Но не мог же он, в самом деле, сказать халифу, что тот злоупотребляет горячительными напитками.
Ал-Муктадир все принял за чистую монету.
– Нет, - сказал он, - клянусь Аллахом, я не делаю этого, не ем острой пищи. Мне добавляют только чуть-чуть мускуса в хушканандж.
Вазиру ничего другого не оставалось, как продолжить разговор о специях.
– О, эмир верующих, - мрачно сказал он, - это удивительно, учитывая то, что я отпускаю каждый месяц из общей суммы кухонных расходов на покупку специй триста динаров.
Ал-Муктадир нахмурился. Наступило молчание. Все присутствующие почувствовали неловкость, какая бывает при уличении кого-либо во лжи или воровстве. И человеком, заставившим всех испытывать эту неловкость, оказался вазир.
Али ибн Иса, счел за лучшее удалиться. Он повернулся и пошел прочь, не соблюдая этикета. Но как ни странно, именно эта бестактность была извинением, так как говорила о смятении вазира. Шагая к выходу, Али ибн Иса мучительно пытался вспомнить, зачем он явился во дворец, ведь он должен был сказать халифу что-то важное. Когда он был почти у дверей, Ал-Муктадир встал и велел ему вернуться.
Вазир вернулся. Халиф сел на свое место и, глядя себе под ноги, сказал:
– Я полагаю, что ты сейчас отправишься на кухню и выскажешь свое мнение управляющему, изложишь, что произошло между нами по поводу специй и отстранишь его от должности.
– Да будет так, о эмир верующих! - воскликнул Али ибн Иса.
Но халиф вдруг засмеялся и промолвил:
– Я предпочел бы, чтобы ты этого не делал. Может быть, эти динары уходят на нужды людей. Я не хочу отбирать их у них.
Сбитый с толку, Али ибн Иса машинально ответил:
– Слушаю и повинуюсь, - и добавил, - да благословит Аллах твою щедрость.
– Что-нибудь еще? - улыбаясь, спросил Ал-Муктадир. Он был доволен собой и уроком, который преподал вазиру. Заставил померзнуть в отместку за его несвоевременный визит и ловко дал понять старому скряге, что не намерен заниматься учетом мелких расходов.
Халиф вспомнил, что Али ибн Иса подсчитывает лебединый корм на прудах, и вновь засмеялся. Беспричинно для окружающих. Вазир счел это хорошим знаком, взбодрился и тут же вспомнил об истинной цели своего визита.
– О, эмир верующих, - без обиняков сказал он, - я давно приглядываюсь к Мунису, не назначить ли вам его главнокомандующим?
– Что, Муниса? - опешил халиф. - Почему, что за вздор!
Ал-Муктадир любил Муниса, но не любил и боялся ответственных решений. Тем более, что предложение вазира застало его врасплох.
– В Мунисе я вижу большие способности к военному делу, вот и вчера, я знаю, он отличился на ристалище.
– Да, вчера он был хорош, - с удовольствием подтвердил халиф. Испуг его прошел, и теперь он порадовался тому, что кто-то еще, кроме него, оценил достоинства фаворита.
– Я хочу сказать тебе, о, повелитель правоверных, что таких, нелепых на первый взгляд, решениях есть очень много рационального, но очевидным это становится впоследствии.
– Это хорошо ты сказал, - ответил Халиф, - но дело это государственной важности. Не стоит торопиться с принятием таких решений, стоит все как следует обдумать. Я соберу вас всех в приемный день... - Али ибн Иса потупил глаза... - И мы обсудим этот вопрос.
– Конечно, о эмир верующих, во всем твоя воля, торопиться не следует, но с другой стороны, в делах касающихся государственной безопасности промедление опасно.
– Я подумаю над твоими словами, - сказал халиф и поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.
Мать халифа Ша'аб была когда-то греческой рабыней. То есть гречанкой она так и осталась, но теперь она была Госпожой. Сейчас она возлежала на подушках, а рабыня подрезала ей ногти на ногах. Только бывший раб может оценить блаженство, которое она испытывала, а нам,читатель, этого, увы, не дано. Картину эту лицезрел Мунис. Ему, как евнуху, вход на женскую половину был открыт и он совершенно спокойно мог лицезреть бесстыдно обнаженные ляжки старой ведьмы, как именовал ее про себя Мунис. Впрочем, надо быть справедливым, несмотря на возраст, а Госпоже было под тридцать, она еще обладала привлекательным телом, но конечно не в пресыщенных глазах евнуха, хотя красотой лица не отличалась. Госпожа иногда взвизгивала от щекотки, но не сердилась.
– Так что, Мунис? - наконец спросила она. - Говоришь, что все у него получается.
– Да, госпожа, все хорошо.
– А ты молодец, Мунис. Я думала, что только я могу делать мужчин мужами. Ведь у его отца тоже были проблемы с этим.
– У нас разные методы, госпожа.
