Боль унимается, но лишь слегка. Не худо, чтобы кто-нибудь торговался за него: торговаться не лукавя нельзя, а для него даже намек на ложь оборачивается сильной болью.
Вернувшийся Роальд передает монеты Виллуму, который кладет их на прилавок. Он по-прежнему держит в руках дубинку, но уже не так хватко.
– Вот твои серебреники, Доррин.
– Спасибо, мастер Виллум.
Роальд отводит от Доррина глаза, а тот, перекинув пустые теперь сумы через плечо, проходит мимо жаркого очага и выходит на холод.
На улице юноша призадумывается. Теперь, раз уж он по-настоящему занялся продажей игрушек, не стоит ли ему последовать совету Квиллера и вступить в Гильдию?
Вздохнув, он поворачивает Меривен в сторону гавани.
В порту Дью всего три причала, и у начала центрального из них находится здание Портового Совета – серое деревянное строение в два этажа. Рядом, в похожем на сарай доме поменьше, располагается Гильдия. Привязав Меривен у дальнего конца перил, юноша бредет по раскисшему снегу ко входу. Если в верхнем Дью снег плотный и скрипит под ногами, то здесь он тает, хотя море задыхается от плавучих льдин. Из-за них причалы пустуют. Пробиваться сквозь льды рискуют лишь самые опытные и отважные капитаны.
Открыв сосновую дверь, Доррин топает ногами, отряхивая налипший снег, и озирается, старясь приноровиться к тусклой лампе. Поскольку ему неизвестно, чего здесь можно ожидать, посох находится при нем.
Седовласый мужчина, забрасывавший уголь в печку, распрямляется и спрашивает:
– Кого ищешь, парнишка?
– Я не знаю. Квиллер сказал, что мне нужно обратиться сюда.
– Квиллер? Чокнутый игрушечник? А зачем он тебя сюда послал?
Закрыв печную заслонку, человек в толстом синем свитере и теплых штанах подходит к Доррину поближе.
– Он сказал, что коли я занят ремеслом, мне надо вступить в Гильдию.
– А кто ты таков?
– Меня зовут Доррин, я подмастерье у Яррла.
– Яррл отродясь не состоял в Гильдии и не может считаться поручителем, – седовласый вздыхает. – И с чего вообще тебе приспичило вступать, коли ты подмастерье?
– Я еще делаю и продаю игрушки.
– Вот как? – голос гильдейского писца звучит резче. – И кому?
– Ну... пока только Виллуму.
– А... тогда все в порядке. Он член Гильдии и... Да, пожалуй, коли он твой покупатель, это можно рассматривать как форму поручительства. Ты правильно сделал, что решил вступить. Ну а игрушки... Я думаю, это низшая ступень, так что ты не разоришься. Четыре медяка в год – пока ты не станешь продавать больше, чем на десять золотых. Тогда, но уже в будущем году, плата составит серебреник.
– Нужно ли мне ставить подпись на пергаменте, господин?
– Какие тут у нас господа? Хастен меня зовут. А ты что, грамотей?
– Не без того. Читать и писать умею.
– Вот те на! Никак не думал, что Яррл из таковских.
– Имеет ли значение то, что я еще и ученик целителя?
– О, так стало быть, ты и есть тот самый.... Мне следовало бы догадаться по посоху. Нет, это значения не имеет. Никакого. Деньги у тебя с собой?
Доррин отсчитывает четыре медяка.
Писец шарит на столе, пока не находит перо и квадратный лист пергамента.
– Так... «Вольный ремесленник До...» Ты знаешь, как точно пишется твое имя? То есть это я чушь сморозил, конечно, знаешь, но продиктуй по буквам.
– Д-О-Р-Р-И-Н.
Юноша еще держит в руках монеты и старается не хмуриться, но его смущает исходящий от писца ощутимый страх. Хастен вручает Доррину документ.
– Это квитанция об уплате в установленном порядке гильдейского взноса.
– Спасибо, Хастен. Я как раз и хотел, чтобы все было сделано в установленном порядке.
– Хорошо бы и все этого хотели. Всего доброго.
– Тебе тоже, – говорит Доррин, понимая, что разговор окончен. Он поворачивается и выходит. Чем он так напугал этого старикана? Может быть, все дело в истории с Нисо? Но ведь люди, надо думать, и раньше убивали грабителей.
Меривен недовольно ржет. Доррин вставляет посох в держатель и садится в седло. Ему придется не просто чистить лошадку, но и соскребать со шкуры, особенно с ног, налипший снег и ледяную корку. А потом работать допоздна – дел в кузнице невпроворот, и ему надо наверстывать упущенное время.
Впрочем, когда это он работал не допоздна?
LXVIII
Слабый огонь в старом, закопченном очаге перевалочной станции лишь слегка согревает полукруг спальных мешков. У единственного, наполовину прикрытого ставнями окна сидит часовой, наблюдая за заснеженным склоном и полоской каменной стены возле дороги. Рядом прислонен лук – правда, со снятой тетивой.
– Пропади пропадом, это патрулирование... Шастаем невесть где, по уши в снегу... Морозим мокрые задницы да гоняемся за призраками. А кругом только сожженные хижины да овины... – ворчание доносится от ближайшего к огню спального мешка.
– Заткни пасть, Ворбан. Хочешь отморозить свой поганый язык, так высунь его и сиди тихо, пока он не превратится в сосульку.
– Вы все разбились на пары и друг друга греете. Вам эта сволочная зима побоку, а я тут один мерзну.
– Сказано тебе, заткнись!
Брид лежит в дальнем углу рядом с Кадарой.
– Попадем ли мы хоть когда-нибудь домой? – шепчет она, почти касаясь губами его уха. – Я так устала от льда и снега.
– Я тоже не в восторге от холода, – подает голос часовой, – но что толку сетовать? Нытьем погоду не исправишь.
– Я еще не видела столько голодающих, стольких обездоленных и столько ворья, – говорит Кадара, придвигаясь к Бриду ближе.
– Тут не обошлось без Белых чародеев.
– Будь они прокляты! Но я хочу домой! Лортрен сказала, что можно вернуться через год.
– Она сказала – «самое меньшее через год». Если, конечно, ты не захочешь перебираться зимой через Закатные Отроги и идти пешком к Сарроннину и Сутии.
– Я понимаю, что мы не можем пройти по чародейским дорогам, но от этого не легче. Порой мне кажется, что я здесь умру. Да, мы можем вернуться через год, но только если найдем корабль. Пропади она пропадом, Лортрен с ее ложью!
– Хорошо Доррину с его дурацкими машинами! У него-то и еда есть, и теплая постель.
– А мне показалось, что там тоже довольно пусто и холодно. В его комнате нет даже очага. Как и у нас, – Брид крепко обнимает ее за плечи.
– Эй, кончайте свои нежности! Я спать хочу, – ворчит одинокий солдат.
– Тебе просто завидно, – тихонько говорит Брид.
– Тут ты в точку попал, малый. Я весь обзавидовался, а еще чуть не околел от стужи.
– Постарайся заснуть, Ворбан. А хочешь, займи мое место и дай поспать мне, – огрызается часовой.
Вокруг очага на время воцаряется тишина.
– Обними меня покрепче, – шепчет Кадара Бриду. – Обними и не отпускай.
Снаружи ветер несет по дороге легкий как пух снег, а под высокими, немигающими звездами эхом разносится отдаленный крик снежного ястреба.
LXIX
– Доррин, – окликает юношу вошедшая в кузницу Рейса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155