Дни казались нескончаемо длинными и мучительно однообразными. Но вот наступил конец томительному ожиданию – Хасан покинул госпиталь. Что делать дальше? О том, чтобы идти снова на фропт, пока не могло быть и речи: слишком он был слаб после столь тяжелого ранения…
Сосед по палате, русский солдат, провожая Хасана, махнул рукой и сказал:
– Подавайся-ка ты, брат, домой. Где его теперь отыщешь, твой полк? Да и на кой дьявол он тебе нужен? В селе твоем небось дел невпроворот. Я вот выпишусь – тоже домой подамся. В наших местах новая власть, ее теперь защищать надо. Это тебе не за царя-батюшку живот класть, свою, народную власть охранять надобно! У вас, я думаю, тоже богатеев скипули?…
Хасан недолго задумывался над тем, как ему быть: он твердо решил пробираться домой. К тому же ему повстречался солдат, который рассказал, что ингушский кавалерийский полк, в котором он служил, как и некоторые иные полки так называемой «дикой дивизии», в ранние осенние дни был снят с фронта и переброшен под Петроград. Солдат рассказал и о том, что ингуши воспротивились, категорически отказались выступить против революционного Петрограда и полк в полном составе вернулся во Владикавказ.
Тут уж Хасан не размышляя тронулся в путь. Чего только не перенес он! Дважды его арестовывали. Во время первого ареста, обнаружив у него в кармане наган, чуть не расстреляли – приняли за большевика. Спасся он бегством. Не раз и после жалела его пуля, не раз смерть обходила стороной.
На Дону Хасана задержали, взяли в казачье войско. Объяснили, что, мол, нет между казаком и кавказцем никакой разницы и что власть на Дону и на Кавказе будет одна, общая. Краснов, мол, не оставит кавказских казаков, ну и горцев, конечно. Дали Хасану коня и оружие. А когда он поинтересовался, какую власть охранять будет, ответили – новую. Хасан и решил: раз новая – значит, та, о которой они мечтали с Даудом. А Краснова посчитал за вождя красных. По фамилии. Решил, что и красных называют так оттого, что глава войска Краснов.
Но когда в одном селе казаки его войска расстреляли группу большевиков и их сторонников, Хасан понял, куда он попал. И сумел уйти от белых, но время службы у Краснова долго будет тяжелым камнем лежать на его душе. Тогда же он наконец разобрался в друзьях и врагах большевиков. И с тех пор все, кто против большевиков, – его враги…
Хасан встал и тихонько пошел по вагону.
– Куда ты? – спросил Митя.
– Хочу поискать, нет ли в поезде ингушей, расспросить, что творится у нас.
Все вагоны были до отказа набиты людьми. Запах пота, давно не мытых тел забивал ноздри. Во всех углах копошились и плакали дети. Трудно им было уснуть в этих душных и тесных вагонах. Какой-то солдат-инвалид в потертой шинели шел и пел себе под нос, протянув свою единственную руку. Остановившись перед Хасаном, он перестал петь и проговорил:
– Помоги, браток, подай калеке.
Хасан хлопнул себя по груди и по карманам брюк, дав понять, что денег у него нет; на последние он на одном из полустанков купил себе полбуханки хлеба. Солдат посмотрел ему вслед, покачал головой и сказал:
– Люди! Как же мне теперь жить, калеке? Ведь и не подаст никто. Не умирать же с голоду?…
Постояв с минуту, он махнул рукой и пошел дальше.
А люди, к которым он обращался, словно виновные в том, что сами бедны, опустили головы и ждали: скорее бы ушел, не тянул бы их за души.
Хасан нашел двух ингушей. Трудно передать, как он обрадовался.
На вопрос, откуда они едут, те ответили, что из России, из Тулы, а зачем туда ездили, не сказали. Да Хасан и не стал допытываться. Его интересовало другое: что нового в Ингушетии, как люди живут, какая там власть. Узнав, что в Ингушетии и в Чечне советская власть, он даже замер от счастья, а сообщение, что жители селений Алханчуртской долины поделили между собой помещичий скот и земли, еще дополнило его радость. Но узнал Хасан и такое, что огорчило его: казаки с горцами нет-пет да и схватываются между собой.
Двое ингушей заторопились. Поезд шел через Моздок, а им, оказывается, надо в Назрань, следовательно, придется в Прохладной пересесть на другой поезд.
Вагоны замедлили свой бег и остановились. Хасан тоже вышел из вагона.
– Вот и Прохладная, – сказал один из ингушей. – Опасное это место. Недавно здесь убили Караулова.
– А кто это? – спросил Хасан.
– Казачий атаман.
Назрановцы не досказали, кто и за что убил атамана. Путь им неожиданно преградили два вооруженных казака.