– Хорошо, я не буду выпытывать у тебя подробности. Я в этом уже не нуждаюсь, слава Аллаху. Но я рада, что не ошиблась в тебе.
Мунис поклонился в знак благодарности. Он никогда не мог понять, почему именно Ша'аб было отдано предпочтение среди множества рабынь, которые были настоящими красавицами.
Впрочем, можно выбрать из двух женщин одну, но предпочесть одну из четырех тысяч нелегко. К тому же халифы были известны своей неразборчивостью. Их наложницами, а следовательно матерями наследников часто становились рабыни. А сами халифы за редким исключением были незаконнорожденными. Причиной было то, что никто не мог быть равен халифу по положению, а значит, он не мог ни на ком жениться, не уронив своего достоинства.
А Ша'аб была похожа на пантеру, точь-в-точь как та черная кошка из Ал-Хайра. За внешней негой чувствовалась сила.
Мунис, было, подумал, что разговор окончен, но Госпожа сказала:
– Евнух, ты запросил за лечение слишком высокую цену.
– Я ничего не просил госпожа, здесь какое-то недоразумение. Я не понимаю, о чем ты.
Мунис сразу все понял и оправдывался скорее по привычке. Что она может ему сделать, ему, человеку лишенному всего на свете вплоть до мужского достоинства? Мунис ничего не боялся.
– Я, Мунис, не люблю дерзких рабов, - только произнесла бывшая рабыня. - И напрасно ты думаешь, что евнуху больше нечего отрезать. А уши, а нос, в конце концов, у человека есть голова.
От неожиданности Мунис вздрогнул, Ша'аб словно заглянула в его мысли.
– Ты испугался, Мунис, - довольно сказала Госпожа, - это уже лучше. Значит, в отношении тебя еще не все потеряно. Человек должен бояться для своего же собственного блага. Но я тебя не за этим позвала. Мой сын вознес до небес твои способности массажиста, а у меня в последнее время появились боли в спине, сделай мне массаж.
– Слушаю и повинуюсь госпожа, - сказал Мунис, - только мне нужно сходить за маслом.
– Не надо никуда идти, здесь все найдется. Эй, ты, как тебя, обратилась госпожа к служанке, - подай масло. Мунис, какое масло?Розовое подойдет?
– Да, госпожа, но лучше оливковое, - сказал евнух и улыбнулся.
– В чем дело, Мунис, почему ты смеешься? Уж не вздумал ли ты смеяться надо мной?
– Прости меня, госпожа, я не подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Ал-Муктадир все принял за чистую монету.
– Нет, - сказал он, - клянусь Аллахом, я не делаю этого, не ем острой пищи. Мне добавляют только чуть-чуть мускуса в хушканандж.
Вазиру ничего другого не оставалось, как продолжить разговор о специях.
– О, эмир верующих, - мрачно сказал он, - это удивительно, учитывая то, что я отпускаю каждый месяц из общей суммы кухонных расходов на покупку специй триста динаров.
Ал-Муктадир нахмурился. Наступило молчание. Все присутствующие почувствовали неловкость, какая бывает при уличении кого-либо во лжи или воровстве. И человеком, заставившим всех испытывать эту неловкость, оказался вазир.
Али ибн Иса, счел за лучшее удалиться. Он повернулся и пошел прочь, не соблюдая этикета. Но как ни странно, именно эта бестактность была извинением, так как говорила о смятении вазира. Шагая к выходу, Али ибн Иса мучительно пытался вспомнить, зачем он явился во дворец, ведь он должен был сказать халифу что-то важное. Когда он был почти у дверей, Ал-Муктадир встал и велел ему вернуться.
Вазир вернулся. Халиф сел на свое место и, глядя себе под ноги, сказал:
– Я полагаю, что ты сейчас отправишься на кухню и выскажешь свое мнение управляющему, изложишь, что произошло между нами по поводу специй и отстранишь его от должности.
– Да будет так, о эмир верующих! - воскликнул Али ибн Иса.
Но халиф вдруг засмеялся и промолвил:
– Я предпочел бы, чтобы ты этого не делал. Может быть, эти динары уходят на нужды людей. Я не хочу отбирать их у них.
Сбитый с толку, Али ибн Иса машинально ответил:
– Слушаю и повинуюсь, - и добавил, - да благословит Аллах твою щедрость.
– Что-нибудь еще? - улыбаясь, спросил Ал-Муктадир. Он был доволен собой и уроком, который преподал вазиру. Заставил померзнуть в отместку за его несвоевременный визит и ловко дал понять старому скряге, что не намерен заниматься учетом мелких расходов.
Халиф вспомнил, что Али ибн Иса подсчитывает лебединый корм на прудах, и вновь засмеялся. Беспричинно для окружающих. Вазир счел это хорошим знаком, взбодрился и тут же вспомнил об истинной цели своего визита.
