Форрестер рассмеялся, а Моррис так и остался сидеть с печальным лицом. Я подвинул к нему бутылку.
— Ты на машине?
Он покачал головой.
— Что мы теперь будем делать?
Я посмотрел на него и наполнил свой стакан.
— Я как раз подумал о том, чтобы объявить войну Соединенным Штатам. Только таким образом мы сможем доказать им преимущества нашего самолета.
Моррис опять не улыбнулся.
— Этот самолет лучшее, что я создал.
— Ну и что? — спросил я. — Черт возьми, ты ведь не понес никаких убытков. Это мои трудности. Между прочим, сколько ты заработал, делая самолеты? Эта сумма не составит одной двадцатой твоего ежегодного лицензионного платежа за тот бюстгальтер, который ты придумал для Рины Марлоу.
Что было правдой. Маккалистер углядел в этом бюстгальтере большую коммерческую выгоду и оформил патент на «Корд Эркрафт». У Морриса был заключен с нами стандартный контракт, по которому все его изобретения являлись собственностью компании, но Маккалистер оказался на высоте и предложил Моррису десять процентов лицензионных выплат в качестве премии за последний год. Таким образом, доля Морриса составила более ста тысяч долларов, так как рынок сбыта был довольно обширный. Сиськи долгое время не выйдут из моды.
Моррис промолчал, да я и не ждал от него ответа. Он был из тех, кто не слишком интересуется деньгами, а живет только работой.
Я допил виски и закурил. Конечно, мне не стоило так взрываться при упоминании об отце. В конце концов, никто не станет просто так выбрасывать на ветер миллион.
— Может быть, мне удастся что-нибудь сделать, — сказал Форрестер.
— Думаете, что сможете? — В глазах Морриса промелькнула надежда.
Форрестер пожал плечами.
— Не знаю, попробую.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Это лучший из самолетов, который я когда-либо видел, и я не хочу погубить его из-за стариковской глупости.
— Спасибо, — сказал я. — Мы будем благодарны за все, что вам удастся сделать.
Форрестер улыбнулся.
— Не стоит благодарности. Я из тех старомодных ребят, которые не хотят, чтобы нас застали врасплох.
— Они скоро начнут, — кивнул я. — Как только Гитлер решит, что все готово.
— Когда, вы думаете, это произойдет?
— Через три, может быть, через четыре года. Когда у них будет достаточно подготовленных пилотов и самолетов.
— А откуда они возьмут их, сейчас у них еще ничего нет?
— Найдут. Школы планеристов принимают по десять тысяч человек в месяц, а к концу лета Мессершмитт запустит в производство свой ME-109.
— Генеральный штаб считает, что Гитлер споткнется на «линии Мажино».
— Он не споткнется на ней, он перелетит ее.
Форрестер кивнул.
— Это еще одна из причин уговорить их приобрести ваш самолет. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Вы рассуждаете так, как будто все знаете.
— Это так и есть, — ответил я. — Я был в Германии меньше года назад.
— Да, я помню, читал что-то об этом в газетах, вокруг вашей поездки разразился скандал.
Я рассмеялся.
— Да, было дело. Кое-кто обвинил меня в симпатии к нацистам.
— Это из-за того миллиона долларов, который вы перевели в Рейхсбанк?
Я взглянул на него. Этот Форрестер был отнюдь не так прост, как казалось.
— Наверное, — ответил я. — Понимаете, я перевел туда деньги за день до того, как Рузвельт объявил о запрещении подобных операций.
— Но ведь вы знали, что такое запрещение вот-вот должно появиться. Вы могли спасти свои деньги, подождав всего один день.
— Ждать я не мог, деньги должны были поступить в Германию в определенный день.
— Но почему? Почему вы перевели им деньги, прекрасно понимая, что Германия — это потенциальный враг?
— Это был выкуп за одного еврея.
— Некоторые из моих лучших друзей — евреи, — сказал Форрестер. — Но я не представляю, что за кого-нибудь из них можно было бы заплатить миллион долларов.
Я внимательно посмотрел на него и снова наполнил свой стакан.
— Этот еврей стоил этих денег.
* * *
Его звали Отто Штрассмер, и он начал свою деятельность инженером по контролю за качеством на одном из многочисленных баварских фарфоровых заводов. От керамики он перешел к пластмассам, и именно он изобрел высокоскоростное литье под давлением, лицензию на которое я приобрел в Германии, а затем продал концерну американских изготовителей. Наша сделка основывалась на лицензионных платежах, но по прошествии нескольких лет Штрассмер захотел изменить условия сделки. Это произошло в 1933 году, сразу после прихода Гитлера к власти.
Он явился ко мне в отель в Берлине, где я находился в ходе своей поездки по Европе, и объяснил, чего он хочет. Штрассмер пожелал отказаться от своей доли будущих лицензионных платежей и получить в счет этого миллион долларов. Безусловно, для меня это было выгодно, так как за весь срок действия лицензии его доля составила бы гораздо большую сумму. Поэтому я удивился и поинтересовался, зачем ему это понадобилось.
Он поднялся из кресла и подошел к окну.
— Вы спрашиваете почему, мистер Корд? — спросил он по-английски с сильным акцентом и, вытянув руку, указал на улицу. — Вот почему.
Я тоже подошел к окну. Перед отелем «Адлон» группа парней, почти мальчишек, в коричневых рубашках издевалась над стариком в сюртуке. Пока мы наблюдали, они дважды сталкивали его в сточную канаву. Мы видели, как он лежал на боку, свесив голову в канаву, из носа у него текла кровь. Парни некоторое время стояли, наблюдая за ним, потом, пнув его еще несколько раз, удалились.
Я обернулся и вопросительно посмотрел на Штрассмера.
— Это еврей, мистер Корд, — тихо сказал он.
— Ну и что? Почему он не позвал полицию?
Штрассмер снова показал на улицу. На противоположном углу стояли два полицейских.
— Они видели все, что произошло.
— Но почему они не остановили их?
— У них есть указание не вмешиваться. Гитлер объявил евреев вне закона.
— А каким образом это касается вас?
— Я еврей, — просто ответил он.
Помолчав некоторое время, я достал сигарету и закурил.
— Что вы хотите, чтобы я сделал с деньгами?
— Пусть они будут у вас, пока не получите от меня вестей. — Он улыбнулся. — Жена с дочерью уже в Америке. Буду благодарен, если вы сообщите им, что у меня все в порядке.
— А почему вы не едете к ним? — спросил я.
— Возможно, что такой момент настанет, но я немец, и все-таки надеюсь, что вскоре это безумие закончится.
Но его надежды не сбылись. Это я понял менее, чем через год, сидя в кабинете рейхсмаршала.
— Евреи во всем мире, как и в Германии, обречены, — вежливо сказал он. — Мы, представители нового порядка, понимаем это и приглашаем наших друзей и союзников за океаном присоединиться к нашему крестовому походу. — Я молчал, ожидая, пока он снова заговорит. — Мы, люди воздуха, понимаем друг друга, — сказал он.
— Да, ваше превосходительство, — кивнул я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175