А она ждала, очень ждала. Но и сама молчала. Не начинать же ей первой.
Время шло. Эсет уже не была по-прежнему веселой и жизнерадостной. Все больше молчала и с грустью вздыхала. На вопрос Хусена, что с ней и о чем грустит, она не давала прямого ответа. Но однажды Эсет не сдержалась.
Они сидели у Хусена. Эсет пришла к ним под благовидным предлогом: еще накануне она уговорила Кабират дать Кайпе ведерочко, чтобы та привезла из лесу кизила. За ним-то и пришла, но о цели своего прихода тотчас и забыла.
Кайпы не было. Пошла за Султаном, еще с утра оставленным на попечении жены Исмаала.
Уж как это получилось, трудно сказать, но Эсет будто прорвало, и она высказала все свое горе.
– Ну что же? – сокрушенно сказал Хусен. – Мне ведь тоже не легче. Такая жизнь, такое сейчас время!
– Жизнь, время! При чем тут время?
– Ну разве не время ставит преграду между мной, и твоим отцом? Он ведь считает себя рядом со мной чуть ли не князем. И ты это знаешь. Только подумай, Эсет, что ответит Соси, если я осмелюсь Послать к нему сватов!
Эсет молчала. Глаза ее были полны слез.
– А предположим, он согласится отдать тебя мне. Представляешь, какое приданое потребует? Ну, и кроме приданого… Сама знаешь наши обычаи.
Эсет не надо объяснять, что у Хусена нет денег. Кто-кто, а она-то знает положение их семьи. Не слепая ведь. Эсет вскинула на него влажные ресницы.
– Ну как же мне быть? – растерянно спросила она. – Ты понимаешь, что будет со мной, если узнают? Понимаешь мое горе? Бог мой, что я наделала! Никакая другая девушка не решилась бы на такое!..
– Я все понимаю, Эсет! – Хусен прижал ее к себе. – Потерпи еще немного. Уже скоро… на днях у нас был Дауд. Он говорит…
– Какое мне дело до того, что говорит Дауд!
– Скоро сменится власть и все станут равными. Тогда и отец твой не откажет. Ты только подожди немного, – попытался успокоить Хусен.
– Ну и жди, – ответила, всхлипывая, Эсет. – Вот только они, те, кто в гости ездят, не собираются ждать. Один уже два раза приезжал из Сурхохи. Присматривается ко мне.
Хусен заскрипел зубами. Он слышать не мог об этих искателях. Каждого, входящего во двор Соси, готов был растерзать.
– Я умру, Эсет, прежде чем отдам тебя кому-нибудь!
– Дади не спросит, выдаст, и все.
– Пусть десять раз выдаст, а я не отдам!
Кто-то пробежал под окном. Эсет отпрянула от Хусена. Она стояла, не зная, что ей делать: то ли убежать, то ли оставаться на месте.
Вбежала Кайпа.
– Ты что сидишь дома, когда все село собирается у мечети? – сказала она, будто и не видя Эсет.
– Зачем собираются? – поинтересовался Хусен.
– Откуда мне знать! Видно, будет важный хабар. Люди бегут, будто Цаген обманул их, сказав, что у мечети раздают орехи… Все чего-то ждут. Надеются на хорошее. Только едва ли…
Хусен уже не слушал мать. Он понимал, что не зря созывают. Обычно сход собирают днем, и уж если решились вечером потревожить людей, – значит, дело весьма важное. Подгоняемый этими мыслями, Хусен как ошпаренный выскочил из дома.
Кайпа задумчиво смотрела ему вслед. И если бы она не заметила, как Эсет открывает дверь, вовсе не вспомнила бы о ней.
– Ты куда, Эсет? Посиди со мной.
– Мне пора.
– Ну погоди, возьми ведерко. Не набрала я кизила. Поздно, отошел уже.
Взяв ведерко, Эсет поспешила домой.
