Остановившись и удерживая тюк на плече, Доррин пытается успокоить коня. Жеребец снова ржет, но уже не так злобно. Юноша сбрасывает сено в ясли и гладит коня пальцами по лбу.
– У белого что-то болит? – обращается он к конюху.
– Понятия не имею. Я вообще не видел, как его ставили, – отзывается Ваос, ведя Меривен к дальнему стойлу.
Задержавшись, Доррин оглаживает коня обеими руками и, обнаружив рубцы от плети, исцеляет их, снимая боль и отчасти успокаивая животное.
– Бедняге досталось плетью.
– Чертова солдатня, – равнодушно ворчит конюх. – Я принесу зерна для твоей лошадки.
– Ну, это не обязательно.
– А тебе было вовсе не обязательно заниматься чужой лошадью, – с ухмылкой отзывается Ваос.
– Делаю что могу, – ухмыляется в свою очередь Доррин и берет посох. Пока Ваос роется в бочке щербатой жестяной кружкой, Доррин выходит из конюшни и направляется к трактиру
– Смотри! Я ж тебе говорила, что он сообразит, – заслышав знакомый голос, Доррин поднимает глаза и видит у дверей Кадару с Бридом.
– Вы куда лошадей пристроили? – спрашивает он. – Что-то я их не заметил. Неужто проглядел?
– Пришлось поставить в платную конюшню. А ты?
– Я... э... Ваос подыскал тут... местечко для Меривен.
– И что же ты для него сделал? – спрашивает Кадара чуть ли не снисходительно.
– Ничего особенного. Просто потолковал с ним.
– Ты здесь впервые?
– Нет, бывал пару раз с Пергуном. Это подмастерье с лесопилки.
– Видишь, Кадара, – широко ухмыляется Брид, – твой друг вовсе не беспомощен. Просто он все делает по-своему, потихоньку.
– Ага, никогда не спешит, но коли упрется, так с места не сдвинешь.
Брид смотрит на Доррина и пожимает плечами, словно говоря: «Ну что с нее взять?»
Доррин пожимает плечами ему в ответ.
– Мужчины... – кривит губы Кадара, переводя взгляд с одного на другого.
Брид занимает столик, освобожденный уходящими солдатами. Не успели трое друзей усесться, как перед ними появляется служанка.
– Что будете пить?
– Темное пиво.
– Мне тоже.
– А мне сок, – добавляет Доррин.
– А, это ты целитель! А как насчет еды?
– А что есть?
– Что и всегда – мясо в соусе или пирог с дичью. И то и другое – три медяка. Есть, правда, еще отбивные, но брать не советую.
– Мне мяса, – говорит Доррин.
– И мне, – в один голос вторят ему Брид и Кадара.
– Надо же, а мы-то думали, что, приглашая тебя сюда, даем возможность отдохнуть от тяжкого труда в кузнице, – насмешливо укоряет Доррина Кадара.
– Так оно и есть. Просто иногда я устраиваю себе отдых сам, а иногда мне помогает еще и Пергун.
– Тебе все еще нравится работать в кузнице?
– Я учусь. Яррл говорит, что мне еще многое следует усвоить, а мастер он славный. Думаю, не хуже Хегла.
На столе, одна за другой, появляются три кружки. Доррин вытаскивает два медяка, но Кадара успевает вручить служанке полсеребреника.
– Сегодня мы угощаем.
– Спасибо.
– Ну, как у тебя дела? – снова спрашивает Кадара. – Выкладывай все!
– Хорошо. Яррл разрешает мне пользоваться горном по ночам, и я смастрячил несколько вещичек. Но на серьезное дело требуется время.
– Возможно, у тебя его больше, чем ты думал, – тихо произносит Кадара.
– Почему?
– Фэрхэвен обложил товары с Отшельничьего дополнительным налогом.
Доррин отпивает соку.
– Ты не понял? – спрашивает Кадара, возмущенная его безразличием.
– Просто проголодался.
– Человек проголодался, – смеется Брид. – Объясняю, что беспокоит Кадару. Она считает, что из-за этой пошлины корабли между Кандаром и Отшельничьим будут ходить все реже и реже, а значит, когда придет время, мы не сможем вернуться домой.
– А тебя это совсем не беспокоит? – любопытствует Кадара.
– Что толку переживать попусту? Вернуться сейчас Лортрен нам все одно не позволит, а за год много чего может случиться, – говорит Брид, отпивая большой глоток.