Оба ингуша были спокойны, ну а Хасан тем более.
– Вы ингуши? – спросили казаки.
– Да, – ответил идущий впереди.
– Идите к вокзалу! – сказал один из казаков, наставив наган. – За сопротивление и попытку к бегству – смерть!
Они бы, может, и оказали сопротивление или попытались бежать, но вокруг было слишком много казаков.
– Мы в руках божьих, – сказал старший из ингушей и направился к станционному зданию.
– Если бы не только мы, но и наши пожитки были в его руках, тогда бы еще куда ни шло, – сказал второй.
– Молчать! – оборвал казак.
Хасан не знал, куда их ведут и что они такого сделали, чтобы так их охранять? Хотя он-то, положим, сбежал из казачьего войска. Только откуда этим казакам знать об этом?
Поезд стоял долго. Казаки еще и еще рыскали по вагонам. Напрасно ждал Митя товарища. Разнесся слух, что троих арестованных расстреляли. Поезд в Моздок не пустили, завернули в сторону Беслана. А утром на стоянке в Назрани Митя рассказал местным жителям, что произошло накануне в Прохладной…
3
Хасана и двух ингушей ввели в небольшую комнатенку. Хасан подивился: «Неужто на каждой станции есть такие специальные комнаты!» Он уже однажды, когда пробирался домой и был задержан, сидел точно в такой же. Только тогда был день и комнатка казалась посветлее этой. Тусклый, чадящий фонарь почти не дает света. Он освещает только офицера за столом.
Офицер глянул на вошедших, сердито сжал губы. Но сердитости ему явно не хватало. Может, потому, что был он еще молод.
Назрановцев, как только ввели, усадили: видать, чтобы не сбежали. Хасана оставили стоять. Скорее потому, что негде ему было сесть.
– Откуда и кто такие? – спросил офицер, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку стула.
– Из Назрани, – ответил старший.
– Та-ак. Ингуши, значит? – Пристально глядя на них, он стал раскачиваться, будто под ним был не стул, а люлька. – А возвращаетесь из каких мест?
– Из России, – ответил опять старший из ингушей.
Второй сидел и молчал, только иногда кивал головой в знак подтверждения слов старшего.
– Россия большая.
– Из Бердича, Бердича, гаспадын началник. – Ингуш назвал город, куда чаще всего ездили горцы на заработки.
Вспомнив, что в вагоне он говорил о другом городе, Хасан понял, что дела их могут осложниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Сосед по палате, русский солдат, провожая Хасана, махнул рукой и сказал:
– Подавайся-ка ты, брат, домой. Где его теперь отыщешь, твой полк? Да и на кой дьявол он тебе нужен? В селе твоем небось дел невпроворот. Я вот выпишусь – тоже домой подамся. В наших местах новая власть, ее теперь защищать надо. Это тебе не за царя-батюшку живот класть, свою, народную власть охранять надобно! У вас, я думаю, тоже богатеев скипули?…
Хасан недолго задумывался над тем, как ему быть: он твердо решил пробираться домой. К тому же ему повстречался солдат, который рассказал, что ингушский кавалерийский полк, в котором он служил, как и некоторые иные полки так называемой «дикой дивизии», в ранние осенние дни был снят с фронта и переброшен под Петроград. Солдат рассказал и о том, что ингуши воспротивились, категорически отказались выступить против революционного Петрограда и полк в полном составе вернулся во Владикавказ.
Тут уж Хасан не размышляя тронулся в путь. Чего только не перенес он! Дважды его арестовывали. Во время первого ареста, обнаружив у него в кармане наган, чуть не расстреляли – приняли за большевика. Спасся он бегством. Не раз и после жалела его пуля, не раз смерть обходила стороной.
На Дону Хасана задержали, взяли в казачье войско. Объяснили, что, мол, нет между казаком и кавказцем никакой разницы и что власть на Дону и на Кавказе будет одна, общая. Краснов, мол, не оставит кавказских казаков, ну и горцев, конечно. Дали Хасану коня и оружие. А когда он поинтересовался, какую власть охранять будет, ответили – новую. Хасан и решил: раз новая – значит, та, о которой они мечтали с Даудом. А Краснова посчитал за вождя красных. По фамилии. Решил, что и красных называют так оттого, что глава войска Краснов.
Но когда в одном селе казаки его войска расстреляли группу большевиков и их сторонников, Хасан понял, куда он попал. И сумел уйти от белых, но время службы у Краснова долго будет тяжелым камнем лежать на его душе. Тогда же он наконец разобрался в друзьях и врагах большевиков. И с тех пор все, кто против большевиков, – его враги…
Хасан встал и тихонько пошел по вагону.
