А каково новой, неоперившейся власти с нуждой в народе справиться? Бичераховцы все вытрясли. В Моздок каждый день раненых везут. Их кормить надо, постели тоже нужны. А где взять? Богачи все свое добро попрятали. Для Бичерахова ничего не жалели, а от советской власти все схоронили. Да еще из-за угла, того и гляди, пристрелят. Вот ЧК и борется с ними.
Хасан и с ним еще двое с утра уже побывали в иных дворах. Первым входил человек из Совдепа, рыжеватый казак, ровесник Хасану, ему все ведомо, знает, в чей двор идти, кого потряси следует. Они уже конфисковали в пользу Совпеда три лошади и фургон зерна. Отобрали две винтовки с патронташами. Одна офицерская винтовка. Очень она приглянулась Хасану, даже с плеча снимать не хотелось.
При въезде в третий двор сердце у Хасана забилось и гордо словно клещами сдавило. Хоть он и был тут всего только раз, отчетливо помнит большой крестовый дом, навес, колодец, из которого пил Рашид… В стороне, в саду, стога сена.
Во дворе была только женщина. Хасана поразила ее худоба: ведь у них есть все, что душе хочется, и такая худая.
Она стояла на крыльце и скулила своим тоненьким голоском:
– Что ж это, всякая власть будет садиться на наши шеи? Был Бичерахов, отдавали ему полные фургоны пшеницы, а фургоны с арбузами прямо с бахчей свозили к казармам. Где это видано, с од ной скотины три шкуры сдирать!..
– Бичерахову-то не жаловалась? – сказал тот, что из Совдепа.
– Тогда вы с радостью все отдавали.
– Так уж и с радостью!..
– Ну вот что, хозяюшка. Хватит причитать. Выводи двух лошадей – и делу конец.
– Двух лошадей, – только и произнесла женщина. Это еще за чем?
– Для советской власти.
– А мы?… Как же мы?
– И вам останется. Ну, давай поторапливайся!
– Чего ты на меня кричишь? Я тебе в матери гожусь.
– Для этого одних годов мало, нужно еще иметь сердце. Я не забыл, как ты относилась к своим работникам. И ты и твой муж.
Хасан не успел познать, какое у нее сердце. Быстро снялся тогда со двора. Но сердце ее мужа он узнал хорошо.
– А что мы такого плохого делали? Всех брали на работу, исправно кормили. Даже тех, что ты привел, взяли…
Женщина все говорила. В глубине души, наверно, надеялась, что этой перебранкой все и кончится. Но, приметив вдруг взгляд Хасана и поднятую дугой его бровь, она сразу смолкла.
Казак из Совдепа спешился.
– Ну вот, что, – сказал он, – добром не выведешь – силой за берем все, что нам надо.
Двое направились к сараю.
– Где оружие спрятано? – спросил Хасан, входя в дом.
– Зачем нам оружие? Мужик мой с бандами не связан и людей не убивает. Нешто на нем креста нет?
Оружие не нашли, зато зерна – пруд пруди. Чистая, отборная пшеница! Часть в мешках: видно, приготовили, хотели упрятать, да не успели. Мешков десять. Хасан вышел на крыльцо, сказал товарищам, чтобы запрягали фургон.
Женщина ругала и проклинали их на чем свет стоит. А они знай себе делали свое дело.
Только раз казак поднял голову и бросил ей:
– Проклинай, проклинай! Да помни, поплатишься ты и за это.
Женщина еще пуще взбесилась. Кричала как скаженная…
Когда уже запрягли фургон и погрузили на него мешки, в воротах неожиданно показался Фрол. Вначале он застыл на месте, затем вдруг рявкнул:
– По какому такому праву средь беда дня грабите?
– По революционному праву! – ответил казак. – И не грабим, а лишнее, у людей награбленное, конфискуем.
Хозяин рывком расстегнул шубу, засунул руку за ремень.
– Так, значит? – угрожающим тоном бросил он.
– Значит, так.
– Силой действовать решили?
– Добром не отдаешь, так без силы не обойтись.
– Не отдавал и не отдам! – крикнул Фрол, направляясь к фургону.
Он схватил лошадь под уздцы. Сидевший на фургоне Хасан дернул вожжи, но Фрол крепко держал коней.
– Отпусти! – сказал казак. – По-хорошему просим.
– Не отпущу! Убирайся со двора вместе со своими дикарями!
Хасан так напрягся, что зубы заскрипели. Рванул с плеча винтовку. Совдеповец предостерегающе поднял руку, и Хасан с трудом удержался, чтобы не спустить курок. В какой уже раз он слышит это оскорбительное слово. «Скотина, это. мы-то дикари? – подумал Хасан. – А что тогда о тебе сказать?»
Фрол откинул полу шубы и выхватил обрез, который у него, как у абрека, висел дулом вниз. Отпрыгнув, как кошка, к воротам, он крикнул:
– Я кому сказал, уходите со двора?!
