Когда она наконец налила чай через ситечко в стакан и поставила его перед отцом он был почти цвета черного кофе.
Отец взял из сахарницы кусочек сахара, зажал его между зубов и отхлебнул чай. После первого же глотка он удовлетворенно воскликнул:
— Ах!
— Хорош, не правда ли? — улыбнулась миссис Саперштейн. — Это настоящий чай, как у нас на родине, а не те помои, которые они пытаются всучить нам здесь.
Отец кивнул и снова поднял стакан. Когда он опустил его, он был пуст — и с процедурой гостеприимства было покончено. Пора было переходить к делу.
— Ну, миссис Саперштейн?
Но миссис Саперштейн еще не была готова к разговору о делах. Он посмотрела на Дэвида.
— Какой хороший мальчик Дэвид, — начала она. — Он напоминает мне моего Говарда в этом возрасте.
Она взяла с тарелки печенье и протянула Дэвиду.
— Возьми, — предложила она, — это я сама испекла.
Дэвид взял печенье и засунул в рот, оно было черствым.
— Возьми еще, — предложила мисс Саперштейн, — ты такой худенький, тебе надо больше есть.
Дэвид покачал головой.
— Миссис Саперштейн, — сказал отец, — я занятой человек и уже поздно. У вас есть что-нибудь для меня?
Старушка кивнула.
— Пойдемте со мной.
Вулф проследовал за ней по узкому коридору. В одной из комнат на кровати лежали мужские пиджаки, платья, рубашки, пальто и несколько пар обуви в бумажных мешках.
Он подошел к кровати и оглядел вещи.
— Но это же зимняя одежда, — раздраженно сказал он. — И ради этого я карабкался на пятый этаж?
— Но ведь они совсем новые, мистер Вульф. Мой сын Говард и его жена носили их всего один сезон. Они хотели отдать это Армии спасения, но я заставила привезти вещи ко мне.
Отец молча сортировал одежду.
— Мой сын Говард живет в Бронксе, — гордо сказала старушка, — в новом доме на Грэнд Конкорс. Он у меня врач.
— Два доллара за всю кучу, — объявил отец.
— Мистер Вулф! — воскликнула миссис Саперштейн. — Но это стоит, по меньшей мере, двадцать долларов.
Отец пожал плечами.
— Я покупаю эти вещи только для того, чтобы передать их в фонд помощи иммигрантам. Это все же лучше, чем в Армию спасения.
Дэвид прислушался. Фраза отца о Фонде помощи иммигрантам не обманула его. Он знал, что вещи никогда не попадут туда. После того, как мама их тщательно вычистит и выстирает, они будут сданы в магазин подержанной одежды на Восточном Бродвее.
— Десять долларов, — сказала миссис Саперштейн. Ее амбиции поуменьшились, и она скинула цену. — Меньше я взять не могу, иначе даже не окупится бензин, истраченный на то, чтобы привезти их сюда из Бронкса.
— Пять долларов и ни цента больше.
— Шесть, — сказала старушка, сверля отца взглядом, — по крайней мере хоть бензин оправдать.
— Метро пока еще работает, — ответил отец. — Почему я должен платить, если вашему сыну хочется разъезжать на автомобиле?
— Пять с половиной.
Отец посмотрел на миссис Саперштейн, пожал плечами и полез под свой длинный черный сюртук. Он вытащил кошелек, который был привязан к брючному ремню длинным шнурком, и открыл его.
— Пять с половиной, — сказал он, — но видит Бог, я теряю на этом собственные деньги.
Он кивнул Дэвиду и стал отсчитывать деньги в протянутую руку миссис Саперштейн. Дэвид сложил всю одежду в пальто и завязал рукава. Закинув узел на плечо, он стал спускаться по лестнице. Подойдя к фургону, закинул вещи и отвязал лошадь.
— Привет, Дэви.
Дэвид обернулся на голос. Перед ним стоял высокий парень и улыбался.
— Я целый день разыскиваю тебя.
— Мы были в Бруклине, — ответил Дэвид. — Отец подойдет через минуту.
— Тогда давай побыстрее о деле. Можешь заработать десять долларов, если сегодня ночью пригонишь фургон в одно место. Надо перевезти кой-какой груз.
— Но сегодня пятница.
— Именно поэтому. На улицах будет пусто, и никто не поинтересуется, чем мы занимаемся. А полицейские нас не тронут, когда увидят, что это зарегистрированный фургон старьевщика.
— Я постараюсь, — сказал Дэвид. — Во сколько?
В девять за гаражом Шоки. Идет твой старик, пока.
— С кем это ты разговаривал? — спросил отец.
— Так, один приятель.
— Изидор Шварц?
— Да, это Остроносый.
— Держись подальше от него, Дэвид, — строго сказал отец. — Он нам не нужен. Негодный бездельник, один из тех, кто крутится у гаража Шоки. Они воруют все, что попадается под руку.
Дэвид кивнул.
— Отведи лошадь в конюшню, я иду в синагогу. Передай маме, чтобы ужин был готов к семи.
