Ему было не до раздумий, трясло, как в лихорадке. Но на вопрос Хасана, что с ним, он не ответил.
Утром Фрол привез завтрак. Рашид почти не притронулся к еде, его так и тянуло снова лечь, пусть даже на сухую, колючую солому. Но он помнил, зачем сюда пришел. Желание во что бы то ни стало продержаться и хоть немного заработать поддерживало в нем силы. Рашид взял в руки вилы и приступил к дену. Они подбирали скошенную пшеницу и укладывали в копны. Хасану поначалу даже нравилась работа. И он не понимал, что это русский пугал их вчера, говорил, будет тяжело.
Хасан всячески старался заслужить похвалу хозяина, который стоял без движения, как надмогильный камень, и наблюдал за новичками. Уж очень хотелось получить обещанную прибавку. Но недолго молчал Фрол. Первый удар пал на Рашида.
– Какой из тебя работник? Еле шевелишься, точно брюхатая баба. Взял бы пример с товарища. Ему я, пожалуй, прибавлю пятак, а с тебя скину!
Рашид понимал, что пока хозяин только подгоняет его. Но очень тревожился, что будет потом. С ним происходит что-то непонятное: кружится голова, тело будто свинцом налито, знобит. «Хоть бы скорее одолеть эту хворобу! – думает Рашид. – Вот поднимется солнце, потеплеет, я отогреюсь и заработаю в полную силу. Только бы хозяин до тех пор не ушел, а то так и будет думать, что работник из меня никудышный».
Но Фрол, конечно, ушел. А солнце не принесло Рашиду ни тепла, ни радости. Вскоре, не в силах больше держаться на ногах, он повалился у шалаша.
В обед вернулся Фрол.
– Ты что, отлеживаться сюда пришел? – прикрикнул он, толкнув мальчишку ногой.
– Рашид заболел, – сказал Хасан.
– Заболел, говоришь! Может, думаете, здесь больница?
Подошли и другие работники. Они тоже вступились за паренька.
– Нельзя ему на земле лежать, болен он, – сказал один из них.
– «Болен». Я не лекарь, и у меня здесь не больница, – махнул рукой Фрол и уехал.
– У, гад! – крикнул ему вслед работник и погрозил кулаком.
К вечеру Рашид впал в забытье. Хасан сходил к Федору. Тот приехал за ним на подводе.
– Хасан, не вези меня домой! – взмолился, придя в себя, Рашид. – Завтра я поправлюсь и буду работать…
– Не домой мы тебя везем, а к Федору, – сказал Хасан. – Побудешь у них, пока станет лучше.
Рашид не слушал его и бормотал свое:
– Вот посмотришь, я выздоровею. Нельзя мне возвращаться домой без денег.
Скоро он совсем замолк. И глаз не открывал. Дышал, как конь после бегов. Наконец доехали, уложили его в постель, тепло укрыли.
– Не горюй, – утешал Федор готового расплакаться Хасана. – Это у него лихорадка. Скоро пройдет.
– Я говорила ему – не пей так много, а он не послушался, – с горечью сказала Нюрка. – Был такой потный и выпил целых две кружки колодезной воды.
– Вон оно что! – покачал головой Федор. – Плохи дела. Я-то думал, лихорадка. А ну, жена, чем ты лечишь от простуды? Надо выходить парня…
Хозяйка напоила больного чаем с малиной.
– Пусть пропотеет, может, полегчает, – сказала она и накинула на Рашида поверх одеяла овчинную шубу.
Но лучше Рашиду не стало. Утром он только на минутку открыл глаза и опять попросил:
– He вези меня домой, Хасан.
– Не повезу, – успокоил его друг, хотя сам решил, что обязательно увезет.
– Не надо, я поправлюсь.
Больше Рашид не промолвил ни слова. Хозяйка делала все, что умела сама, что советовали соседки: поила чаем с малиной, настоем липового цвета, растирала вином. Ничего не помогало. Больной горел, как в огне, и очень тяжело дышал. К полуночи он заметался, потом вдруг с хрипом втянул в себя воздух и… затих. Затих навсегда.
Хасан заплакал. Федор совсем растерялся. А жена его обернулась в правый угол, упала на колени и быстро-быстро закрестилась.
– Прости его, господи, прости его, господи, – шептала она.
Темную комнату заполнило горе. И богоматерь с младенцем на руках, едва освещенная слабым светом свечи, печально смотрела с иконы.
Не дожидаясь рассвета, Федор стал запрягать.
– Куда ты ночью? – забеспокоилась жена.
– Надо же свезти беднягу домой.
– А если абреки нападут?
– Какие еще абреки?! – прикрикнул Федор. – Бабьи бредни все это!
– А лошадей из Терской кто угнал? Тоже, скажешь, бабьи бредни?
– У кого угнали-то? У богачей. У таких, как я…
– На лбу у тебя не написано…
– Не каркай, как ворона! – Я же покойника повезу. У абреков тоже есть бог.