А Кайпа вдруг перестала думать о сходе, и о мечети, и о разговоре, который там поведут. Ее словно осенило: «Если Эсет приходила за кизилом, чего же она так долго сидела? Один на один с Хусеном. Они ведь уже взрослые… Вдвоем в неосвещенной комнате. И Эсет такая грустная. Что между ними?… Любят друг друга?»
Последняя мысль испугала бедную женщину. Не потому, что она этого не желала. Кайпа любила Эсет, но она знала, что нельзя надеяться на счастье увидеть ее своей невесткой. О невозможном и мечтать нечего. «Неужели Хусен не понимает этого? – с грустью подумала она. – И Эсет? Ведь умница же!.. А что, если у них любовь?…»
Ох, если бы Кайпа слышала, как в эту минуту Кабират поносила свою дочь, она бы жизнь отдала, чтобы сын не думал об Эсет, не искал с ней встреч.
– Что ты делала там столько времени? – закричала Кабират, уперев руки в бока. – Развлекалась с вшивым сыном Кайпы? А что люди об этом скажут, ты не подумала? Так будешь себя вести, ни один жених к тебе не заявится!
– Век бы их не видать! – в сердцах ответила Эсет. – Очень-то они мне нужны! Пусть никто не приходит.
Соси торопливо закрывал лавку, спешил к мечети.
– Долго ходить не будут, – веско, по-мужски заключив перепалку, сказал он. – Скоро выдадим тебя, тем все и порешится.
Не проронив больше ни слова, отец вышел за ворота, а последовавший за ним Тархан бросил по пути:
– Гусиные твои глаза. Голову бы тебе надо оторвать.
Ошарашенная всеми свалившимися на нее бедами и этой руганью, Эсет уткнулась в груду сложенных подушек и горько зарыдала.
…Кайпа тоже чуть не плакала. Она сидела и гладила шелковистые волосы Султана, что жался к ней, как цыпленок к наседке.
Снова и снова не давали покоя мысли о сыновьях, которые все еще так и не оперились. Хасан где-то пропал без вести, теперь Хусен что-то замышляет… Тянется к плоду, которого ему не достать…
Жизнь идет, а думы все те же. Уже и поседела Кайпа раньше времени. Мудрено ли при таких горестях да непосильном труде?
Хусен ушел к мечети. Он ждет добрых вестей. А мать по-прежнему боится только одного: не лишили бы ее и этого сына.
– Нани! Что ты сидишь в темноте? Зажги лампу! – восторженно крикнул, вбегая, Хусен.
И не успела она ответить, сын сообщил:
– Власть перешла к беднякам!
У Кайпы даже выражение лица не переменилось.
– Как это власть может перейти к беднякам? Ты, верно, не понимаешь, что говоришь!
– Все понимаю, нани! Может, это не я пришел, от мечети, а ты? – Хусен улыбнулся. – Своими ушами все слышал. Русский приехал из Владикавказа! Дауд тоже с ним был! И еще один…
– И все же ты, видать, что-то не так понял. Как могут бедняки держать власть в своих руках?
– Они не одни. С ними Ленин! Это самый главный болшек! Слышишь? Сказали, что земли помещиков раздадут бедным! И войне конец!
Сомнения Кайпы поколебались.
– Дай бог, чтобы это была правда, – сказала она.
– Считай, что бог уже дал! – крикнул Хусен и устремился к двери.
– Ты куда?
Он не ответил. Кайпа вышла вслед за сыном. Хусен торопливо разгружал арбу с дровами. Кайпа про себя удивлялась, чего он так спешит, но молчала. Только, когда сын стал запрягать лошадь, снова спросила:
– Куда ты среди ночи?
– В поместье, к Угрому.
– Это еще зачем?
– Нам тоже причитается доля.
– Какая доля?
– Такая… как всем.
Хусен, не оборачиваясь к матери, занимался своим делом.
– А ну, распрягай! – крикнула Кайпа. – Не успел из одного омута выбраться, в другой хочешь угодить?
