<Поэзия,
прости Господи, должна быть глуповатой>, - сказал мудрейший из
наших поэтов. Очевидно, <ум>, ясность познания, обычно препят-
ствует живости и полноте поэтического творчества. Все такого рода
утверждения, конечно, не имеют значения точных общих суж-
дений, а лишь подмечают преобладающие типичные соотношения.
Но с этой оговоркой мысль Пушкина, очевидно, может быть расп-
ространена и на любовь, на душевных двигателей нравственной и
политической жизни, на религиозное чувство и т. п.
Если продолжить до конца, мыслить в предельных формах психо-
логическое соотношение, выраженное в этих общеизвестных фак-
тах, то надо будет прийти к заключению, что сознание и жизнь,
будучи конкретно связаны между собой, по своему существу анта-
гонистичны: чистое сознание, в качестве совершенного созерцания,
есть бездействие, душевная смерть; чистая жизнь, как могуществен-
ная всепобеждающая действенная сила, есть совершенная слепота
сознания. Правда, в высших областях нашей жизни, в той сфере,
которую мы будем рассматривать позднее под именем духовной
жизни, возможно и обратное соотношение, своеобразная гармония
между этими двумя сторонами: для примера укажем здесь лишь на
область религиозной жизни, ще помимо слепого чувства и рассудоч-
ного отрицания возможна еще иная, высшая форма, в которой самый
жар религиозной страсти питает яркость религиозного созерцания,
и пламя жизни одновременно и светит, и греет. Но это касается,
во-первых, лишь высших видов страсти, тогда как низшие <земные>
страсти при этом необходимо замирают или ослабевают; и, во-вто-
рых, это свидетельствует не против самой намеченной анта-
гонистичности, а лишь против возможных преувеличений ее зна-
чения (вроде известных метафизических преувеличений Гартма-
на ); но возможность примирения этого антагонизма з высшем
единстве, достигаемом лишь с трудом и при исключительных ус-
ловиях, есть сама скорее косвенный показатель антагонистичности
этих начал з их господствующем, преобладающем состоянии.
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
Но если так, то здесь мы имеем самое конкретное и живое
свидетельство противоположности или, по крайней мере, несов-
падения между душевной жизнью и сознанием. Душевная
жизнь в качестве жизни, со стороны своей импульсивности и
интенсивности, т. е. в качестве конкретной и действенной
реальности, есть нечто отнюдь не тождественное сознанию, и
сознание совсем не есть ее существенный отличительный
признак. Скорее мы имеем в лице того и другого два разных
начала, как бы материю и форму внутреннего существа чело-
века, которые хотя в конкретном бытии человека всегда связа-
ны или соприкасаются, но для анализа являются разными и
разнородными началами. Лишь эта материя внутреннего бытия
человека есть то, что может быть названо в строгом смысле
психическим в нем; она есть как бы особое начало <душев-
ности>, в отличие от присоединяющегося к нему иного, высше-
го начала Логоса или духа (Уои?), выражение которого мы име-
ем в лице так называемого сознания, взятого, как таковое. Со-
отношение между этими двумя началами может быть подробнее
намечено лишь позднее; здесь нам нужно было только выделить
и приблизительно зафиксировать саму область психического.
Итак, область психического, как такового, есть область
переживания, непосредственного субъективного бытия. И пос-
кольку явления сознания имеют сторону, в силу которой они
суть переживания в указанном смысле этого понятия, пос-
тольку они суть явления душевной жизни. Этот вывод может
показаться, на первый взгляд, столь самоочевидным и баналь-
ным, что, по-видимому, не было надобности в сложных сообра-
жениях, которыми мы пытались его обосновать. Но если эти
соображения были убедительны, то из них явствует, что содер-
жание, скрытое под этим простым и привычным обозначением,
далеко не общеизвестно и обыкновенно остается вообще неза-
мечаемым. В лице душевной жизни мы имеем, как мы видим,
совершенно особый мир, - вернее, особую стихию, отличную
от всего объективного, предметного бытия и противостоящую
ему, - и вместе с тем не идеальное начало чистого сознания,
света разума, а вполне реальную и могущественную силу и
сферу бытия. Будучи связана и с предметным бытием, и с мо-
ментом сознания, она является нам конкретно лишь как прида-
ток, с одной стороны, предметного мира и, с другой стороны,
разумного предметного сознания, оставаясь, однако, сама в се-
бе особым и совершенно самобытным миром.
