– Торгует, небось, тем, что нужно в плавании.
– Здесь торгуют всякой мелочевкой, – бросает через плечо Брид.
– Может, сначала все-таки обзавестись лошадьми?
– Так ведь лавка совсем рядом с конюшней.
– Откуда ты знаешь?
Вопрос остается без ответа. Поправив котомку, Доррин прибавляет шагу, чтобы не отстать от своих более рослых спутников, быстро шагающих вверх по склону. Какой-то старик, сидящий привалясь к стене, разражается хриплым смехом, но парнишка не обращает на него внимания.
На первом же перекрестке путники поворачивают на улицу с мостовой – пусть старой и потрескавшейся, но все же целой. Об утреннем дожде напоминают лишь небольшие лужицы. Перед входом в лавку – ту самую, к которой направляется Брид, – привязана кляча, а над дверью вместо названия красуется табличка с изображенными поверх побелки скрещенными свечами. Местами побелка отшелушилась, обнажив серое дерево.
Ножищи Брида вдвое больше Дорриновых, однако, поднимаясь на крыльцо, рыжеволосый топает так, будто из них троих он самый тяжеленный.
В лавке пахнет маслом, лаком, канатами и свечами. Вдоль правой стены тянется ряд бочек, каждая из которых накрыта круглой деревянной крышкой. Напротив находится длинный, во всю стену прилавок. Другой пристроен к задней стене лавки.
Возле печи, на сложенном драном одеяле лежит тощая собака. Когда Доррин со стуком закрывает за собой дверь, она приоткрывает один глаз.
– Чего желаете? – спрашивает лысеющий малый с песочного цвета волосами и длинными висячими усами, одетый в кожаную безрукавку со множеством небрежных, бросающихся в глаза заплат. Он сидит на табурете недалеко от печи.
– Собираемся в путь, ищем кое-какое снаряжение, – вежливо отвечает Кадара.
– Смотрите сами.
Брид направляется к прилавку, Кадара начинает с бочек, а Доррин смотрит на собаку и ощущает ее боль. Бросив взгляд на своих деловитых спутников, он делает неуверенный шаг в сторону недужного животного, а потом протискивается к горячей печке и садится рядом с собакой на корточки.
– Что, красавица, приболела? – тихонько спрашивает он.
– Да она просто уже старая, – бросает со своего места торговец.
– Можно мне ее погладить?
– Пожалуйста. Она малость с придурью, но не злая.
Собака ударяет хвостом по полу.
Почесывая ее за ушами, юноша укрепляет гармоническое начало в разбалансированном организме. Собака скулит, влажный язык пробегает по его запястью.
– Спокойно, красавица, спокойно. Скоро тебе будет лучше, – говорит он перед тем, как снова погладить ее и встать.
– Любишь собак, парнишка? – спрашивает наблюдавший за ним в оба глаза торговец.
– Очень, – признается юноша, – а своей у меня никогда не было. Эта мне кажется славной.
– Для охоты на птицу ей не было равных. Теперь, правда, состарилась.
Усатый лавочник ерзает на табурете, но так и не встает. Наступает молчание. Доррин принимается рассматривать навощенные пакеты с сушеными дорожными пайками.
– Если интересуешься сырами, то они в леднике, вон там.
Позади слышатся приглушенные голоса толкующих о припасах Брида и Кадары.
– А как насчет лошадей, почтеннейший? Конюшня тут неподалеку?
– Надеюсь, – хмыкает усач. – Принадлежит она Ристелу, а заправляет там муж моей сестры.
– А вьюки у тебя найдутся? – спрашивает Доррин, слегка улыбнувшись в ответ. – Можно не новые.
– Посмотри на середине прилавка. Там есть из чего выбрать.
Одна пара седельных сум, почти совсем новая, оказывается слишком большой, да и сработаны сумы из жесткой, почти негнущейся кожи. Взяв было другой комплект, Доррин тут же кладет его на место, ощутив подернутую кровавыми прожилками белизну хаоса. А вот вытащив из-под прилавка пару сильно потертых вьюков с исцарапанными бронзовыми застежками, он сразу чувствует, что они сгодятся.
– Хороший у тебя глаз, паренек. И недорого – всего серебреник.
– А сколько стоят те, здоровенные? – без всякой цели спрашивает юноша.
– Те? Да их только на битюга навьючивать! По золотнику.
Доррин поджимает губы. На подержанную суму у него денег хватит, но нужна еще и еда, да и непромокаемый плащ не помешает. А главное, ему кажется нелепым покупать дорожное снаряжение, не зная, какая ему достанется лошадь. Тогда как Брида, похоже, такие соображения не смущают.
– Как насчет дождевика?
Торговец, хмыкнув, выкладывает на прилавок темный сверток.
– Это не для щеголей: простая материя с водотталкивающей пропиткой. А твоему приятелю, – он кивает в сторону Брида, – и на нос не налезет. Много я за него не запрошу, но полсеребреника будет в самый раз.