– Куда ты? – спросил Митя.
– Хочу поискать, нет ли в поезде ингушей, расспросить, что творится у нас.
Все вагоны были до отказа набиты людьми. Запах пота, давно не мытых тел забивал ноздри. Во всех углах копошились и плакали дети. Трудно им было уснуть в этих душных и тесных вагонах. Какой-то солдат-инвалид в потертой шинели шел и пел себе под нос, протянув свою единственную руку. Остановившись перед Хасаном, он перестал петь и проговорил:
– Помоги, браток, подай калеке.
Хасан хлопнул себя по груди и по карманам брюк, дав понять, что денег у него нет; на последние он на одном из полустанков купил себе полбуханки хлеба. Солдат посмотрел ему вслед, покачал головой и сказал:
– Люди! Как же мне теперь жить, калеке? Ведь и не подаст никто. Не умирать же с голоду?…
Постояв с минуту, он махнул рукой и пошел дальше.
А люди, к которым он обращался, словно виновные в том, что сами бедны, опустили головы и ждали: скорее бы ушел, не тянул бы их за души.
Хасан нашел двух ингушей. Трудно передать, как он обрадовался.
На вопрос, откуда они едут, те ответили, что из России, из Тулы, а зачем туда ездили, не сказали. Да Хасан и не стал допытываться. Его интересовало другое: что нового в Ингушетии, как люди живут, какая там власть. Узнав, что в Ингушетии и в Чечне советская власть, он даже замер от счастья, а сообщение, что жители селений Алханчуртской долины поделили между собой помещичий скот и земли, еще дополнило его радость. Но узнал Хасан и такое, что огорчило его: казаки с горцами нет-пет да и схватываются между собой.
Двое ингушей заторопились. Поезд шел через Моздок, а им, оказывается, надо в Назрань, следовательно, придется в Прохладной пересесть на другой поезд.
Вагоны замедлили свой бег и остановились. Хасан тоже вышел из вагона.
– Вот и Прохладная, – сказал один из ингушей. – Опасное это место. Недавно здесь убили Караулова.
– А кто это? – спросил Хасан.
– Казачий атаман.
Назрановцы не досказали, кто и за что убил атамана. Путь им неожиданно преградили два вооруженных казака.
Оба ингуша были спокойны, ну а Хасан тем более.
– Вы ингуши? – спросили казаки.
– Да, – ответил идущий впереди.
– Идите к вокзалу! – сказал один из казаков, наставив наган. – За сопротивление и попытку к бегству – смерть!
Они бы, может, и оказали сопротивление или попытались бежать, но вокруг было слишком много казаков.
– Мы в руках божьих, – сказал старший из ингушей и направился к станционному зданию.
– Если бы не только мы, но и наши пожитки были в его руках, тогда бы еще куда ни шло, – сказал второй.
– Молчать! – оборвал казак.
Хасан не знал, куда их ведут и что они такого сделали, чтобы так их охранять? Хотя он-то, положим, сбежал из казачьего войска. Только откуда этим казакам знать об этом?
Поезд стоял долго. Казаки еще и еще рыскали по вагонам. Напрасно ждал Митя товарища. Разнесся слух, что троих арестованных расстреляли. Поезд в Моздок не пустили, завернули в сторону Беслана. А утром на стоянке в Назрани Митя рассказал местным жителям, что произошло накануне в Прохладной…
3
Хасана и двух ингушей ввели в небольшую комнатенку. Хасан подивился: «Неужто на каждой станции есть такие специальные комнаты!» Он уже однажды, когда пробирался домой и был задержан, сидел точно в такой же. Только тогда был день и комнатка казалась посветлее этой. Тусклый, чадящий фонарь почти не дает света. Он освещает только офицера за столом.
Офицер глянул на вошедших, сердито сжал губы. Но сердитости ему явно не хватало. Может, потому, что был он еще молод.
Назрановцев, как только ввели, усадили: видать, чтобы не сбежали. Хасана оставили стоять. Скорее потому, что негде ему было сесть.
– Откуда и кто такие? – спросил офицер, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку стула.
– Из Назрани, – ответил старший.
– Та-ак. Ингуши, значит? – Пристально глядя на них, он стал раскачиваться, будто под ним был не стул, а люлька. – А возвращаетесь из каких мест?
– Из России, – ответил опять старший из ингушей.
Второй сидел и молчал, только иногда кивал головой в знак подтверждения слов старшего.
– Россия большая.
– Из Бердича, Бердича, гаспадын началник. – Ингуш назвал город, куда чаще всего ездили горцы на заработки.
Вспомнив, что в вагоне он говорил о другом городе, Хасан понял, что дела их могут осложниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154