Приезжие спешились и пошли прямо к Торко-Хаджи. Тотчас созвали всех командиров сотен и членов народных Советов селений.
Узнав о смерти Исмаала, и Дауд и Малсаг горько пожалели о нем. У Малсага даже слезы навернулись на глаза…
Разговор был коротким. Дауд рассказал о том, что обстановка во Владикавказе сложная. Просьба к горцам одна – по возможности не пропустить белоказаков, не дать им пройти на Владикавказ.
Пока Дауд говорил, Торко-Хаджи слушал его, прикрыв глаза, и изредка покачивал головой. Но вот он уверенно взглянул на Дауда и сказал:
– Вернешься во Владикавказ – передай Эржакинезу, что, пока хоть кто-то из нас будет жив, ни один белоказак не перейдет через перевал. А еще пусть он знает, что мы пришли сюда не грабить, а защищаться. Передай и это. – Торко-Хаджи помолчал, потом добавил: – Если до вечера войско противника больше не появится, мы отойдем, оставим в карауле человек двадцать и отойдем…
С наступлением ночи по приказу Торко-Хаджи вайнахи стали отходить.
Отъехали довольно далеко, а ни единого выстрела вслед им не раздалось.
– Может, они уснули? – прошамкал своей кривой челюстью Шапшарко.
– А может, просто не хотят возвращать нас своими выстрелами? – предположил Элберд.
Ехавший впереди Торко-Хаджи услышал эти слова.
– Верно говоришь, – произнес он раздумчиво. – Им ведь тоже война ни к чему. Как и нам. Мы пришли сюда защищать советскую власть, сдержать слово, данное Эржакинезу…
Торко-Хаджи примолк и задумался. Слово они, конечно, сдержали, но какой дорогой ценой. Сколько похоронили, и вон еще на двух арбах везут с собой убитых – это те, кого вывезли из-за перевала. Там и Мухи, и Ислам, и изуродованные останки Ювси!..
Минуя село, проехали прямо на кладбище, похоронили убитых и только тогда разъехались по домам.
Торко-Хаджи неотступно думал о сыне. Что с ним? Жив или? может, тоже уж похоронен? Во двор к себе старик въехал не без страха. Прислушался, не слышно ли женского плача. Но нет…
Крайнее окно было освещено. Лампа горела необычно ярко. И это ночью?!
Войдя в дом, Торко-Хаджи на минуту замер в двери: он увидел сына, лежащего на поднаре у противоположной стены, и склоненного над ним человека. Молнией мелькнула мысль: «Яси читает!» Но человек повернулся на стук двери. И Торко-Хаджи увидел, что это Гали. Ну, а коли Гали, так не яси, конечно, читает, а лечит рану. Потому и называют его Лор-Гали.
– Воави! – раздался голос дочери, полный радости. И Гали смотрел спокойно, с улыбкой.
У Торко-Хаджи отлегло от сердца.
– Бог не оставил его, и пуля прошла навылет, но внутри ничего не повредила, – проговорил врачеватель. – Я положил мазь. Она свое дело сделает. Скоро будет здоров.
Торко-Хаджи словно помолодел. С силой рванул с себя шапку и сказал:
– А ну, посмотри, Лор-Гали, чего требуется этой голове!
– Эйшшах! – вырвалось у лекаря.
Заголосили, запричитали женщины.
– Бог был милостив и к тебе, – сказал Лор-Гали, осмотрев рану, – к счастью, пуля скользнула вдоль кости, не повредив ее, оттого и голова твоя цела…
Рану промыли и перевязали. Торко-Хаджи, освободившись от тревоги за сына, снова задумался.
– Что помрачнел, Хаджи? – спросил Лор-Гали. – Благодарение богу, все обошлось.
– Кому обошлось, а кому и нет, – проговорил Торко-Хаджи. – Меня и моего сына пуля не взяла, и у нас в доме сегодня никто не плачет…
– Что же теперь поделаешь? Будь на то наша воля, не пролили бы ни капли крови – ни своей, ни чужой!..
– Что и говорить, верные твои слова, Лор-Гали!..
– Война не праздник. Там и кровь и убитые. Хорошо хоть, вы не пропустили врага, задержали.
– Задержать-то мы его задержали, – глубоко вздохнул Торко-Хаджи. – И дали знать, что, если хоть глазом глянут сюда, такую силу против них двинем, не опомнятся!..
Не глянули больше бичераховцы в сторону сел Алханчуртской долины. Дела у них пошли наперекосяк, не до Алханчуртской долины им стало. Белоказакам дали бой в Грозном. А вскоре пришла радостная весть: Моздок очищен от всякой нечисти и в нем вновь утвердилась советская власть…

Часть четвертая
1
В Моздоке происходило необычное. Улицы запружены людьми. Все с удивлением наблюдают за конницей, что нескончаемой вереницей течет по дороге. Виданное ли дело, чтобы таким вот манером, на диво казакам, мимо них проезжали горцы? Да еще и песню поют.
Разве поверит такому тот, кто не видел этого своими глазами? В первом ряду всадник гордо держит перед собой красный флаг. Если бы флаг был белым, тогда другое дело – можно бы подумать, что горцы пришли мириться с казаками, но красный флаг говорил о другом… По-разному реагировали на него моздокчане.
– Нехристи, перешли на сторону красных, большевиков, – бросил здоровенный чернобородый казак.
– Зимой на съезде большевики встречали их с распростертыми объятиями, – проговорил другой. – И здесь и в Пятигорске. А сейчас они и вовсе носы задрали. Вишь, как смело едут! Их бы, гадов, всех уложить из пулемета.
– Заняли Моздок! – не унимался чернобородый. – Пропали казаки. Честь погублена. Теперь уже никакой пулемет не поможет. Когда надо было, не стреляли, а сейчас поздно.
Всадники не слышат никого. Они едут себе, спокойно распевают песню и смотрят с любопытством по сторонам…
Хасан придержал своего коня. Тот самый чернобородый, что злобствовал, ему вдруг показался похожим на Фрола.
Так и есть. Фрол! Ах ты, гад! И как злобно смотрит. «Только и жди, – подумал Хасан, – из-за угла стрелять станет».
– Что остановился? Езжай! – услышал Хасан за собой. Он оглянулся. Это был Шапшарко. – Не поздороваться ли хочешь с ними?
Хасан молча сверкнул глазами. Он недолюбливал Шапшарко с тех самых пор, когда тот в карауле, разговаривая с ним о фроловских лошадях, держался так, будто с мальчишкой говорил. Хасан пришпорил коня.
– Попадись кто-нибудь из них в мои руки – живым не уйдет, – не унимался Фрол.
– Видишь того, что едет впереди? – показал Фролу стоявший рядом казак.
– Босяка Протасова, что ли?
– Говорят, это он привел их. Антихрист! Креста на нем нет.
– У него и на могиле не будет креста. Оно, может, и могилы не будет. Тоже не уйдет от нас. Камень на шею – и в Терек!
А на противоположной стороне улицы, собравшись стайками у ворот, спорили казачки.
– Теперь они узнают! – потрясала кулаками худая смуглая женщина с полубеззубым ртом. – Придется им с землицей расстаться. И табуны у них отберут!.. Отары тоже…
«Они» – это значит богатеи.
– Кто отберет? – удивленно таращит глаза чернобровая молодка.
– Народ отберет! Ингуши вон отобрали да разделили между бедняками все богатство Угрюмова и Мазая! Так и у наших отберут.
– И поплатятся за это сполна, – покачала головой молодка, сверкая глазами-вишнями из-под новенького своего цветастого платка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154