Конечно, есть и слу-
чаи, когда мы отдаем себе отчет в наших действиях и воздер-
жаниях, когда мы можем объяснить, почему мы поступаем так,
а не иначе, сдерживая при этом множество возникающих в нас
сильных порывов. Здесь, казалось бы, душевная жизнь уже
подчинена нам, обуздана разумной волей. Увы, быть может,
в преобладающем большинстве случаев - если только мы будем
вполне внимательны и добросовестны к себе - мы должны будем
признать, что это - самообман. Прежде всего, очень часто <ра-
разумное объяснение> или вообще впервые приходит лишь задним
числом, есть только придуманное - для других или для
нас самих - оправдание нашего поведения \ или же, по крайней
мере, в самый момент действия или задержки присутствовало лишь
как смутное воспоминание о коща-то принятом решении или как
привычка, образовавшаяся после долгого упражнения, но, во вся-
ком случае, не присутствовало в нас актуально, именно в качестве
ясной, сознательной мысли, в момент самого действия. В
большинстве случаев наши так называемые <разумные действия>
совершаются в нас чисто механически: столь же непроизвольно,
как и действия <неразумные>; и вся задача воспитания в том и
состоит, чтобы привить себе такие разумные <привычки>. Как бы
ни были такие действия ценны с других точек зрения, - с точки
зрения того, что в нас происходит, мы не можем усмотреть
принципиального различия между ними и <непроизвольными
действиями>: ибо даже будучи действительно <разумными>, они
не переживаются, т. е. не осуществляются нами как разумные.
Как мы не можем приписать нашей разумной воле, например, то,
что организм наш приучился задерживать некоторые естественные
свои отправления в силу укоренившегося инстинкта <приличия> -
ведь и животных можно приучить к тому же! - так мы не можем,
не впадая в ложное самомнение, считать <разумно осуществлен-
ными действиями>, например, то, что мы приучились продолжать
заниматься, преодолевая приступы усталости или лени, или
сдерживать припадки гнева, или воздерживаться от нездоровой
пищи, или умалчивать о том, о чем не следует говорить, - по
крайней мере, в тех случаях, когда фактически все это осуществ-
ляется нами совершенно непроизвольно, <инстинктивно>. Нако-
нец, и в тех случаях, когда действие произведено не инстинктивно,
а на основании <разумного решения> - в чем, собственно, состоит
это разумное решение? Мы хотим высказать какую-нибудь мысль
или совершить какое-нибудь действие, но сознаем, что сказать или
сделать желаемое в обществе, в котором мы находимся, почему-
либо <неприлично> или <неудобно>; и мы <вполне сознательно>
воздерживаемся от нашего желания. Что при этом произошло
в нас? Чувство <неприличия> или <неудобства> пересилило в нас
первое наше побуждение. Наше сознание лишь пассивно присут-
ствовало при этом поединке, созерцало его и санкционировало
победителя. Если мы заглянем в себя глубже и спросим: почему
же я должен воздерживаться от того, что <неприлично>? - то мы
часто не найдем в себе ответа; просто инстинкт избежания
<неприличного, смутный страх общественного порицания, сильнее
Тонкие соображения об этой <лжи сознания>, почти хронически соучаст-
вующей в объяснении нашей волевой жизни, развиты в книге шварца.
в нас, чем другие наши побуждения; одобрение же, которое наше
сознание здесь отдает более сильному побуждению, состоит просто
в том, что оно пассивно сознает его силу А в тех случаях, где
мы одобряем наше действие, усматривая в нем средство для опре-
деленной цели, часто ли мы активно выбираем саму цель, а не
только пассивно сознаем ее? Много ли людей вообще сознательно
ставят себе конечные цели, идут по пути, указуемому разумом, а
не предопределенному страстями и привычками? Сколько
<принципов> поведения на свете суть только льстивые названия,
которые наше сознание, не руководя нашей душевной жизнью, а
находясь в плену у нее, дает нашим слепым страстям и влечениям!
Погоня за наслаждениями, за богатством и славой, перестают ли
быть проявлениями слепой стихии в нас, когда мы их сознаем и
подчиняем им, как высшей цели, всю нашу жизнь? Самоуправство
и жестокомть перестают ли быть слепыми страстями, когда они,
под именем авторитетности и строгости, провозглашаются
принципами воспитания ли детей родителями, или управления
подчиненными? И обратно - возвышенный принцип свободы и са-
моопределения личности не скрывает ли часто под собой лишь
распущенность и лень лукавого раба? Стихия нашей душевной
жизни проявляет здесь бессознательную хитрость: чувствуя в разу-
ме своего врага и стража, она переманивает его на свою сторону,
и мнимо отдаваясь под его опеку, в действительности держит его
в почетном плену, заставляя его покорно внимать ее желаниям и
послушно санкционировать их.