Для дальнейшего уяснения душевной жизни нам нужно теперь
определить ее основные характерные черты, а затем наметить ее
состав.
Глава III
ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
Наметив область душевной жизни и уяснив ее отношение
к области сознания, попытаемся теперь вглядеться в душевную
жизнь и определить основные черты, присущие этой своеобразной
стихии. Мы не строим здесь никаких гипотез, не пытаемся
проникать в скрытые основания или источники душевной жизни,
а должны просто, непредвзято и по возможности адекватно
описать совершенно своеобразный, единственный в своем роде тип
бытия, который мы имеем в лице душевной жизни. Несмотря на
то, что мы ставим своей задачей простое, бесхитростное описание
данного - или, может быть, именно поэтому - задача эта не так
проста, как это может показаться с первого взгляда. Мы так
привыкли, в силу практической необходимости, сосредоточиваться
на предметном мире, что невольно склонны мыслить все вообще
в категориях этого предметного мира, и потому переносить и на
душевную жизнь черты, присущие не ей, а только предметному
миру. Немало психологов, начав С решительного заявления, что
<психическое> есть нечто совершенно отличное от внешнего, <ма-
териального> бытия, кончают все же подменой чистого описания
теориями, которые переносят на <психическое> черты материаль-
ного мира. Весь так называемый <ассоциационизм> - учение,
изображающее душевную жизнь как результат комбинации
неизменных психических элементов, - покоится на такой ма-
териализации душевного; и, быть может, большая часть того, что
считается <законами душевной жизни>, могла быть <открыта>
только через посредство такой непроизвольной мистификации, за-
меняющей непосредственно данное гипотетически допущенными
содержаниями предметной формы.
Давнишнее и распространенное учение утверждает, что сущ-
ность своеобразия душевной жизни определяется непротяженно-
стью психического, в отличие от протяженности материального.
Но если верны развитые выше соображения, по которым душевное
отличается не только от материального, но и от духовного>, то
сразу видно, что это учение недостаточно по крайней мере в том
отношении, что не указывает отличительного признака душев-
ного, как такового, ибо в том смысле, в каком непротяженно
душевное, во всяком случае непротяженно и духовное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
прости Господи, должна быть глуповатой>, - сказал мудрейший из
наших поэтов. Очевидно, <ум>, ясность познания, обычно препят-
ствует живости и полноте поэтического творчества. Все такого рода
утверждения, конечно, не имеют значения точных общих суж-
дений, а лишь подмечают преобладающие типичные соотношения.
Но с этой оговоркой мысль Пушкина, очевидно, может быть расп-
ространена и на любовь, на душевных двигателей нравственной и
политической жизни, на религиозное чувство и т. п.
Если продолжить до конца, мыслить в предельных формах психо-
логическое соотношение, выраженное в этих общеизвестных фак-
тах, то надо будет прийти к заключению, что сознание и жизнь,
будучи конкретно связаны между собой, по своему существу анта-
гонистичны: чистое сознание, в качестве совершенного созерцания,
есть бездействие, душевная смерть; чистая жизнь, как могуществен-
ная всепобеждающая действенная сила, есть совершенная слепота
сознания. Правда, в высших областях нашей жизни, в той сфере,
которую мы будем рассматривать позднее под именем духовной
жизни, возможно и обратное соотношение, своеобразная гармония
между этими двумя сторонами: для примера укажем здесь лишь на
область религиозной жизни, ще помимо слепого чувства и рассудоч-
ного отрицания возможна еще иная, высшая форма, в которой самый
жар религиозной страсти питает яркость религиозного созерцания,
и пламя жизни одновременно и светит, и греет. Но это касается,
во-первых, лишь высших видов страсти, тогда как низшие <земные>
страсти при этом необходимо замирают или ослабевают; и, во-вто-
рых, это свидетельствует не против самой намеченной анта-
гонистичности, а лишь против возможных преувеличений ее зна-
чения (вроде известных метафизических преувеличений Гартма-
на ); но возможность примирения этого антагонизма з высшем
единстве, достигаемом лишь с трудом и при исключительных ус-
ловиях, есть сама скорее косвенный показатель антагонистичности
этих начал з их господствующем, преобладающем состоянии.
