Да и сон Валентина
больше не тревожили угрожающие образы. На море было спокойно, небо было
ярким и чистым, с востока дул хороший попутный ветер. Валентин подолгу в
одиночестве простаивал на мостике и всматривался в море; и вот пришел
день, когда среди морской пустыни вдруг показались щитами над горизонтом
ослепительно белые меловые утесы Острова Снов, самого священного и мирного
места на всем Маджипуре, прибежища милосердной Леди Острова.
7
Теперь поместье полностью опустело. Ушли все полевые работники
Этована Элакки и большая часть домашней прислуги. Никто из них не
позаботился даже о том, чтобы официально уведомить его об уходе, даже для
получения причитающегося жалования: они просто улизнули тайком, будто
страшились хоть на час задержаться в зараженной зоне или боялись, что он
сможет изыскать какой-то способ принудить их остаться, если вдруг узнает,
что они уходят.
Симоост, десятник из хайрогов, все еще сохранял верность хозяину.
Оставалась и его жена Ксхама, старшая кухарка Этована Элакки, да еще
две-три горничных и несколько садовников. Этован Элакка не слишком
расстраивался из-за бегства остальных - ведь, как ни крути, а работы для
большинства из них больше не осталось, да и платить полное жалование он
был не в состоянии, поскольку на рынок нечего вывозить. Кроме того, рано
или поздно возникли бы сложности даже с их прокормом, если правда то, что
он слышал о растущих перебоях с продуктами по всей провинции. И все же, их
уход он воспринял как упрек. Он был их хозяином; он отвечал за их
благополучие; он поддерживал бы их, насколько хватило бы припасов. Почему
они так стремились уйти? Неужели эти работники и садовники надеялись найти
работу в сельскохозяйственном центре Фалкинкипа, куда они предположительно
направились? Как странно было видеть таким тихим поместье, где когда-то
целыми днями кипела жизнь! Этован Элакка нередко ощущал себя королем,
подданные которого отказались от гражданства и перешли в какую-то другую
страну, оставив его бродить по опустевшему дворцу и бросать на ветер слова
никому не нужных распоряжений.
Как бы то ни было, он старался жить в соответствии со своими
привычками. Некоторые из них остаются неизменными даже в самые мрачные
времена.
До выпадения пурпурного дождя Этован Элакка вставал каждое утро
задолго до восхода солнца и в предрассветный час выходил в сад для
небольшого моциона. Он всегда следовал одним и тем же маршрутом: от
алабандиновой рощи к танигалам, поворот налево в тенистый уголок, где
пучками растут караманги, прямо к пышному изобилию дерева тагимоль, из
короткого приземистого ствола которого на высоту от шестидесяти футов и
выше поднимаются изящные отростки, усыпанные ароматными,
голубовато-зелеными цветами. Затем он приветствовал растения-рты, кивал
сверкающим кинжальным деревьям, останавливался послушать поющий папоротник
и выходил, наконец, к границе из ослепительно желтых мангахоновых кустов,
отделявших сад от плантаций. Отсюда он смотрел вдоль пологого подъема на
посадки стаджи, глейна, хингамота и ниука.
На плантациях не осталось ничего, а в саду почти ничего, но Этован
Элакка по-прежнему совершал утренние обходы, задерживаясь возле каждого
мертвого дерева и почерневшего растения точно так же, как если бы они были
живы и вот-вот собирались расцвести. Он понимал, что ведет себя нелепо и
напыщенно и что любой, кто увидит его за этим занятием, наверняка скажет:
"Ах, несчастный сумасшедший старик. Горе лишило его рассудка". Ну и пусть
говорят, подумал Этован Элакка. Он никогда не придавал особого значения
тому, что о нем говорят, а сейчас это значило еще меньше. Возможно, он и
впрямь сошел с ума, хотя сам так не считал. Он все равно будет продолжать
свои утренние прогулки: а иначе что здесь еще делать?
В течение первой недели после смертоносного дождя его садовники
хотели удалять каждое погибшее дерево, но он приказал ничего не трогать,
поскольку надеялся, что многие из растений лишь повреждены, а не умерли, и
вновь оживут, как только избавятся от воздействия отравы, принесенной
пурпурным дождем. Через некоторое время даже Этован Элакка понял, что
большая часть растений погибла и что из этих корней уже не появится новая
жизнь. К тому времени садовники стали потихоньку пропадать, и вскоре их
осталось совсем немного: их едва хватало, чтобы ухаживать за выжившей
частью сада, не говоря уж о том, чтобы срезать и относить подальше мертвые
растения. Сначала ему казалось, что он сможет в одиночку справиться с этой
скорбной задачей, но объем работ был невообразим, и он, недолго думая,
решил оставить все как есть: пускай погибший сад будет подобием
надгробного памятника былой красоте.