Уже рассветало, когда телега, словно бы из страха нарушить покой Рашида, медленно въехала в село. Люди проходили мимо, не без любопытства разглядывая русского возницу и с удивлением видя рядом с ним Хасана. Не заговаривали, не спрашивали, откуда они едут и кто хозяин телеги. Хасан сидел с опущенной головой, не дай бог спросят, что с Рашидом. Ни за что он не сможет произнести страшные слова, сказать, что Рашид никогда уже не встанет.
И вдруг случилось самое ужасное. То, чего Хасан боялся больше всего: навстречу им из-за угла вышел Гойберд. Увидев еще издали телегу, он прикрыл козырьком-ладошкой от солнца глаза и всмотрелся. Удивился, когда разглядел Хасана, постоял, подождал, пока подъедут, и спросил:
– Возвращаешься? А где Рашид?
Хасан еще ниже опустил голову.
– Что ты молчишь? – встревожился Гойберд.
– Рашид тоже… со мной… – выдавил наконец Хасан.
– Ничего не пойму! Где же он тогда?
– Вот лежит… в телеге.
– Что? А почему он лежит? – Гойберд подошел поближе. – Рашид, что с тобой?…
Но, не успев договорить, он увидел, что лицо лежащего накрыто, и оцепенел. Через минуту несчастный отец поднял край шубы и вскричал:
– О остопирулла!
Больше он ничего не смог произнести. Хасан не сдержался и всхлипнул. Федор стянул с головы картуз и тяжело вздохнул.
Убитый страшной картиной увиденного, Гойберд даже не спросил, как это случилось. Да и к чему спрашивать? Сына-то ведь нет!..
– Он выпил холодной воды, – говорил Хасан сквозь слезы, – целых две кружки. Больших… И заболел.
– О, байттамал! – Гойберд зажал в ладонях голову, затем весь перекосился, как от резкой зубной боли, открыл глаза; и крупные мужские слезы скатились по его щекам. Он взялся рукой за край телеги и пошел рядом, разговаривая с сыном, словно с живым.
– Для того ты пошел туда? – причитал он. – Хотел порадовать меня – и вот что получилось! Знать бы, ни за что не пустил тебя! Клянусь богом, не пустил бы, пока жив. И жизнь отдал бы, и душу, а не пустил бы!.. О бог, почему же ты не сказал, что тебе нужна душа человека? Я бы свою тебе отдал. Зачем ты взял его душу так рано?!
Теперь уже встречные, узнав от других о горе односельчанина, подстраивались и шли за телегой.
Гойберд видел только своего Рашида. И никто из идущих сзади не решался заговорить с ним.
5
Прошло две недели со дня смерти Рашида. Хасан никак в себя не придет. Все больше сидит повесив голову и молчит. А в душе тревожно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Утром Фрол привез завтрак. Рашид почти не притронулся к еде, его так и тянуло снова лечь, пусть даже на сухую, колючую солому. Но он помнил, зачем сюда пришел. Желание во что бы то ни стало продержаться и хоть немного заработать поддерживало в нем силы. Рашид взял в руки вилы и приступил к дену. Они подбирали скошенную пшеницу и укладывали в копны. Хасану поначалу даже нравилась работа. И он не понимал, что это русский пугал их вчера, говорил, будет тяжело.
Хасан всячески старался заслужить похвалу хозяина, который стоял без движения, как надмогильный камень, и наблюдал за новичками. Уж очень хотелось получить обещанную прибавку. Но недолго молчал Фрол. Первый удар пал на Рашида.
– Какой из тебя работник? Еле шевелишься, точно брюхатая баба. Взял бы пример с товарища. Ему я, пожалуй, прибавлю пятак, а с тебя скину!
Рашид понимал, что пока хозяин только подгоняет его. Но очень тревожился, что будет потом. С ним происходит что-то непонятное: кружится голова, тело будто свинцом налито, знобит. «Хоть бы скорее одолеть эту хворобу! – думает Рашид. – Вот поднимется солнце, потеплеет, я отогреюсь и заработаю в полную силу. Только бы хозяин до тех пор не ушел, а то так и будет думать, что работник из меня никудышный».
Но Фрол, конечно, ушел. А солнце не принесло Рашиду ни тепла, ни радости. Вскоре, не в силах больше держаться на ногах, он повалился у шалаша.
В обед вернулся Фрол.
– Ты что, отлеживаться сюда пришел? – прикрикнул он, толкнув мальчишку ногой.
– Рашид заболел, – сказал Хасан.
– Заболел, говоришь! Может, думаете, здесь больница?
Подошли и другие работники. Они тоже вступились за паренька.
– Нельзя ему на земле лежать, болен он, – сказал один из них.
– «Болен». Я не лекарь, и у меня здесь не больница, – махнул рукой Фрол и уехал.
– У, гад! – крикнул ему вслед работник и погрозил кулаком.
К вечеру Рашид впал в забытье. Хасан сходил к Федору. Тот приехал за ним на подводе.
– Хасан, не вези меня домой! – взмолился, придя в себя, Рашид. – Завтра я поправлюсь и буду работать…
– Не домой мы тебя везем, а к Федору, – сказал Хасан. – Побудешь у них, пока станет лучше.
