. Благородные люди прокладывают дорогу проходимцам. Погибает всегда герой, часто с помощью проходимцев. А возмездие почему-то никого не настигает.
Ибн Лайс внимательно посмотрел на Имрана.
– Однако на простого поденщика ты не похож.
Имран пожал плечами.
– Ты ошибаешься, парень, - вздохнув, сказал Ибн Лайс, - справедливость есть, только она, как бы это сказать. Она велика, как велик Господь Бог и творит он ее по своим меркам. Ведь когда ты наступаешь на муравья, ты не думаешь о том, что творишь зло, а муравей при этом говорит, что нет справедливости, человек мол,раздавил его и пошел себе дальше, и кара его не настигнет.
– Значит, мы муравьи? - спросил Имран.
– Выходит так, - с грустью ответил Ибн Лайс.
Наступило молчание. Огонь в очаге стал угасать. Ибн Лайс поднялся, чтобы подбросить сучьев. Когда он вернулся, Имран спал, уронив голову на грудь. Торговец дотронулся до его лица. Работник пылал как жаровня. "Эх, сказал хозяин, - нанял я тебя на свою голову". Он растолкал Имрана и помог ему дойти до лежанки. Вернулась кухарка, подошла к хозяину, и они долго разговаривали, стоя над Имраном. Их голоса раздражали нашего героя и он, с трудом разлепив веки, сказал:
– Нельзя ли потише.
– У тебя в Багдаде есть родные или знакомые?
– Есть, - ответил Имран и провалился в беспамятство.
В поздние послеобеденные часы Абу-л-Хасан нанес визит вазиру Али ибн Иса. Ему пришлось ждать, так как вазир диктовал поручения своим чиновникам. Наконец, к Абу-л-Хасану вышел секретарь и пригласил войти. Глава тайной службы вошел и склонился в поклоне.
Али ибн Иса сидел, спиной к занавеске, и производил впечатление очень бодрого, несмотря на свой возраст, а было ему больше шестидесяти, человека. Но начальнику шпионов было известно, что занавеска закрывает стенную нишу набитую подушками, на которые опирался, усталый вазир.
– Рад видеть тебя, о Абу-л-Хасан, - произнес вазир, - должен сказать, что при твоем появлении у меня всегда светлеет в глазах.
– Ваши слова - лучшая награда для меня, - ответил Абу-л-Хасан, - но справедливости ради замечу, что светлеют ваши глаза от света ваших глазах отражающегося от меня.
– Другой ответ был бы недостоин раиса тайной службы, - с улыбкой сказал вазир, - но довольно говорить друг другу любезности. Скажи, что нового при дворе?
– Все хорошо, хвала Аллаху, видел повелителя правоверных, жив-здоров, выглядит прекрасно, - Али ибн Иса удивленно поднял брови.
– Неужели он дал тебе аудиенцию?
– Нет. Я видел его на ристалище. Эмир верующих наблюдал поединок евнуха Муниса с гвардейцами.
– С дейлемитами?
– Нет, с тюрками.
– Что бы это значило? - спросил вазир.
– Гвардейцев, между прочим, было четверо, а Мунис один.
– Вот как, - рассеянно удивился Али ибн Иса, - и что бы это значило?
– У меня есть соображения на этот счет.
– Прошу.
– Халиф желает видеть Муниса военачальником, но в силу своей молодости, испытывает некоторую неуверенность в целесообразности этого.
– Военачальником? Евнуха и раба? Ты уверен в этом?
– В этом нет ничего удивительного, я видел, как он дрался сегодня, это прирожденный воин. Было бы удивительно, если бы халиф прочил на это место человека более достойного, но не имеющего к этому призвания. К тому же история знает немало примеров тому, как рабы проявляли способности, подобающие государственным мужам.
Абу-л-Хасан умышленно не дал прямого ответа на вопрос. Во-первых, если дело не выгорит, можно будет утверждать, что им было высказано лишь предположение. Во-вторых, не говоря прямо, он давал возможность вазиру через некоторое время счесть эту версию своим умозаключением.
– Но он евнух, - настаивал Али ибн Иса.
– Я думал об этом.
– Любопытно.
– У евнухов удаляется часть тела, которую принято считать мужским достоинством. Следовательно, случись им получить доверие и возможность, не вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124