Прогуливаясь по саду как-то утром, через несколько месяцев после
пурпурного дождя, Этован Элакка обнаружил любопытный предмет, торчавший из
земли у основания пиннины: отполированный зуб какого-то крупного
животного. При длине в пять-шесть дюймов тот был острым, как кинжал. Он
вытащил его, озадаченно повертел в руках и сунул в карман. Чуть подальше,
среди муорн, он нашел еще два зуба таких же размеров, воткнутых в землю
примерно в десяти футах друг от друга; взглянув вверх вдоль склона в
сторону полей мертвой стаджи, он увидел еще три зуба, все на одинаковом
расстоянии один от другого. За теми виднелась новая троица, все зубы были
выложены по большому участку его земли в виде ромба.
Он быстро вернулся в дом, где Ксхама готовила завтрак.
- Где Симоост? - спросил он.
Женщина-хайрог ответила, не поднимая взгляда:
- В ниуковой роще, сэр.
- Ниуки давно мертвы, Ксхама.
- Да, сэр. Но он в ниуковой роще. Он там всю ночь, сэр.
- Сходи за ним, скажи, что я хочу его видеть.
- Он не придет, сэр. А если я уйду, пища пригорит.
Ошеломленный ее отказом, Этован Эоакка не нашелся, что сказать.
Потом, немного поразмыслив, пришел к выводу, что во времена таких перемен
и не то еще будет, отрывисто кивнул и опять вышел на улицу, не произнеся
ни слова.
Со всей возможной скоростью он взобрался по склону, миновав
вызывающие уныние стаджи, море пожелтевших скрюченных побегов, голые кусты
глейна, а также мимо чего-то сухого и бесцветного, что было когда-то
хингамотами, и достиг ниуковой рощи. Мертвые деревья были настолько
легкими, что сильный ветер без особого труда выворачивал их вместе с
корнями, и большинство из них действительно попадали, а остальные стояли
под разными углами, будто какой-то великан играючи смахнул их тыльной
стороной ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
больше не тревожили угрожающие образы. На море было спокойно, небо было
ярким и чистым, с востока дул хороший попутный ветер. Валентин подолгу в
одиночестве простаивал на мостике и всматривался в море; и вот пришел
день, когда среди морской пустыни вдруг показались щитами над горизонтом
ослепительно белые меловые утесы Острова Снов, самого священного и мирного
места на всем Маджипуре, прибежища милосердной Леди Острова.
7
Теперь поместье полностью опустело. Ушли все полевые работники
Этована Элакки и большая часть домашней прислуги. Никто из них не
позаботился даже о том, чтобы официально уведомить его об уходе, даже для
получения причитающегося жалования: они просто улизнули тайком, будто
страшились хоть на час задержаться в зараженной зоне или боялись, что он
сможет изыскать какой-то способ принудить их остаться, если вдруг узнает,
что они уходят.
Симоост, десятник из хайрогов, все еще сохранял верность хозяину.
Оставалась и его жена Ксхама, старшая кухарка Этована Элакки, да еще
две-три горничных и несколько садовников. Этован Элакка не слишком
расстраивался из-за бегства остальных - ведь, как ни крути, а работы для
большинства из них больше не осталось, да и платить полное жалование он
был не в состоянии, поскольку на рынок нечего вывозить. Кроме того, рано
или поздно возникли бы сложности даже с их прокормом, если правда то, что
он слышал о растущих перебоях с продуктами по всей провинции. И все же, их
уход он воспринял как упрек. Он был их хозяином; он отвечал за их
благополучие; он поддерживал бы их, насколько хватило бы припасов. Почему
они так стремились уйти? Неужели эти работники и садовники надеялись найти
работу в сельскохозяйственном центре Фалкинкипа, куда они предположительно
направились? Как странно было видеть таким тихим поместье, где когда-то
целыми днями кипела жизнь! Этован Элакка нередко ощущал себя королем,
подданные которого отказались от гражданства и перешли в какую-то другую
страну, оставив его бродить по опустевшему дворцу и бросать на ветер слова
никому не нужных распоряжений.
Как бы то ни было, он старался жить в соответствии со своими
привычками. Некоторые из них остаются неизменными даже в самые мрачные
времена.