– Ни в какой омут я не кидаюсь, – сказал Хусен, бережно отстраняя мать, которая попыталась сама распрячь коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Время шло. Эсет уже не была по-прежнему веселой и жизнерадостной. Все больше молчала и с грустью вздыхала. На вопрос Хусена, что с ней и о чем грустит, она не давала прямого ответа. Но однажды Эсет не сдержалась.
Они сидели у Хусена. Эсет пришла к ним под благовидным предлогом: еще накануне она уговорила Кабират дать Кайпе ведерочко, чтобы та привезла из лесу кизила. За ним-то и пришла, но о цели своего прихода тотчас и забыла.
Кайпы не было. Пошла за Султаном, еще с утра оставленным на попечении жены Исмаала.
Уж как это получилось, трудно сказать, но Эсет будто прорвало, и она высказала все свое горе.
– Ну что же? – сокрушенно сказал Хусен. – Мне ведь тоже не легче. Такая жизнь, такое сейчас время!
– Жизнь, время! При чем тут время?
– Ну разве не время ставит преграду между мной, и твоим отцом? Он ведь считает себя рядом со мной чуть ли не князем. И ты это знаешь. Только подумай, Эсет, что ответит Соси, если я осмелюсь Послать к нему сватов!
Эсет молчала. Глаза ее были полны слез.
– А предположим, он согласится отдать тебя мне. Представляешь, какое приданое потребует? Ну, и кроме приданого… Сама знаешь наши обычаи.
Эсет не надо объяснять, что у Хусена нет денег. Кто-кто, а она-то знает положение их семьи. Не слепая ведь. Эсет вскинула на него влажные ресницы.
– Ну как же мне быть? – растерянно спросила она. – Ты понимаешь, что будет со мной, если узнают? Понимаешь мое горе? Бог мой, что я наделала! Никакая другая девушка не решилась бы на такое!..
– Я все понимаю, Эсет! – Хусен прижал ее к себе. – Потерпи еще немного. Уже скоро… на днях у нас был Дауд. Он говорит…
– Какое мне дело до того, что говорит Дауд!
– Скоро сменится власть и все станут равными. Тогда и отец твой не откажет. Ты только подожди немного, – попытался успокоить Хусен.
– Ну и жди, – ответила, всхлипывая, Эсет. – Вот только они, те, кто в гости ездят, не собираются ждать. Один уже два раза приезжал из Сурхохи. Присматривается ко мне.
Хусен заскрипел зубами. Он слышать не мог об этих искателях. Каждого, входящего во двор Соси, готов был растерзать.
– Я умру, Эсет, прежде чем отдам тебя кому-нибудь!
– Дади не спросит, выдаст, и все.
– Пусть десять раз выдаст, а я не отдам!
Кто-то пробежал под окном. Эсет отпрянула от Хусена. Она стояла, не зная, что ей делать: то ли убежать, то ли оставаться на месте.
Вбежала Кайпа.
– Ты что сидишь дома, когда все село собирается у мечети? – сказала она, будто и не видя Эсет.
– Зачем собираются? – поинтересовался Хусен.
– Откуда мне знать! Видно, будет важный хабар. Люди бегут, будто Цаген обманул их, сказав, что у мечети раздают орехи… Все чего-то ждут. Надеются на хорошее. Только едва ли…
Хусен уже не слушал мать. Он понимал, что не зря созывают. Обычно сход собирают днем, и уж если решились вечером потревожить людей, – значит, дело весьма важное. Подгоняемый этими мыслями, Хусен как ошпаренный выскочил из дома.
Кайпа задумчиво смотрела ему вслед. И если бы она не заметила, как Эсет открывает дверь, вовсе не вспомнила бы о ней.
– Ты куда, Эсет? Посиди со мной.
– Мне пора.
– Ну погоди, возьми ведерко. Не набрала я кизила. Поздно, отошел уже.
Взяв ведерко, Эсет поспешила домой.