Рашид не слушал его и бормотал свое:
– Вот посмотришь, я выздоровею. Нельзя мне возвращаться домой без денег.
Скоро он совсем замолк. И глаз не открывал. Дышал, как конь после бегов. Наконец доехали, уложили его в постель, тепло укрыли.
– Не горюй, – утешал Федор готового расплакаться Хасана. – Это у него лихорадка. Скоро пройдет.
– Я говорила ему – не пей так много, а он не послушался, – с горечью сказала Нюрка. – Был такой потный и выпил целых две кружки колодезной воды.
– Вон оно что! – покачал головой Федор. – Плохи дела. Я-то думал, лихорадка. А ну, жена, чем ты лечишь от простуды? Надо выходить парня…
Хозяйка напоила больного чаем с малиной.
– Пусть пропотеет, может, полегчает, – сказала она и накинула на Рашида поверх одеяла овчинную шубу.
Но лучше Рашиду не стало. Утром он только на минутку открыл глаза и опять попросил:
– He вези меня домой, Хасан.
– Не повезу, – успокоил его друг, хотя сам решил, что обязательно увезет.
– Не надо, я поправлюсь.
Больше Рашид не промолвил ни слова. Хозяйка делала все, что умела сама, что советовали соседки: поила чаем с малиной, настоем липового цвета, растирала вином. Ничего не помогало. Больной горел, как в огне, и очень тяжело дышал. К полуночи он заметался, потом вдруг с хрипом втянул в себя воздух и… затих. Затих навсегда.
Хасан заплакал. Федор совсем растерялся. А жена его обернулась в правый угол, упала на колени и быстро-быстро закрестилась.
– Прости его, господи, прости его, господи, – шептала она.
Темную комнату заполнило горе. И богоматерь с младенцем на руках, едва освещенная слабым светом свечи, печально смотрела с иконы.
Не дожидаясь рассвета, Федор стал запрягать.
– Куда ты ночью? – забеспокоилась жена.
– Надо же свезти беднягу домой.
– А если абреки нападут?
– Какие еще абреки?! – прикрикнул Федор. – Бабьи бредни все это!
– А лошадей из Терской кто угнал? Тоже, скажешь, бабьи бредни?
– У кого угнали-то? У богачей. У таких, как я…
– На лбу у тебя не написано…
– Не каркай, как ворона! – Я же покойника повезу. У абреков тоже есть бог.
Уже рассветало, когда телега, словно бы из страха нарушить покой Рашида, медленно въехала в село. Люди проходили мимо, не без любопытства разглядывая русского возницу и с удивлением видя рядом с ним Хасана. Не заговаривали, не спрашивали, откуда они едут и кто хозяин телеги. Хасан сидел с опущенной головой, не дай бог спросят, что с Рашидом. Ни за что он не сможет произнести страшные слова, сказать, что Рашид никогда уже не встанет.
И вдруг случилось самое ужасное. То, чего Хасан боялся больше всего: навстречу им из-за угла вышел Гойберд. Увидев еще издали телегу, он прикрыл козырьком-ладошкой от солнца глаза и всмотрелся. Удивился, когда разглядел Хасана, постоял, подождал, пока подъедут, и спросил:
– Возвращаешься? А где Рашид?
Хасан еще ниже опустил голову.
– Что ты молчишь? – встревожился Гойберд.
– Рашид тоже… со мной… – выдавил наконец Хасан.
– Ничего не пойму! Где же он тогда?
– Вот лежит… в телеге.
– Что? А почему он лежит? – Гойберд подошел поближе. – Рашид, что с тобой?…
Но, не успев договорить, он увидел, что лицо лежащего накрыто, и оцепенел. Через минуту несчастный отец поднял край шубы и вскричал:
– О остопирулла!
Больше он ничего не смог произнести. Хасан не сдержался и всхлипнул. Федор стянул с головы картуз и тяжело вздохнул.
Убитый страшной картиной увиденного, Гойберд даже не спросил, как это случилось. Да и к чему спрашивать? Сына-то ведь нет!..
– Он выпил холодной воды, – говорил Хасан сквозь слезы, – целых две кружки. Больших… И заболел.
– О, байттамал! – Гойберд зажал в ладонях голову, затем весь перекосился, как от резкой зубной боли, открыл глаза; и крупные мужские слезы скатились по его щекам. Он взялся рукой за край телеги и пошел рядом, разговаривая с сыном, словно с живым.
– Для того ты пошел туда? – причитал он. – Хотел порадовать меня – и вот что получилось! Знать бы, ни за что не пустил тебя! Клянусь богом, не пустил бы, пока жив. И жизнь отдал бы, и душу, а не пустил бы!.. О бог, почему же ты не сказал, что тебе нужна душа человека? Я бы свою тебе отдал. Зачем ты взял его душу так рано?!
Теперь уже встречные, узнав от других о горе односельчанина, подстраивались и шли за телегой.
Гойберд видел только своего Рашида. И никто из идущих сзади не решался заговорить с ним.
5
Прошло две недели со дня смерти Рашида. Хасан никак в себя не придет. Все больше сидит повесив голову и молчит. А в душе тревожно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154