Отец рассердился, когда услышал о направлении.
— Да разве это жизнь для ребенка? Выносить судна из-под грязных стариков? А потом они вдобавок уговорят ее стать монахиней? — Он резко повернулся к жене и закричал: — Это все твои штучки, твои и священников, которых ты слушаешь. В чем же здесь святость? Взять ребенка, в котором только начинают закипать жизненные силы, и запереть в монастырь?
Лицо жены побелело.
— Не богохульствуй, Томас Дентон, — холодно сказала она, — если бы ты хоть раз пришел и послушал преподобного отца Хадли, то понял бы, как ты неправ. А если наша дочь посвятит себя служению Богу, то я буду самая счастливая мать среди христиан. Что в этом плохого, если твой единственный ребенок будет связывать тебя с Господом?
— Ох, — тяжело вздохнул отец. — А кто будет виноват, когда девочка вырастет и поймет, что собственная мать лишила ее радости быть женщиной? — Он повернулся к Дженни и мягко произнес: — Дженни-медвежонок, если ты хочешь стать медицинской сестрой, то я не возражаю, но я хочу, чтобы ты решила сама. Не надо слушать ни маму, ни меня, ни даже церковь. Слушай только себя. Ты поняла меня, девочка?
Дженни кивнула.
— Я поняла, папа.
— Ты не успокоишься, пока не увидишь свою дочь шлюхой, — внезапно закричала мать.
— Я предпочел бы увидеть ее шлюхой, но только в том случае, если это будет ее собственное желание, чем послушным орудием святош, — рявкнул отец. Он посмотрел на дочь, и голос его снова зазвучал ласково: — Ты хочешь быть медсестрой, Дженни-медвежонок?
— Думаю, что да, папа, — ответила Дженни, глядя на него своими ясными серыми глазами.
— Если ты действительно хочешь этого, — тихо сказал он, — то я буду только рад.
Во взгляде жены светилось торжество.
— Томас Дентон, когда ты поймешь, что не можешь идти против Господа? — спросила она.
Томас хотел ответить ей, но крепко стиснул зубы и вышел из комнаты.
Сестра Сирил постучала в тяжелую дубовую дверь кабинета.
— Войдите, — послышался сильный звонкий голос. Она открыла дверь и пригласила Дженни войти.
Дженни нерешительно перешагнула порог комнаты. Сестра Сирил последовала за ней.
— Это Дженни Дентон, преподобная мать.
Из-за стола на Дженни смотрела женщина средних лет в черной одежде сестринской общины, в руках у нее была чашка с чаем. Она внимательно вгляделась в девушку, потом улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.
— Значит, ты Дженни Дентон, — сказал она, протягивая руку.
Дженни быстро наклонилась и поцеловала кольцо на пальце преподобной матери.
— Да, преподобная мать, — ответила она, выпрямляясь.
— Не бойся, дитя мое, — сказала мать Эрнест, — я тебя не съем. — Глаза ее смеялись.
Дженни робко улыбнулась в ответ. Преподобная мать вопросительно подняла брови.
— Может быть, ты хочешь чаю? Я всегда себя лучше чувствую после чая.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказала Дженни.
Мать Эрнест кивнула сестре Сирил.
— Сейчас принесу, преподобная мать, — быстро сказала монахиня.
— И мне тоже, пожалуйста, чашечку, — добавила преподобная мать и повернулась к Дженни. — Очень люблю выпить хорошего чаю. А здесь у сестер действительно хороший чай, не то что слабенькие чайные шарики, которыми пользуются в больницах, — настоящий, заваренный именно так, как и следует заваривать чай. Может быть, ты присядешь, дитя мое?
Последние слова были произнесены так быстро, что Дженни не была уверена, что правильно расслышала их.
— Что вы сказали, мадам? — Дженни даже заикалась от волнения.
— Может быть, ты присядешь, дитя мое? Не надо нервничать, я хочу, чтобы мы подружились.
— Да, мадам, — ответила Дженни и села, нервничая еще больше.
Преподобная мать некоторое время молча смотрела на нее.
— Итак, ты решила стать медсестрой, правда?
— Да, преподобная мать.
— А почему? — спросила вдруг мать Эрнест.
— Почему? — Дженни удивил ее вопрос. — Не знаю, пожалуй, я никогда по-настоящему не задумывалась над этим.
— Сколько тебе лет, дитя мое?
— В следующем месяце, за неделю до выпуска, мне исполнится семнадцать.
— Ты с детских лет мечтала быть медсестрой и помогать больным. Так?
Дженни покачала головой.
— Нет, — искренне ответила она. — До этого момента я никогда серьезно не думала об этом.
— Стать медсестрой довольно тяжело. В колледже Святой Марии у тебя будет очень мало свободного времени. Ты будешь работать и учиться целыми днями и ночевать будешь в колледже. Для посещения семьи у тебя будет всего один выходной в месяц. — Преподобная мать повернула чайную чашку ручкой от себя. — Твоему приятелю это может не понравиться.
— Но у меня нет приятеля, — сказала Дженни.
— Ты ведь приходила на балы с Майклом Халлораном, и ты каждую субботу играешь с ним в теннис. Разве он не твой приятель?
Дженни рассмеялась.
— Нет, преподобная мать, он мне не приятель в привычном смысле этого слова. — Она снова засмеялась, но уже про себя, подумав о долговязом, нескладном юноше, все мысли которого были об ударе слева. — Просто он лучший теннисист в округе, вот и все. Но когда-нибудь я обыграю его, — добавила она.
— В прошлом году ты была капитаном теннисной команды девушек? — Дженни кивнула. — Но в колледже у тебя не будет времени играть в теннис. — Дженни промолчала. — А хотела бы ты быть кем-нибудь еще, кроме медсестры?
Дженни подумала секунду, потом, посмотрев на преподобную мать, сказала:
— Я хотела бы победить Хелин Уиллз в чемпионате США по теннису.
Мать Эрнест рассмеялась. Она смеялась до тех пор, пока сестра Сирил не вернулась с чаем. Тогда она сказала Дженни:
— Победишь. Но я чувствую, что из тебя также получится хорошая медсестра.
3
Том Дентон почуял неладное в тот момент, когда подошел к окошку кассы получать конверт с заработной платой. Обычно у кассира была наготове шутка насчет того, что он станет отдавать заработную плату жене Тома, и тогда прощай субботнее пиво. Но в этот раз дружеского подтрунивания, которым обычно сопровождалась их еженедельная встреча в течение почти пятнадцати лет, Том не услышал. В этот раз все было по-другому: кассир молча, опустив глаза, просунул конверт под решетку кассового окошка.
Том посмотрел на кассира, потом бросил быстрый взгляд на лица людей, стоявших за ним в очереди. Они тоже все поняли, он догадался об этом по выражению их лиц. Его охватило неловкое чувство стыда. С ним этого не должно было случиться, ведь он проработал на компанию пятнадцать лет. Он опустил глаза и отошел от окошка, зажав в руке конверт с деньгами.
Ему не надо было объяснять, что наступили тяжелые времена. Шел тысяча девятьсот тридцать первый год, и он сам прекрасно видел, что творится вокруг. Списки безработных, очереди за бесплатным питанием, серые, усталые лица людей, садящихся каждое утро в его вагон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175