Наконец, даже действительно ценные и именно самые высокие
действия человеческой жизни - бескорыстное служение родине,
человечеству, науке, искусству, Богу - часто ли осуществляются
<разумным сознанием>, в форме обдуманных и опознанных
решений? Не являются ли они длительными и плодотворными
лишь тогда, когда в них по крайней мере соучаствует и слепая
стихия страсти, когда неведомая, но и неотразимая для нас
внутренняя сила как бы помимо воли гонит нас к цели совер-
шенно независимо от нашего сознательного отношения к этой
цели? Настроение Пастера , о котором передают, что он стре-
мился в лабораторию как влюбленный - на свидание, и, ложась
спать, со вздохом считал часы разлуки с нею до утра, является
здесь типическим. Правда, в этих случаях слепая стихия страсти
есть лишь рычаг или проводник более глубоких сил духа, но и
здесь этим проводником служит именно она.
Этим мы совсем не хотим сказать, что <разумное сознание> всегда
уходит, что разумное сознание> всегда и
необходимо обречено быть таким пассивным зрителем, что так называемый
, <выбор> и <решение> суть всегда лишь иллюзии, прикрывающие стихийный
исход столкновения слепых стремлений. Но часто и в обыденной жизни, даже
по большей части, несмотря на противоположные уверения нашего тщеславия
и самомнения, это бывает действительно так,
Мы видим, таким образом, что главным, преобладающим
содержанием и основной господствующей силой нашей жизни
в огромном большинстве ее проявлений, даже там, где мы го-
ворим о сознательной жизни, остается та слепая, иррациональная,
хаотическая <душевная жизнь>, которую в чистом виде мы ста-
рались раньше уловить в ее более редких проявлениях.
IV
Здесь мы должны остановиться, чтобы подвести предваритель-
ный итог. Мы не хотим еще давать никакого логического опре-
деления душевной жизни или общей характеристики ее области,
выходящей за пределы сказанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
чаи, когда мы отдаем себе отчет в наших действиях и воздер-
жаниях, когда мы можем объяснить, почему мы поступаем так,
а не иначе, сдерживая при этом множество возникающих в нас
сильных порывов. Здесь, казалось бы, душевная жизнь уже
подчинена нам, обуздана разумной волей. Увы, быть может,
в преобладающем большинстве случаев - если только мы будем
вполне внимательны и добросовестны к себе - мы должны будем
признать, что это - самообман. Прежде всего, очень часто <ра-
разумное объяснение> или вообще впервые приходит лишь задним
числом, есть только придуманное - для других или для
нас самих - оправдание нашего поведения \ или же, по крайней
мере, в самый момент действия или задержки присутствовало лишь
как смутное воспоминание о коща-то принятом решении или как
привычка, образовавшаяся после долгого упражнения, но, во вся-
ком случае, не присутствовало в нас актуально, именно в качестве
ясной, сознательной мысли, в момент самого действия. В
большинстве случаев наши так называемые <разумные действия>
совершаются в нас чисто механически: столь же непроизвольно,
как и действия <неразумные>; и вся задача воспитания в том и
состоит, чтобы привить себе такие разумные <привычки>. Как бы
ни были такие действия ценны с других точек зрения, - с точки
зрения того, что в нас происходит, мы не можем усмотреть
принципиального различия между ними и <непроизвольными
действиями>: ибо даже будучи действительно <разумными>, они
не переживаются, т. е. не осуществляются нами как разумные.