– О, эмир верующих, - без обиняков сказал он, - я давно приглядываюсь к Мунису, не назначить ли вам его главнокомандующим?
– Что, Муниса? - опешил халиф. - Почему, что за вздор!
Ал-Муктадир любил Муниса, но не любил и боялся ответственных решений. Тем более, что предложение вазира застало его врасплох.
– В Мунисе я вижу большие способности к военному делу, вот и вчера, я знаю, он отличился на ристалище.
– Да, вчера он был хорош, - с удовольствием подтвердил халиф. Испуг его прошел, и теперь он порадовался тому, что кто-то еще, кроме него, оценил достоинства фаворита.
– Я хочу сказать тебе, о, повелитель правоверных, что таких, нелепых на первый взгляд, решениях есть очень много рационального, но очевидным это становится впоследствии.
– Это хорошо ты сказал, - ответил Халиф, - но дело это государственной важности. Не стоит торопиться с принятием таких решений, стоит все как следует обдумать. Я соберу вас всех в приемный день... - Али ибн Иса потупил глаза... - И мы обсудим этот вопрос.
– Конечно, о эмир верующих, во всем твоя воля, торопиться не следует, но с другой стороны, в делах касающихся государственной безопасности промедление опасно.
– Я подумаю над твоими словами, - сказал халиф и поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.
Мать халифа Ша'аб была когда-то греческой рабыней. То есть гречанкой она так и осталась, но теперь она была Госпожой. Сейчас она возлежала на подушках, а рабыня подрезала ей ногти на ногах. Только бывший раб может оценить блаженство, которое она испытывала, а нам,читатель, этого, увы, не дано. Картину эту лицезрел Мунис. Ему, как евнуху, вход на женскую половину был открыт и он совершенно спокойно мог лицезреть бесстыдно обнаженные ляжки старой ведьмы, как именовал ее про себя Мунис. Впрочем, надо быть справедливым, несмотря на возраст, а Госпоже было под тридцать, она еще обладала привлекательным телом, но конечно не в пресыщенных глазах евнуха, хотя красотой лица не отличалась. Госпожа иногда взвизгивала от щекотки, но не сердилась.
– Так что, Мунис? - наконец спросила она. - Говоришь, что все у него получается.
– Да, госпожа, все хорошо.
– А ты молодец, Мунис. Я думала, что только я могу делать мужчин мужами. Ведь у его отца тоже были проблемы с этим.
– У нас разные методы, госпожа.
– Хорошо, я не буду выпытывать у тебя подробности. Я в этом уже не нуждаюсь, слава Аллаху. Но я рада, что не ошиблась в тебе.
Мунис поклонился в знак благодарности. Он никогда не мог понять, почему именно Ша'аб было отдано предпочтение среди множества рабынь, которые были настоящими красавицами.
Впрочем, можно выбрать из двух женщин одну, но предпочесть одну из четырех тысяч нелегко. К тому же халифы были известны своей неразборчивостью. Их наложницами, а следовательно матерями наследников часто становились рабыни. А сами халифы за редким исключением были незаконнорожденными. Причиной было то, что никто не мог быть равен халифу по положению, а значит, он не мог ни на ком жениться, не уронив своего достоинства.
А Ша'аб была похожа на пантеру, точь-в-точь как та черная кошка из Ал-Хайра. За внешней негой чувствовалась сила.
Мунис, было, подумал, что разговор окончен, но Госпожа сказала:
– Евнух, ты запросил за лечение слишком высокую цену.
– Я ничего не просил госпожа, здесь какое-то недоразумение. Я не понимаю, о чем ты.
Мунис сразу все понял и оправдывался скорее по привычке. Что она может ему сделать, ему, человеку лишенному всего на свете вплоть до мужского достоинства? Мунис ничего не боялся.
– Я, Мунис, не люблю дерзких рабов, - только произнесла бывшая рабыня. - И напрасно ты думаешь, что евнуху больше нечего отрезать. А уши, а нос, в конце концов, у человека есть голова.
От неожиданности Мунис вздрогнул, Ша'аб словно заглянула в его мысли.
– Ты испугался, Мунис, - довольно сказала Госпожа, - это уже лучше. Значит, в отношении тебя еще не все потеряно. Человек должен бояться для своего же собственного блага. Но я тебя не за этим позвала. Мой сын вознес до небес твои способности массажиста, а у меня в последнее время появились боли в спине, сделай мне массаж.
– Слушаю и повинуюсь госпожа, - сказал Мунис, - только мне нужно сходить за маслом.
– Не надо никуда идти, здесь все найдется. Эй, ты, как тебя, обратилась госпожа к служанке, - подай масло. Мунис, какое масло?Розовое подойдет?
– Да, госпожа, но лучше оливковое, - сказал евнух и улыбнулся.
– В чем дело, Мунис, почему ты смеешься? Уж не вздумал ли ты смеяться надо мной?
– Прости меня, госпожа, я не подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124