А Кайпа вдруг перестала думать о сходе, и о мечети, и о разговоре, который там поведут. Ее словно осенило: «Если Эсет приходила за кизилом, чего же она так долго сидела? Один на один с Хусеном. Они ведь уже взрослые… Вдвоем в неосвещенной комнате. И Эсет такая грустная. Что между ними?… Любят друг друга?»
Последняя мысль испугала бедную женщину. Не потому, что она этого не желала. Кайпа любила Эсет, но она знала, что нельзя надеяться на счастье увидеть ее своей невесткой. О невозможном и мечтать нечего. «Неужели Хусен не понимает этого? – с грустью подумала она. – И Эсет? Ведь умница же!.. А что, если у них любовь?…»
Ох, если бы Кайпа слышала, как в эту минуту Кабират поносила свою дочь, она бы жизнь отдала, чтобы сын не думал об Эсет, не искал с ней встреч.
– Что ты делала там столько времени? – закричала Кабират, уперев руки в бока. – Развлекалась с вшивым сыном Кайпы? А что люди об этом скажут, ты не подумала? Так будешь себя вести, ни один жених к тебе не заявится!
– Век бы их не видать! – в сердцах ответила Эсет. – Очень-то они мне нужны! Пусть никто не приходит.
Соси торопливо закрывал лавку, спешил к мечети.
– Долго ходить не будут, – веско, по-мужски заключив перепалку, сказал он. – Скоро выдадим тебя, тем все и порешится.
Не проронив больше ни слова, отец вышел за ворота, а последовавший за ним Тархан бросил по пути:
– Гусиные твои глаза. Голову бы тебе надо оторвать.
Ошарашенная всеми свалившимися на нее бедами и этой руганью, Эсет уткнулась в груду сложенных подушек и горько зарыдала.
…Кайпа тоже чуть не плакала. Она сидела и гладила шелковистые волосы Султана, что жался к ней, как цыпленок к наседке.
Снова и снова не давали покоя мысли о сыновьях, которые все еще так и не оперились. Хасан где-то пропал без вести, теперь Хусен что-то замышляет… Тянется к плоду, которого ему не достать…
Жизнь идет, а думы все те же. Уже и поседела Кайпа раньше времени. Мудрено ли при таких горестях да непосильном труде?
Хусен ушел к мечети. Он ждет добрых вестей. А мать по-прежнему боится только одного: не лишили бы ее и этого сына.
– Нани! Что ты сидишь в темноте? Зажги лампу! – восторженно крикнул, вбегая, Хусен.
И не успела она ответить, сын сообщил:
– Власть перешла к беднякам!
У Кайпы даже выражение лица не переменилось.
– Как это власть может перейти к беднякам? Ты, верно, не понимаешь, что говоришь!
– Все понимаю, нани! Может, это не я пришел, от мечети, а ты? – Хусен улыбнулся. – Своими ушами все слышал. Русский приехал из Владикавказа! Дауд тоже с ним был! И еще один…
– И все же ты, видать, что-то не так понял. Как могут бедняки держать власть в своих руках?
– Они не одни. С ними Ленин! Это самый главный болшек! Слышишь? Сказали, что земли помещиков раздадут бедным! И войне конец!
Сомнения Кайпы поколебались.
– Дай бог, чтобы это была правда, – сказала она.
– Считай, что бог уже дал! – крикнул Хусен и устремился к двери.
– Ты куда?
Он не ответил. Кайпа вышла вслед за сыном. Хусен торопливо разгружал арбу с дровами. Кайпа про себя удивлялась, чего он так спешит, но молчала. Только, когда сын стал запрягать лошадь, снова спросила:
– Куда ты среди ночи?
– В поместье, к Угрому.
– Это еще зачем?
– Нам тоже причитается доля.
– Какая доля?
– Такая… как всем.
Хусен, не оборачиваясь к матери, занимался своим делом.
– А ну, распрягай! – крикнула Кайпа. – Не успел из одного омута выбраться, в другой хочешь угодить?
– Ни в какой омут я не кидаюсь, – сказал Хусен, бережно отстраняя мать, которая попыталась сама распрячь коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154