* * *
Эстер Вулф надела платок и подошла к свечам. Она поднесла к ним спичку, и свечи загорелись желтым огоньком. Эстер аккуратно загасила спичку и положила ее в блюдце на столике. Когда свечи разгорелись, она начала молиться.
Прежде всего она помолилась за своего сына, своего любимого Додика, который появился в ее жизни тогда, когда они с мужем уже потеряли надежду иметь детей. Затем она помолилась Иегове, чтобы он послал ее мужу успехов в делах, ведь ее Хаим служил в синагоге во славу Господа.
Когда они впервые встретились на родине, он был студентом-талмудистом. Она помнила его молодым худощавым человеком с бледным лицом и первыми мягкими завитками темной бороды. Помнила его темные блестящие глаза, когда он сидел за столом в их доме, макая кусочки печенья в вино.
Когда они поженились, Хаим вошел в дело ее отца. Потом начались погромы и преследования евреев. Они выходили на улицу только под покровом ночи, торопливо, словно мелкая лесная живность, хоронящаяся от хищников. Или сидели в подвалах, за запертыми окнами й дверьми, как цыплята, пытающиеся спрятаться при приближении мясника.
Так продолжалось до той самой ночи, когда она уже больше не смогла терпеть такое положение. Эстер с громким криком вскочила на ноги с тюфяка, на котором они с мужем спали. В памяти ее сохранилось письмо, полученное от брата Бернарда, живущего в Америке.
— Неужели мы так и будем жить в норах, ожидая, пока придут казаки? — крикнула она. — Неужели мой муж хочет, чтобы я родила ребенка и пустила его в этот страшный мир? Даже Иегова не стал бы зачинать детей в подвале.
— Тише, — хрипло прошептал Хаим. — Не поминай имя Господа всуе. Молись, чтобы он не оставил нас.
Она тихо рассмеялась.
— Он уже оставил нас, он тоже бежит от казаков.
— Замолчи, женщина, — грубо оборвал ее Хаим.
Эстер посмотрела на другие тюфяки, лежащие на полу темного подвала. Она с трудом различила бледные, испуганные лица родителей. В этот момент послышался топот лошадиных копыт, по запертой двери начали стрелять.
Ее отец вскочил.
— Скорее, дети, — прошептал он, — здесь есть задняя дверь, вы проберетесь огородами, и они не заметят вас.
Хаим взял Эстер за руку и потянул к задней двери. Вдруг он остановился, поняв, что родители не идут за ними.
— Что же вы, — прошептал он, — быстрее, у нас нет времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Отец взял из сахарницы кусочек сахара, зажал его между зубов и отхлебнул чай. После первого же глотка он удовлетворенно воскликнул:
— Ах!
— Хорош, не правда ли? — улыбнулась миссис Саперштейн. — Это настоящий чай, как у нас на родине, а не те помои, которые они пытаются всучить нам здесь.
Отец кивнул и снова поднял стакан. Когда он опустил его, он был пуст — и с процедурой гостеприимства было покончено. Пора было переходить к делу.
— Ну, миссис Саперштейн?
Но миссис Саперштейн еще не была готова к разговору о делах. Он посмотрела на Дэвида.
— Какой хороший мальчик Дэвид, — начала она. — Он напоминает мне моего Говарда в этом возрасте.
Она взяла с тарелки печенье и протянула Дэвиду.
— Возьми, — предложила она, — это я сама испекла.
Дэвид взял печенье и засунул в рот, оно было черствым.
— Возьми еще, — предложила мисс Саперштейн, — ты такой худенький, тебе надо больше есть.
Дэвид покачал головой.
— Миссис Саперштейн, — сказал отец, — я занятой человек и уже поздно. У вас есть что-нибудь для меня?
Старушка кивнула.
— Пойдемте со мной.
Вулф проследовал за ней по узкому коридору. В одной из комнат на кровати лежали мужские пиджаки, платья, рубашки, пальто и несколько пар обуви в бумажных мешках.
Он подошел к кровати и оглядел вещи.
— Но это же зимняя одежда, — раздраженно сказал он. — И ради этого я карабкался на пятый этаж?
— Но ведь они совсем новые, мистер Вульф. Мой сын Говард и его жена носили их всего один сезон. Они хотели отдать это Армии спасения, но я заставила привезти вещи ко мне.
Отец молча сортировал одежду.
— Мой сын Говард живет в Бронксе, — гордо сказала старушка, — в новом доме на Грэнд Конкорс. Он у меня врач.
— Два доллара за всю кучу, — объявил отец.
— Мистер Вулф! — воскликнула миссис Саперштейн. — Но это стоит, по меньшей мере, двадцать долларов.
Отец пожал плечами.
— Я покупаю эти вещи только для того, чтобы передать их в фонд помощи иммигрантам. Это все же лучше, чем в Армию спасения.
Дэвид прислушался. Фраза отца о Фонде помощи иммигрантам не обманула его. Он знал, что вещи никогда не попадут туда. После того, как мама их тщательно вычистит и выстирает, они будут сданы в магазин подержанной одежды на Восточном Бродвее.