Как мы не можем приписать нашей разумной воле, например, то,
что организм наш приучился задерживать некоторые естественные
свои отправления в силу укоренившегося инстинкта <приличия> -
ведь и животных можно приучить к тому же! - так мы не можем,
не впадая в ложное самомнение, считать <разумно осуществлен-
ными действиями>, например, то, что мы приучились продолжать
заниматься, преодолевая приступы усталости или лени, или
сдерживать припадки гнева, или воздерживаться от нездоровой
пищи, или умалчивать о том, о чем не следует говорить, - по
крайней мере, в тех случаях, когда фактически все это осуществ-
ляется нами совершенно непроизвольно, <инстинктивно>. Нако-
нец, и в тех случаях, когда действие произведено не инстинктивно,
а на основании <разумного решения> - в чем, собственно, состоит
это разумное решение? Мы хотим высказать какую-нибудь мысль
или совершить какое-нибудь действие, но сознаем, что сказать или
сделать желаемое в обществе, в котором мы находимся, почему-
либо <неприлично> или <неудобно>; и мы <вполне сознательно>
воздерживаемся от нашего желания. Что при этом произошло
в нас? Чувство <неприличия> или <неудобства> пересилило в нас
первое наше побуждение. Наше сознание лишь пассивно присут-
ствовало при этом поединке, созерцало его и санкционировало
победителя. Если мы заглянем в себя глубже и спросим: почему
же я должен воздерживаться от того, что <неприлично>? - то мы
часто не найдем в себе ответа; просто инстинкт избежания
<неприличного, смутный страх общественного порицания, сильнее
Тонкие соображения об этой <лжи сознания>, почти хронически соучаст-
вующей в объяснении нашей волевой жизни, развиты в книге шварца.
в нас, чем другие наши побуждения; одобрение же, которое наше
сознание здесь отдает более сильному побуждению, состоит просто
в том, что оно пассивно сознает его силу А в тех случаях, где
мы одобряем наше действие, усматривая в нем средство для опре-
деленной цели, часто ли мы активно выбираем саму цель, а не
только пассивно сознаем ее? Много ли людей вообще сознательно
ставят себе конечные цели, идут по пути, указуемому разумом, а
не предопределенному страстями и привычками? Сколько
<принципов> поведения на свете суть только льстивые названия,
которые наше сознание, не руководя нашей душевной жизнью, а
находясь в плену у нее, дает нашим слепым страстям и влечениям!
Погоня за наслаждениями, за богатством и славой, перестают ли
быть проявлениями слепой стихии в нас, когда мы их сознаем и
подчиняем им, как высшей цели, всю нашу жизнь? Самоуправство
и жестокомть перестают ли быть слепыми страстями, когда они,
под именем авторитетности и строгости, провозглашаются
принципами воспитания ли детей родителями, или управления
подчиненными? И обратно - возвышенный принцип свободы и са-
моопределения личности не скрывает ли часто под собой лишь
распущенность и лень лукавого раба? Стихия нашей душевной
жизни проявляет здесь бессознательную хитрость: чувствуя в разу-
ме своего врага и стража, она переманивает его на свою сторону,
и мнимо отдаваясь под его опеку, в действительности держит его
в почетном плену, заставляя его покорно внимать ее желаниям и
послушно санкционировать их.
Наконец, даже действительно ценные и именно самые высокие
действия человеческой жизни - бескорыстное служение родине,
человечеству, науке, искусству, Богу - часто ли осуществляются
<разумным сознанием>, в форме обдуманных и опознанных
решений? Не являются ли они длительными и плодотворными
лишь тогда, когда в них по крайней мере соучаствует и слепая
стихия страсти, когда неведомая, но и неотразимая для нас
внутренняя сила как бы помимо воли гонит нас к цели совер-
шенно независимо от нашего сознательного отношения к этой
цели? Настроение Пастера , о котором передают, что он стре-
мился в лабораторию как влюбленный - на свидание, и, ложась
спать, со вздохом считал часы разлуки с нею до утра, является
здесь типическим. Правда, в этих случаях слепая стихия страсти
есть лишь рычаг или проводник более глубоких сил духа, но и
здесь этим проводником служит именно она.
Этим мы совсем не хотим сказать, что <разумное сознание> всегда
уходит, что разумное сознание> всегда и
необходимо обречено быть таким пассивным зрителем, что так называемый
, <выбор> и <решение> суть всегда лишь иллюзии, прикрывающие стихийный
исход столкновения слепых стремлений. Но часто и в обыденной жизни, даже
по большей части, несмотря на противоположные уверения нашего тщеславия
и самомнения, это бывает действительно так,
Мы видим, таким образом, что главным, преобладающим
содержанием и основной господствующей силой нашей жизни
в огромном большинстве ее проявлений, даже там, где мы го-
ворим о сознательной жизни, остается та слепая, иррациональная,
хаотическая <душевная жизнь>, которую в чистом виде мы ста-
рались раньше уловить в ее более редких проявлениях.
IV
Здесь мы должны остановиться, чтобы подвести предваритель-
ный итог. Мы не хотим еще давать никакого логического опре-
деления душевной жизни или общей характеристики ее области,
выходящей за пределы сказанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85