До выпадения пурпурного дождя Этован Элакка вставал каждое утро
задолго до восхода солнца и в предрассветный час выходил в сад для
небольшого моциона. Он всегда следовал одним и тем же маршрутом: от
алабандиновой рощи к танигалам, поворот налево в тенистый уголок, где
пучками растут караманги, прямо к пышному изобилию дерева тагимоль, из
короткого приземистого ствола которого на высоту от шестидесяти футов и
выше поднимаются изящные отростки, усыпанные ароматными,
голубовато-зелеными цветами. Затем он приветствовал растения-рты, кивал
сверкающим кинжальным деревьям, останавливался послушать поющий папоротник
и выходил, наконец, к границе из ослепительно желтых мангахоновых кустов,
отделявших сад от плантаций. Отсюда он смотрел вдоль пологого подъема на
посадки стаджи, глейна, хингамота и ниука.
На плантациях не осталось ничего, а в саду почти ничего, но Этован
Элакка по-прежнему совершал утренние обходы, задерживаясь возле каждого
мертвого дерева и почерневшего растения точно так же, как если бы они были
живы и вот-вот собирались расцвести. Он понимал, что ведет себя нелепо и
напыщенно и что любой, кто увидит его за этим занятием, наверняка скажет:
"Ах, несчастный сумасшедший старик. Горе лишило его рассудка". Ну и пусть
говорят, подумал Этован Элакка. Он никогда не придавал особого значения
тому, что о нем говорят, а сейчас это значило еще меньше. Возможно, он и
впрямь сошел с ума, хотя сам так не считал. Он все равно будет продолжать
свои утренние прогулки: а иначе что здесь еще делать?
В течение первой недели после смертоносного дождя его садовники
хотели удалять каждое погибшее дерево, но он приказал ничего не трогать,
поскольку надеялся, что многие из растений лишь повреждены, а не умерли, и
вновь оживут, как только избавятся от воздействия отравы, принесенной
пурпурным дождем. Через некоторое время даже Этован Элакка понял, что
большая часть растений погибла и что из этих корней уже не появится новая
жизнь. К тому времени садовники стали потихоньку пропадать, и вскоре их
осталось совсем немного: их едва хватало, чтобы ухаживать за выжившей
частью сада, не говоря уж о том, чтобы срезать и относить подальше мертвые
растения. Сначала ему казалось, что он сможет в одиночку справиться с этой
скорбной задачей, но объем работ был невообразим, и он, недолго думая,
решил оставить все как есть: пускай погибший сад будет подобием
надгробного памятника былой красоте.
Прогуливаясь по саду как-то утром, через несколько месяцев после
пурпурного дождя, Этован Элакка обнаружил любопытный предмет, торчавший из
земли у основания пиннины: отполированный зуб какого-то крупного
животного. При длине в пять-шесть дюймов тот был острым, как кинжал. Он
вытащил его, озадаченно повертел в руках и сунул в карман. Чуть подальше,
среди муорн, он нашел еще два зуба таких же размеров, воткнутых в землю
примерно в десяти футах друг от друга; взглянув вверх вдоль склона в
сторону полей мертвой стаджи, он увидел еще три зуба, все на одинаковом
расстоянии один от другого. За теми виднелась новая троица, все зубы были
выложены по большому участку его земли в виде ромба.
Он быстро вернулся в дом, где Ксхама готовила завтрак.
- Где Симоост? - спросил он.
Женщина-хайрог ответила, не поднимая взгляда:
- В ниуковой роще, сэр.
- Ниуки давно мертвы, Ксхама.
- Да, сэр. Но он в ниуковой роще. Он там всю ночь, сэр.
- Сходи за ним, скажи, что я хочу его видеть.
- Он не придет, сэр. А если я уйду, пища пригорит.
Ошеломленный ее отказом, Этован Эоакка не нашелся, что сказать.
Потом, немного поразмыслив, пришел к выводу, что во времена таких перемен
и не то еще будет, отрывисто кивнул и опять вышел на улицу, не произнеся
ни слова.
Со всей возможной скоростью он взобрался по склону, миновав
вызывающие уныние стаджи, море пожелтевших скрюченных побегов, голые кусты
глейна, а также мимо чего-то сухого и бесцветного, что было когда-то
хингамотами, и достиг ниуковой рощи. Мертвые деревья были настолько
легкими, что сильный ветер без особого труда выворачивал их вместе с
корнями, и большинство из них действительно попадали, а остальные стояли
под разными углами, будто какой-то великан играючи смахнул их тыльной
стороной ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120