- Это последняя из
случившихся с ним перемен. Но врач Сепултров утверждает, что его разум все
еще действует, а тело сохраняет жизнеспособность. Подойдите на шаг-другой,
взгляните на него поближе. Видите? Видите? Он дышит. Он моргает. Он жив,
определенно жив.
У Хиссуне возникло такое ощущение, будто он столкнулся с осколком
прошлого, чудом сохранившимся доисторическим созданием. Это же Тиверас!
Коронал при Понтифексе Оссьере, - сколько поколений прошло с тех пор?
Человек, принадлежащий истории, видевший своими собственными глазами Лорда
Кинникена! Он был уже стариком, когда в Замок пришел Лорд Малибор. И вот
он все еще здесь: и жив, если только можно назвать жизнью существование,
которое он влачит.
Хорнкаст сказал:
- Вы можете поприветствовать его.
Хиссуне знал, как принято поступать: с Понтифексом не следовало
говорить непосредственно, нужно было обращаться к главному представителю,
а тот уже передавал слова монарху. Но все получилось иначе.
Он сказал:
- Покорнейше прошу передать его величеству приветствие от его
подданного Хиссуне, сына Эльсиномы, с выражениями уважения и почтения.
Понтифекс не ответил. Понтифекс вообще ничем не показал, что что-то
услышал.
- Когда-то, - пояснил Хорнкаст, - в ответ на то, что ему говорили, он
издавал звуки, которые я научился толковать. Но он больше не
разговаривает. Уже несколько месяцев. Однако мы все равно продолжаем с ним
говорить.
- Тогда скажите Понтифексу, что весь мир любит его, и его имя
постоянно звучит в наших молитвах.
Тишина. Понтифекс оставался недвижен.
- Еще передайте ему, - продолжал Хиссуне, - что в мире все идет своим
чередом, трудности приходят и уходят, а величие Маджипура несокрушимо.
Тишина. По-прежнему никакого ответа.
- Вы закончили? - спросил Хорнкаст.
Хиссуне посмотрел через комнату на загадочную фигуру в стеклянной
клетке. Он страстно желал, чтобы Тиверас поднял руку в благословении,
чтобы он произнес пророческие слова. Но он знал, что этого не произойдет.
- Да, - сказал он. - Я закончил.
- Тогда пойдемте.
Главный представитель вывел Хиссуне из тронного зала. Уже за дверьми
Хиссуне обнаружил, что его одежда промокла от пота, а колени трясутся.
Тиверас! Даже если доживу до его возраста, подумал Хиссуне, я все равно
никогда не забуду это лицо, эти глаза, эту сферу из голубого стекла.
Хорнкаст сказал:
- Его молчание - новая стадия болезни. Сепултров уверяет, что в нем
еще достаточно сил. Может, оно и так. Но, возможно, что это - начало
конца. Ведь должен же быть какой-то предел, даже со всей этой техникой.
- Думаете, это произойдет уже скоро?
- Молю Дивин, чтобы так оно и было, но ничего определенного сказать
не могу. Решение находится в руках Лорда Валентина - или в руках его
преемника, если Валентина уже нет в живых.
- Если Лорда Валентина нет в живых, - сказал Хиссуне, - тогда новый
Коронал может немедленно стать Понтифексом. Если он только не решит
по-прежнему поддерживать жизнь Тивераса.
- Вы правы. А если Лорд Валентин погиб, кто, на ваш взгляд, станет
новым Короналом?
Взгляд Хорнкаста был пронзителен и беспощаден. Хиссуне ощутил, как
обжигает его огонь этого взгляда, как вся его достигнутая с таким трудом
проницательность, осознание того, кем он был и кем собирался стать,
испаряются, и он становится уязвимым и сбитым с толку. Внезапно он с
головокружительной отчетливостью представил, как в одно прекрасное утро
возносится к вершинам власти, становится Короналом, к полудню приказывает
отключить все эти трубки и аппараты, а к вечеру превращается в Понтифекса.
Но это же нелепо, в растерянности сказал он себе. Понтифекс? Я? Через
месяц? Это шутка, совершеннейшая бессмыслица. Он постарался вернуть
присутствие духа, и вскоре ему удалось вывести себя на путь, еще в Замке
казавшийся ему столь очевидным: если Лорд Валентин погиб, то Короналом
должен стать Диввис и тогда Тиверас, наконец, умрет, а Диввис отправится в
Лабиринт. Так должно быть. Должно.
Вслух же Хиссуне произнес:
- Нельзя, конечно, проводить избрание, пока мы не удостоверимся в
смерти Коронала, а мы каждый день возносим молитвы о его безопасности. Но
если Лорда Валентина действительно постигла трагическая участь, я полагаю,
принцы Замка изъявят желание увидеть на престоле сына Лорда Вориакса.
- Так.