Казак покачал головой.
– Если бы нас так легко было запугать, мы бы не приехали сюда. Давай-ка лучше свой обрез! – сказал он, подъезжая к Фролу.
За ним последовал Хасан и третий их товарищ.
– На, получай! – крикнул Фрол и спустил курок. – Тебе, змееныш, первому!..
– Не опередил его Хасан, хотя опоздал всего только на какую-нибудь долю секунды.
Он не видел, как казак припал к лошади, но приметил, как винтовка Фрола опустилась дулом вниз и как хозяин ее покачнулся, а потом привалился спиной к воротам. И не успел Хасан перезарядить свою винтовку, как раздались выстрелы его товарищей.
Грузное тело Фрола, скользнув по воротам, рухнуло на землю.
Хасан огляделся вокруг.
Казак из Совдепа лежал распластавшись на коне, с раскинутыми руками, словно обнять его силился. Револьвер казака лежал тут же, рядом с конем. Сам казак был еще жив: он тяжело и хрипло дышал.
– Помогите! Убивают! – заголосила Фролова жена, носясь по двору.
Она подбежала к мужу, хотела выстрелить из его винтовки, но на этот раз Хасан опередил ее и выхватил у нее оружие.
Сколько баба ни голосила, никто к ней на помощь не явился. Тогда она безнадежно опустилась около мужа на колени и запричитала:
– И зачем ты только связался с ними. Пусть бы увезли! Чтобы им подавиться! Придет день, за все заплатят. – И она погрозила вслед всадникам кулаком.
Утихшие было на время сплетни опять чуть не поползли по округе, но потом вдруг вновь улеглись. Народ не хотел верить тому, что якобы горцы во главе с большевиками грабят казаков, убивают их. Трудовые казаки уже прекрасно разбирались, для чего прибыли к ним горские сотни. Все попытки врагов нарушить спокойную жизнь казаков, установившуюся после прихода горцев, окончились полным провалом.
Но вскоре снова заговорили о таком, что трудно было опровергнуть. Была совершена кража. Увели лошадей. По этому случаю дважды собирали отряд вместе с представителями Совдепа. Но найти виновников не удалось.
Грабежи не прекращались. Воскресным вечером ограбили магомед-юртовских казаков, возвращавшихся с базара из Моздока. Ограбили начисто. И одного из казаков убили. Лошадей тоже увели. Говорили, что грабители по одежде будто бы горцы. Двое вроде бы их было. Оно и казаки могли быть в черкесках, но подозревали, конечно, вайнахов. Это был новый тяжелый удар. Все взволновались, а Элберд даже поклялся убить грабителей, пусть они только ему попадутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Хасан и с ним еще двое с утра уже побывали в иных дворах. Первым входил человек из Совдепа, рыжеватый казак, ровесник Хасану, ему все ведомо, знает, в чей двор идти, кого потряси следует. Они уже конфисковали в пользу Совпеда три лошади и фургон зерна. Отобрали две винтовки с патронташами. Одна офицерская винтовка. Очень она приглянулась Хасану, даже с плеча снимать не хотелось.
При въезде в третий двор сердце у Хасана забилось и гордо словно клещами сдавило. Хоть он и был тут всего только раз, отчетливо помнит большой крестовый дом, навес, колодец, из которого пил Рашид… В стороне, в саду, стога сена.
Во дворе была только женщина. Хасана поразила ее худоба: ведь у них есть все, что душе хочется, и такая худая.
Она стояла на крыльце и скулила своим тоненьким голоском:
– Что ж это, всякая власть будет садиться на наши шеи? Был Бичерахов, отдавали ему полные фургоны пшеницы, а фургоны с арбузами прямо с бахчей свозили к казармам. Где это видано, с од ной скотины три шкуры сдирать!..
– Бичерахову-то не жаловалась? – сказал тот, что из Совдепа.
– Тогда вы с радостью все отдавали.
– Так уж и с радостью!..
– Ну вот что, хозяюшка. Хватит причитать. Выводи двух лошадей – и делу конец.
– Двух лошадей, – только и произнесла женщина. Это еще за чем?
– Для советской власти.
– А мы?… Как же мы?
– И вам останется. Ну, давай поторапливайся!
– Чего ты на меня кричишь? Я тебе в матери гожусь.
– Для этого одних годов мало, нужно еще иметь сердце. Я не забыл, как ты относилась к своим работникам. И ты и твой муж.
Хасан не успел познать, какое у нее сердце. Быстро снялся тогда со двора. Но сердце ее мужа он узнал хорошо.
– А что мы такого плохого делали? Всех брали на работу, исправно кормили. Даже тех, что ты привел, взяли…
Женщина все говорила. В глубине души, наверно, надеялась, что этой перебранкой все и кончится. Но, приметив вдруг взгляд Хасана и поднятую дугой его бровь, она сразу смолкла.
Казак из Совдепа спешился.