— Десять долларов, — сказала миссис Саперштейн. Ее амбиции поуменьшились, и она скинула цену. — Меньше я взять не могу, иначе даже не окупится бензин, истраченный на то, чтобы привезти их сюда из Бронкса.
— Пять долларов и ни цента больше.
— Шесть, — сказала старушка, сверля отца взглядом, — по крайней мере хоть бензин оправдать.
— Метро пока еще работает, — ответил отец. — Почему я должен платить, если вашему сыну хочется разъезжать на автомобиле?
— Пять с половиной.
Отец посмотрел на миссис Саперштейн, пожал плечами и полез под свой длинный черный сюртук. Он вытащил кошелек, который был привязан к брючному ремню длинным шнурком, и открыл его.
— Пять с половиной, — сказал он, — но видит Бог, я теряю на этом собственные деньги.
Он кивнул Дэвиду и стал отсчитывать деньги в протянутую руку миссис Саперштейн. Дэвид сложил всю одежду в пальто и завязал рукава. Закинув узел на плечо, он стал спускаться по лестнице. Подойдя к фургону, закинул вещи и отвязал лошадь.
— Привет, Дэви.
Дэвид обернулся на голос. Перед ним стоял высокий парень и улыбался.
— Я целый день разыскиваю тебя.
— Мы были в Бруклине, — ответил Дэвид. — Отец подойдет через минуту.
— Тогда давай побыстрее о деле. Можешь заработать десять долларов, если сегодня ночью пригонишь фургон в одно место. Надо перевезти кой-какой груз.
— Но сегодня пятница.
— Именно поэтому. На улицах будет пусто, и никто не поинтересуется, чем мы занимаемся. А полицейские нас не тронут, когда увидят, что это зарегистрированный фургон старьевщика.
— Я постараюсь, — сказал Дэвид. — Во сколько?
В девять за гаражом Шоки. Идет твой старик, пока.
— С кем это ты разговаривал? — спросил отец.
— Так, один приятель.
— Изидор Шварц?
— Да, это Остроносый.
— Держись подальше от него, Дэвид, — строго сказал отец. — Он нам не нужен. Негодный бездельник, один из тех, кто крутится у гаража Шоки. Они воруют все, что попадается под руку.
Дэвид кивнул.
— Отведи лошадь в конюшню, я иду в синагогу. Передай маме, чтобы ужин был готов к семи.
* * *
Эстер Вулф надела платок и подошла к свечам. Она поднесла к ним спичку, и свечи загорелись желтым огоньком. Эстер аккуратно загасила спичку и положила ее в блюдце на столике. Когда свечи разгорелись, она начала молиться.
Прежде всего она помолилась за своего сына, своего любимого Додика, который появился в ее жизни тогда, когда они с мужем уже потеряли надежду иметь детей. Затем она помолилась Иегове, чтобы он послал ее мужу успехов в делах, ведь ее Хаим служил в синагоге во славу Господа.
Когда они впервые встретились на родине, он был студентом-талмудистом. Она помнила его молодым худощавым человеком с бледным лицом и первыми мягкими завитками темной бороды. Помнила его темные блестящие глаза, когда он сидел за столом в их доме, макая кусочки печенья в вино.
Когда они поженились, Хаим вошел в дело ее отца. Потом начались погромы и преследования евреев. Они выходили на улицу только под покровом ночи, торопливо, словно мелкая лесная живность, хоронящаяся от хищников. Или сидели в подвалах, за запертыми окнами й дверьми, как цыплята, пытающиеся спрятаться при приближении мясника.
Так продолжалось до той самой ночи, когда она уже больше не смогла терпеть такое положение. Эстер с громким криком вскочила на ноги с тюфяка, на котором они с мужем спали. В памяти ее сохранилось письмо, полученное от брата Бернарда, живущего в Америке.
— Неужели мы так и будем жить в норах, ожидая, пока придут казаки? — крикнула она. — Неужели мой муж хочет, чтобы я родила ребенка и пустила его в этот страшный мир? Даже Иегова не стал бы зачинать детей в подвале.
— Тише, — хрипло прошептал Хаим. — Не поминай имя Господа всуе. Молись, чтобы он не оставил нас.
Она тихо рассмеялась.
— Он уже оставил нас, он тоже бежит от казаков.
— Замолчи, женщина, — грубо оборвал ее Хаим.
Эстер посмотрела на другие тюфяки, лежащие на полу темного подвала. Она с трудом различила бледные, испуганные лица родителей. В этот момент послышался топот лошадиных копыт, по запертой двери начали стрелять.
Ее отец вскочил.
— Скорее, дети, — прошептал он, — здесь есть задняя дверь, вы проберетесь огородами, и они не заметят вас.
Хаим взял Эстер за руку и потянул к задней двери. Вдруг он остановился, поняв, что родители не идут за ними.
— Что же вы, — прошептал он, — быстрее, у нас нет времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175