- А если это произойдет, то среди нас есть те, кто считает, что в
таком случае можно позволить Понтифексу Тиверасу возвратиться к Источнику.
- Вот как? - сказал Хорнкаст. - Да-да. Надеюсь, я правильно вас
понял? - Он последний раз посмотрел в глаза Хиссуне своим холодным,
проницательным, всевидящим взглядом, который затем смягчился, будто
подернулся пеленой; главный представитель вдруг превратился в усталого
старика в конце долгого утомительного дня. Хорнкаст развернулся и медленно
пошел к ожидавшему их флотеру. - Идемте, - сказал он. - Уже поздно, принц
Хиссуне.
Да, поздно, но Хиссуне никак не мог уснуть. Я видел Понтифекса, думал
он вновь и вновь. Я видел Понтифекса. Он проворочался всю ночь, и перед
его мысленным взором все время стоял дряхлый Тиверас; даже во сне образ не
угас, а стал еще ярче: Понтифекс на троне в стеклянной сфере. Понтифекс в
самом деле плакал? А если так, то кого он оплакивал?
На следующий день Хиссуне в сопровождении официального эскорта
совершил поездку вверх, во внешнее кольцо Лабиринта, во Двор Гваделумы,
туда, где прожил столько лет в маленькой убогой квартирке.
Эльсинома пыталась отговорить его от этого, неверного, на ее взгляд,
поступка; она утверждала, что принцу Замка не подобает приезжать в столь
захудалый район, как Двор Гваделумы, даже для того, чтобы повидаться с
собственной матерью. Но Хиссуне просто отмахнулся от ее возражений.
- Я приеду к тебе, - заявил он, - а не ты ко мне, мама.
Прошедшие годы не слишком отразились на ней. Если она и изменилась,
то в лучшую сторону: она выглядела сильнее, выше, энергичней. Но ему
показалось, что в ней появилась какая-то незнакомая усталость. Он протянул
руки ей навстречу, но она испуганно отпрянула, будто не признала в нем
своего сына.
- Матушка? Ты не узнаешь меня, матушка?
- Хотелось бы думать, что узнаю.
- Я не стал другим, мама.
- То, как ты держишься... твой взгляд... одежды на тебе...
- Я остался Хиссуне.
- Принцем-регентом Хиссуне. А говоришь, что не стал другим.
- Теперь все другое, матушка. Но кое-что остается неизменным. - Ему
почудилось, будто при этих словах она смягчилась, немного расслабилась,
как бы восприняв его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
случившихся с ним перемен. Но врач Сепултров утверждает, что его разум все
еще действует, а тело сохраняет жизнеспособность. Подойдите на шаг-другой,
взгляните на него поближе. Видите? Видите? Он дышит. Он моргает. Он жив,
определенно жив.
У Хиссуне возникло такое ощущение, будто он столкнулся с осколком
прошлого, чудом сохранившимся доисторическим созданием. Это же Тиверас!
Коронал при Понтифексе Оссьере, - сколько поколений прошло с тех пор?
Человек, принадлежащий истории, видевший своими собственными глазами Лорда
Кинникена! Он был уже стариком, когда в Замок пришел Лорд Малибор. И вот
он все еще здесь: и жив, если только можно назвать жизнью существование,
которое он влачит.
Хорнкаст сказал:
- Вы можете поприветствовать его.
Хиссуне знал, как принято поступать: с Понтифексом не следовало
говорить непосредственно, нужно было обращаться к главному представителю,
а тот уже передавал слова монарху. Но все получилось иначе.
Он сказал:
- Покорнейше прошу передать его величеству приветствие от его
подданного Хиссуне, сына Эльсиномы, с выражениями уважения и почтения.
Понтифекс не ответил. Понтифекс вообще ничем не показал, что что-то
услышал.
- Когда-то, - пояснил Хорнкаст, - в ответ на то, что ему говорили, он
издавал звуки, которые я научился толковать. Но он больше не
разговаривает. Уже несколько месяцев. Однако мы все равно продолжаем с ним
говорить.
- Тогда скажите Понтифексу, что весь мир любит его, и его имя
постоянно звучит в наших молитвах.
Тишина. Понтифекс оставался недвижен.
- Еще передайте ему, - продолжал Хиссуне, - что в мире все идет своим
чередом, трудности приходят и уходят, а величие Маджипура несокрушимо.
Тишина. По-прежнему никакого ответа.
- Вы закончили? - спросил Хорнкаст.
Хиссуне посмотрел через комнату на загадочную фигуру в стеклянной
клетке. Он страстно желал, чтобы Тиверас поднял руку в благословении,
чтобы он произнес пророческие слова. Но он знал, что этого не произойдет.
- Да, - сказал он. - Я закончил.
- Тогда пойдемте.
Главный представитель вывел Хиссуне из тронного зала. Уже за дверьми
Хиссуне обнаружил, что его одежда промокла от пота, а колени трясутся.