– Ну вот, что, – сказал он, – добром не выведешь – силой за берем все, что нам надо.
Двое направились к сараю.
– Где оружие спрятано? – спросил Хасан, входя в дом.
– Зачем нам оружие? Мужик мой с бандами не связан и людей не убивает. Нешто на нем креста нет?
Оружие не нашли, зато зерна – пруд пруди. Чистая, отборная пшеница! Часть в мешках: видно, приготовили, хотели упрятать, да не успели. Мешков десять. Хасан вышел на крыльцо, сказал товарищам, чтобы запрягали фургон.
Женщина ругала и проклинали их на чем свет стоит. А они знай себе делали свое дело.
Только раз казак поднял голову и бросил ей:
– Проклинай, проклинай! Да помни, поплатишься ты и за это.
Женщина еще пуще взбесилась. Кричала как скаженная…
Когда уже запрягли фургон и погрузили на него мешки, в воротах неожиданно показался Фрол. Вначале он застыл на месте, затем вдруг рявкнул:
– По какому такому праву средь беда дня грабите?
– По революционному праву! – ответил казак. – И не грабим, а лишнее, у людей награбленное, конфискуем.
Хозяин рывком расстегнул шубу, засунул руку за ремень.
– Так, значит? – угрожающим тоном бросил он.
– Значит, так.
– Силой действовать решили?
– Добром не отдаешь, так без силы не обойтись.
– Не отдавал и не отдам! – крикнул Фрол, направляясь к фургону.
Он схватил лошадь под уздцы. Сидевший на фургоне Хасан дернул вожжи, но Фрол крепко держал коней.
– Отпусти! – сказал казак. – По-хорошему просим.
– Не отпущу! Убирайся со двора вместе со своими дикарями!
Хасан так напрягся, что зубы заскрипели. Рванул с плеча винтовку. Совдеповец предостерегающе поднял руку, и Хасан с трудом удержался, чтобы не спустить курок. В какой уже раз он слышит это оскорбительное слово. «Скотина, это. мы-то дикари? – подумал Хасан. – А что тогда о тебе сказать?»
Фрол откинул полу шубы и выхватил обрез, который у него, как у абрека, висел дулом вниз. Отпрыгнув, как кошка, к воротам, он крикнул:
– Я кому сказал, уходите со двора?!
Казак покачал головой.
– Если бы нас так легко было запугать, мы бы не приехали сюда. Давай-ка лучше свой обрез! – сказал он, подъезжая к Фролу.
За ним последовал Хасан и третий их товарищ.
– На, получай! – крикнул Фрол и спустил курок. – Тебе, змееныш, первому!..
– Не опередил его Хасан, хотя опоздал всего только на какую-нибудь долю секунды.
Он не видел, как казак припал к лошади, но приметил, как винтовка Фрола опустилась дулом вниз и как хозяин ее покачнулся, а потом привалился спиной к воротам. И не успел Хасан перезарядить свою винтовку, как раздались выстрелы его товарищей.
Грузное тело Фрола, скользнув по воротам, рухнуло на землю.
Хасан огляделся вокруг.
Казак из Совдепа лежал распластавшись на коне, с раскинутыми руками, словно обнять его силился. Револьвер казака лежал тут же, рядом с конем. Сам казак был еще жив: он тяжело и хрипло дышал.
– Помогите! Убивают! – заголосила Фролова жена, носясь по двору.
Она подбежала к мужу, хотела выстрелить из его винтовки, но на этот раз Хасан опередил ее и выхватил у нее оружие.
Сколько баба ни голосила, никто к ней на помощь не явился. Тогда она безнадежно опустилась около мужа на колени и запричитала:
– И зачем ты только связался с ними. Пусть бы увезли! Чтобы им подавиться! Придет день, за все заплатят. – И она погрозила вслед всадникам кулаком.
Утихшие было на время сплетни опять чуть не поползли по округе, но потом вдруг вновь улеглись. Народ не хотел верить тому, что якобы горцы во главе с большевиками грабят казаков, убивают их. Трудовые казаки уже прекрасно разбирались, для чего прибыли к ним горские сотни. Все попытки врагов нарушить спокойную жизнь казаков, установившуюся после прихода горцев, окончились полным провалом.
Но вскоре снова заговорили о таком, что трудно было опровергнуть. Была совершена кража. Увели лошадей. По этому случаю дважды собирали отряд вместе с представителями Совдепа. Но найти виновников не удалось.
Грабежи не прекращались. Воскресным вечером ограбили магомед-юртовских казаков, возвращавшихся с базара из Моздока. Ограбили начисто. И одного из казаков убили. Лошадей тоже увели. Говорили, что грабители по одежде будто бы горцы. Двое вроде бы их было. Оно и казаки могли быть в черкесках, но подозревали, конечно, вайнахов. Это был новый тяжелый удар. Все взволновались, а Элберд даже поклялся убить грабителей, пусть они только ему попадутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154