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
Но если так, то здесь мы имеем самое конкретное и живое
свидетельство противоположности или, по крайней мере, несов-
падения между душевной жизнью и сознанием. Душевная
жизнь в качестве жизни, со стороны своей импульсивности и
интенсивности, т. е. в качестве конкретной и действенной
реальности, есть нечто отнюдь не тождественное сознанию, и
сознание совсем не есть ее существенный отличительный
признак. Скорее мы имеем в лице того и другого два разных
начала, как бы материю и форму внутреннего существа чело-
века, которые хотя в конкретном бытии человека всегда связа-
ны или соприкасаются, но для анализа являются разными и
разнородными началами. Лишь эта материя внутреннего бытия
человека есть то, что может быть названо в строгом смысле
психическим в нем; она есть как бы особое начало <душев-
ности>, в отличие от присоединяющегося к нему иного, высше-
го начала Логоса или духа (Уои?), выражение которого мы име-
ем в лице так называемого сознания, взятого, как таковое. Со-
отношение между этими двумя началами может быть подробнее
намечено лишь позднее; здесь нам нужно было только выделить
и приблизительно зафиксировать саму область психического.
Итак, область психического, как такового, есть область
переживания, непосредственного субъективного бытия. И пос-
кольку явления сознания имеют сторону, в силу которой они
суть переживания в указанном смысле этого понятия, пос-
тольку они суть явления душевной жизни. Этот вывод может
показаться, на первый взгляд, столь самоочевидным и баналь-
ным, что, по-видимому, не было надобности в сложных сообра-
жениях, которыми мы пытались его обосновать. Но если эти
соображения были убедительны, то из них явствует, что содер-
жание, скрытое под этим простым и привычным обозначением,
далеко не общеизвестно и обыкновенно остается вообще неза-
мечаемым. В лице душевной жизни мы имеем, как мы видим,
совершенно особый мир, - вернее, особую стихию, отличную
от всего объективного, предметного бытия и противостоящую
ему, - и вместе с тем не идеальное начало чистого сознания,
света разума, а вполне реальную и могущественную силу и
сферу бытия. Будучи связана и с предметным бытием, и с мо-
ментом сознания, она является нам конкретно лишь как прида-
ток, с одной стороны, предметного мира и, с другой стороны,
разумного предметного сознания, оставаясь, однако, сама в се-
бе особым и совершенно самобытным миром.
Для дальнейшего уяснения душевной жизни нам нужно теперь
определить ее основные характерные черты, а затем наметить ее
состав.
Глава III
ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
Наметив область душевной жизни и уяснив ее отношение
к области сознания, попытаемся теперь вглядеться в душевную
жизнь и определить основные черты, присущие этой своеобразной
стихии. Мы не строим здесь никаких гипотез, не пытаемся
проникать в скрытые основания или источники душевной жизни,
а должны просто, непредвзято и по возможности адекватно
описать совершенно своеобразный, единственный в своем роде тип
бытия, который мы имеем в лице душевной жизни. Несмотря на
то, что мы ставим своей задачей простое, бесхитростное описание
данного - или, может быть, именно поэтому - задача эта не так
проста, как это может показаться с первого взгляда. Мы так
привыкли, в силу практической необходимости, сосредоточиваться
на предметном мире, что невольно склонны мыслить все вообще
в категориях этого предметного мира, и потому переносить и на
душевную жизнь черты, присущие не ей, а только предметному
миру. Немало психологов, начав С решительного заявления, что
<психическое> есть нечто совершенно отличное от внешнего, <ма-
териального> бытия, кончают все же подменой чистого описания
теориями, которые переносят на <психическое> черты материаль-
ного мира. Весь так называемый <ассоциационизм> - учение,
изображающее душевную жизнь как результат комбинации
неизменных психических элементов, - покоится на такой ма-
териализации душевного; и, быть может, большая часть того, что
считается <законами душевной жизни>, могла быть <открыта>
только через посредство такой непроизвольной мистификации, за-
меняющей непосредственно данное гипотетически допущенными
содержаниями предметной формы.
Давнишнее и распространенное учение утверждает, что сущ-
ность своеобразия душевной жизни определяется непротяженно-
стью психического, в отличие от протяженности материального.
Но если верны развитые выше соображения, по которым душевное
отличается не только от материального, но и от духовного>, то
сразу видно, что это учение недостаточно по крайней мере в том
отношении, что не указывает отличительного признака душев-
ного, как такового, ибо в том смысле, в каком непротяженно
душевное, во всяком случае непротяженно и духовное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85