Тиверас! Даже если доживу до его возраста, подумал Хиссуне, я все равно
никогда не забуду это лицо, эти глаза, эту сферу из голубого стекла.
Хорнкаст сказал:
- Его молчание - новая стадия болезни. Сепултров уверяет, что в нем
еще достаточно сил. Может, оно и так. Но, возможно, что это - начало
конца. Ведь должен же быть какой-то предел, даже со всей этой техникой.
- Думаете, это произойдет уже скоро?
- Молю Дивин, чтобы так оно и было, но ничего определенного сказать
не могу. Решение находится в руках Лорда Валентина - или в руках его
преемника, если Валентина уже нет в живых.
- Если Лорда Валентина нет в живых, - сказал Хиссуне, - тогда новый
Коронал может немедленно стать Понтифексом. Если он только не решит
по-прежнему поддерживать жизнь Тивераса.
- Вы правы. А если Лорд Валентин погиб, кто, на ваш взгляд, станет
новым Короналом?
Взгляд Хорнкаста был пронзителен и беспощаден. Хиссуне ощутил, как
обжигает его огонь этого взгляда, как вся его достигнутая с таким трудом
проницательность, осознание того, кем он был и кем собирался стать,
испаряются, и он становится уязвимым и сбитым с толку. Внезапно он с
головокружительной отчетливостью представил, как в одно прекрасное утро
возносится к вершинам власти, становится Короналом, к полудню приказывает
отключить все эти трубки и аппараты, а к вечеру превращается в Понтифекса.
Но это же нелепо, в растерянности сказал он себе. Понтифекс? Я? Через
месяц? Это шутка, совершеннейшая бессмыслица. Он постарался вернуть
присутствие духа, и вскоре ему удалось вывести себя на путь, еще в Замке
казавшийся ему столь очевидным: если Лорд Валентин погиб, то Короналом
должен стать Диввис и тогда Тиверас, наконец, умрет, а Диввис отправится в
Лабиринт. Так должно быть. Должно.
Вслух же Хиссуне произнес:
- Нельзя, конечно, проводить избрание, пока мы не удостоверимся в
смерти Коронала, а мы каждый день возносим молитвы о его безопасности. Но
если Лорда Валентина действительно постигла трагическая участь, я полагаю,
принцы Замка изъявят желание увидеть на престоле сына Лорда Вориакса.
- Так.
- А если это произойдет, то среди нас есть те, кто считает, что в
таком случае можно позволить Понтифексу Тиверасу возвратиться к Источнику.
- Вот как? - сказал Хорнкаст. - Да-да. Надеюсь, я правильно вас
понял? - Он последний раз посмотрел в глаза Хиссуне своим холодным,
проницательным, всевидящим взглядом, который затем смягчился, будто
подернулся пеленой; главный представитель вдруг превратился в усталого
старика в конце долгого утомительного дня. Хорнкаст развернулся и медленно
пошел к ожидавшему их флотеру. - Идемте, - сказал он. - Уже поздно, принц
Хиссуне.
Да, поздно, но Хиссуне никак не мог уснуть. Я видел Понтифекса, думал
он вновь и вновь. Я видел Понтифекса. Он проворочался всю ночь, и перед
его мысленным взором все время стоял дряхлый Тиверас; даже во сне образ не
угас, а стал еще ярче: Понтифекс на троне в стеклянной сфере. Понтифекс в
самом деле плакал? А если так, то кого он оплакивал?
На следующий день Хиссуне в сопровождении официального эскорта
совершил поездку вверх, во внешнее кольцо Лабиринта, во Двор Гваделумы,
туда, где прожил столько лет в маленькой убогой квартирке.
Эльсинома пыталась отговорить его от этого, неверного, на ее взгляд,
поступка; она утверждала, что принцу Замка не подобает приезжать в столь
захудалый район, как Двор Гваделумы, даже для того, чтобы повидаться с
собственной матерью. Но Хиссуне просто отмахнулся от ее возражений.
- Я приеду к тебе, - заявил он, - а не ты ко мне, мама.
Прошедшие годы не слишком отразились на ней. Если она и изменилась,
то в лучшую сторону: она выглядела сильнее, выше, энергичней. Но ему
показалось, что в ней появилась какая-то незнакомая усталость. Он протянул
руки ей навстречу, но она испуганно отпрянула, будто не признала в нем
своего сына.
- Матушка? Ты не узнаешь меня, матушка?
- Хотелось бы думать, что узнаю.
- Я не стал другим, мама.
- То, как ты держишься... твой взгляд... одежды на тебе...
- Я остался Хиссуне.
- Принцем-регентом Хиссуне. А говоришь, что не стал другим.
- Теперь все другое, матушка. Но кое-что остается неизменным. - Ему
почудилось, будто при этих словах она смягчилась, немного расслабилась,
как бы восприняв его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120