Доррин кивает. Эта одежонка должна будет ему пригодиться.
– Хозяин, – громко, но вежливо окликает Брид.
– Я положу плащ поверх вьюков, – говорит усач Доррину и спешит к Бриду.
– Как будем разбираться с припасами? – спрашивает Доррин Кадару.
– Разделим стоимость на всех, а кому захочется чего еще, пусть прикупает отдельно.
– У меня вообще-то не густо...
– Да брось ты, с твоим-то отцом! Ни за что не поверю, – девушка отворачивается, а Доррин, пожав плечами, возвращается к печке и снова гладит собаку. Возможно, это всего лишь игра воображения, но ему кажется, будто глаза животного повеселели.
– Хорошая девочка, – говорит Доррин, прежде чем достать из холодильного ящика два продолговатых свертка с надписью по янтарному воску – «желтый сыр».
Что ему еще нужно? Юноша припоминает, что у него уже имеется плотная куртка, спальный мешок, перчатки, сменные сапоги и мешочек с целебными травами – а теперь еще непромокаемый плащ и седельные сумы. А вот из оружия – только посох. Конечно, есть еще два ножика – поясной и для вырезания по дереву – но это инструменты, а не оружие. Правда, носить меч он бы все равно не смог.
А вот припасами стоит запастись поосновательнее: а вдруг он все же разлучится со своими спутниками? Это соображение заставляет его взять еще несколько пакетов с сыром.
Пока Брид рассматривает те здоровенные сумы, от которых отказался Доррин, лавочник вновь возвращается к рыжеволосому.
– За все про все будет два с половиной серебреника.
Доррин выуживает из кошелька деньги и вручает торговцу.
– Уложить все в сумы?
– Пожалуйста, – Доррин оглядывается на собаку, которая поднимает голову, пытается выпрямиться и садится.
– Эй, приятель, как ты это сделал?
– Что?
– Бедная старушка не могла двигаться – у нее отнялись лапы.
Доррин краснеет.
– Ты часом не с Отшельничьего?
Понимая, что соврать он не сможет, Доррин кивает.
– Никому не говори. Здесь ваших не жалуют.
Доррин молчит.
– Эй, малый!
– Ну?
– Похоже, я с тебя лишку взял. Вот твоя сдача, – усатый вручает Доррину несколько медяков, а потом добавляет к ним деревянный жетон. – А это отдашь Геррину, он сейчас в конюшне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Здесь торгуют всякой мелочевкой, – бросает через плечо Брид.
– Может, сначала все-таки обзавестись лошадьми?
– Так ведь лавка совсем рядом с конюшней.
– Откуда ты знаешь?
Вопрос остается без ответа. Поправив котомку, Доррин прибавляет шагу, чтобы не отстать от своих более рослых спутников, быстро шагающих вверх по склону. Какой-то старик, сидящий привалясь к стене, разражается хриплым смехом, но парнишка не обращает на него внимания.
На первом же перекрестке путники поворачивают на улицу с мостовой – пусть старой и потрескавшейся, но все же целой. Об утреннем дожде напоминают лишь небольшие лужицы. Перед входом в лавку – ту самую, к которой направляется Брид, – привязана кляча, а над дверью вместо названия красуется табличка с изображенными поверх побелки скрещенными свечами. Местами побелка отшелушилась, обнажив серое дерево.
Ножищи Брида вдвое больше Дорриновых, однако, поднимаясь на крыльцо, рыжеволосый топает так, будто из них троих он самый тяжеленный.
В лавке пахнет маслом, лаком, канатами и свечами. Вдоль правой стены тянется ряд бочек, каждая из которых накрыта круглой деревянной крышкой. Напротив находится длинный, во всю стену прилавок. Другой пристроен к задней стене лавки.
Возле печи, на сложенном драном одеяле лежит тощая собака. Когда Доррин со стуком закрывает за собой дверь, она приоткрывает один глаз.
– Чего желаете? – спрашивает лысеющий малый с песочного цвета волосами и длинными висячими усами, одетый в кожаную безрукавку со множеством небрежных, бросающихся в глаза заплат. Он сидит на табурете недалеко от печи.
– Собираемся в путь, ищем кое-какое снаряжение, – вежливо отвечает Кадара.
– Смотрите сами.
Брид направляется к прилавку, Кадара начинает с бочек, а Доррин смотрит на собаку и ощущает ее боль. Бросив взгляд на своих деловитых спутников, он делает неуверенный шаг в сторону недужного животного, а потом протискивается к горячей печке и садится рядом с собакой на корточки.
– Что, красавица, приболела? – тихонько спрашивает он.
– Да она просто уже старая, – бросает со своего места торговец.
– Можно мне ее погладить?
– Пожалуйста. Она малость с придурью, но не злая.
Собака ударяет хвостом по полу.
Почесывая ее за ушами, юноша укрепляет гармоническое начало в разбалансированном организме. Собака скулит, влажный язык пробегает по его запястью.
– Спокойно, красавица, спокойно. Скоро тебе будет лучше, – говорит он перед тем, как снова погладить ее и встать.
– Любишь собак, парнишка? – спрашивает наблюдавший за ним в оба глаза торговец.
– Очень, – признается юноша, – а своей у меня никогда не было. Эта мне кажется славной.
– Для охоты на птицу ей не было равных. Теперь, правда, состарилась.
Усатый лавочник ерзает на табурете, но так и не встает. Наступает молчание. Доррин принимается рассматривать навощенные пакеты с сушеными дорожными пайками.
– Если интересуешься сырами, то они в леднике, вон там.
Позади слышатся приглушенные голоса толкующих о припасах Брида и Кадары.
– А как насчет лошадей, почтеннейший? Конюшня тут неподалеку?
– Надеюсь, – хмыкает усач. – Принадлежит она Ристелу, а заправляет там муж моей сестры.
– А вьюки у тебя найдутся? – спрашивает Доррин, слегка улыбнувшись в ответ. – Можно не новые.
– Посмотри на середине прилавка. Там есть из чего выбрать.
Одна пара седельных сум, почти совсем новая, оказывается слишком большой, да и сработаны сумы из жесткой, почти негнущейся кожи. Взяв было другой комплект, Доррин тут же кладет его на место, ощутив подернутую кровавыми прожилками белизну хаоса. А вот вытащив из-под прилавка пару сильно потертых вьюков с исцарапанными бронзовыми застежками, он сразу чувствует, что они сгодятся.
– Хороший у тебя глаз, паренек. И недорого – всего серебреник.
– А сколько стоят те, здоровенные? – без всякой цели спрашивает юноша.
– Те? Да их только на битюга навьючивать! По золотнику.
Доррин поджимает губы. На подержанную суму у него денег хватит, но нужна еще и еда, да и непромокаемый плащ не помешает. А главное, ему кажется нелепым покупать дорожное снаряжение, не зная, какая ему достанется лошадь. Тогда как Брида, похоже, такие соображения не смущают.
– Как насчет дождевика?
Торговец, хмыкнув, выкладывает на прилавок темный сверток.
– Это не для щеголей: простая материя с водотталкивающей пропиткой. А твоему приятелю, – он кивает в сторону Брида, – и на нос не налезет. Много я за него не запрошу, но полсеребреника будет в самый раз.
Доррин кивает. Эта одежонка должна будет ему пригодиться.
– Хозяин, – громко, но вежливо окликает Брид.
– Я положу плащ поверх вьюков, – говорит усач Доррину и спешит к Бриду.
– Как будем разбираться с припасами? – спрашивает Доррин Кадару.
– Разделим стоимость на всех, а кому захочется чего еще, пусть прикупает отдельно.
– У меня вообще-то не густо...
– Да брось ты, с твоим-то отцом! Ни за что не поверю, – девушка отворачивается, а Доррин, пожав плечами, возвращается к печке и снова гладит собаку. Возможно, это всего лишь игра воображения, но ему кажется, будто глаза животного повеселели.
– Хорошая девочка, – говорит Доррин, прежде чем достать из холодильного ящика два продолговатых свертка с надписью по янтарному воску – «желтый сыр».
Что ему еще нужно? Юноша припоминает, что у него уже имеется плотная куртка, спальный мешок, перчатки, сменные сапоги и мешочек с целебными травами – а теперь еще непромокаемый плащ и седельные сумы. А вот из оружия – только посох. Конечно, есть еще два ножика – поясной и для вырезания по дереву – но это инструменты, а не оружие. Правда, носить меч он бы все равно не смог.
А вот припасами стоит запастись поосновательнее: а вдруг он все же разлучится со своими спутниками? Это соображение заставляет его взять еще несколько пакетов с сыром.
Пока Брид рассматривает те здоровенные сумы, от которых отказался Доррин, лавочник вновь возвращается к рыжеволосому.
– За все про все будет два с половиной серебреника.
Доррин выуживает из кошелька деньги и вручает торговцу.
– Уложить все в сумы?
– Пожалуйста, – Доррин оглядывается на собаку, которая поднимает голову, пытается выпрямиться и садится.
– Эй, приятель, как ты это сделал?
– Что?
– Бедная старушка не могла двигаться – у нее отнялись лапы.
Доррин краснеет.
– Ты часом не с Отшельничьего?
Понимая, что соврать он не сможет, Доррин кивает.
– Никому не говори. Здесь ваших не жалуют.
Доррин молчит.
– Эй, малый!
– Ну?
– Похоже, я с тебя лишку взял. Вот твоя сдача, – усатый вручает Доррину несколько медяков, а потом добавляет к ним деревянный жетон. – А это отдашь Геррину, он сейчас в конюшне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155