– Вы оба – тупоголовые упрямцы! – фыркает Кадара, глядя в упор на собеседников. – Один света не видит за своими машинами, а другой предпочитает закрыть глаза на очевидное и думать, будто все уладится само собой.
Доррин косится в сторону кухни, надеясь, что служанка принесет еду прежде, чем у него забурчит в животе.
– Я и не говорил, будто все уладится, – заявляет Брид. – Просто не вижу смысла переживать из-за того, чего все равно не в состоянии изменить. Остановить войну между Отшельничьим и Фэрхэвеном не в моих силах.
– Неужто дело дойдет до этого? – спрашивает Доррин.
– Думаю, да, – отвечает Брид, сокрушенно качая головой. – Впервые за века со времен Креслина у Белых появился действительно великий маг.
– Но означает ли это неизбежную войну? – задумчиво говорит Доррин. – Я не понимаю, что такая война может дать Белым? Если они уничтожат Отшельничий, то станет меньше пряностей и шерсти, так что эти товары резко возрастут в цене. А Белым будет некому сбывать зерно, и оно подешевеет. Вот и получится, что уйма золота и множество жизней будут потрачены без малейшей выгоды для кого бы то ни было.
– Ты слишком рассудителен для войны, Доррин, – со смешком отзывается Кадара. – Небось, не прекратишь своих логических выкладок, даже когда Белые легионы начнут охотиться за тобой по всем здешним холмам! А люди, мой друг, далеко не всегда поступают разумно. Пора бы тебе это усвоить.
– Пожалуй, ты права, – произносит кузнец и целитель с кривой усмешкой. – Я вот знаю, что в основе работы моих машин лежит гармония, и это логично. Хаос перемалывает все сложное, а машина непроста, и чтобы она работала, необходима гармония. Однако никто не смотрит на мою деятельность с позиции логики.
Кадара и Брид переглядываются.
– Надо же, – произносит Кадара после недолгого молчания, – я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.
– Я до сего дня тоже, – смеется Доррин.
Наконец-то служанка ставит на стол три тяжелые миски, над которыми поднимается пар.
– Выкладывайте денежки.
Брид вручает ей серебреник.
– Тут за троих.
Она отдает ему медяк сдачи и со стуком опускает на стол тарелку с хлебом.
– Спасибо, – говорит Доррин Бриду. Глаза его слезятся от дыма и духоты. Кадара улыбается Бриду – с такой нежностью, что у целителя щемит сердце из-за того, что эта улыбка предназначена не ему.
– Не за что, Доррин, – говорит Брид, поднимая кружку. – Долго ты собираешься здесь пробыть?
– В Дью? Пока не уразумею, кто я таков.
– Как это жестоко! – с неожиданной яростью восклицает Кадара. – Лортрен... стерва она! Ей прекрасно известно, как честен Доррин! Могут пройти годы... – на глаза рыжеволосой воительницы наворачиваются слезы, но она даже не пытается их утереть.
– Я уверен, что именно это она и имела в виду, – сухо роняет Доррин, отламывает хлеба и зачерпывает ложку щедро проперченного соуса. – Ладно, хватит о грустном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– У белого что-то болит? – обращается он к конюху.
– Понятия не имею. Я вообще не видел, как его ставили, – отзывается Ваос, ведя Меривен к дальнему стойлу.
Задержавшись, Доррин оглаживает коня обеими руками и, обнаружив рубцы от плети, исцеляет их, снимая боль и отчасти успокаивая животное.
– Бедняге досталось плетью.
– Чертова солдатня, – равнодушно ворчит конюх. – Я принесу зерна для твоей лошадки.
– Ну, это не обязательно.
– А тебе было вовсе не обязательно заниматься чужой лошадью, – с ухмылкой отзывается Ваос.
– Делаю что могу, – ухмыляется в свою очередь Доррин и берет посох. Пока Ваос роется в бочке щербатой жестяной кружкой, Доррин выходит из конюшни и направляется к трактиру
– Смотри! Я ж тебе говорила, что он сообразит, – заслышав знакомый голос, Доррин поднимает глаза и видит у дверей Кадару с Бридом.
– Вы куда лошадей пристроили? – спрашивает он. – Что-то я их не заметил. Неужто проглядел?
– Пришлось поставить в платную конюшню. А ты?
– Я... э... Ваос подыскал тут... местечко для Меривен.
– И что же ты для него сделал? – спрашивает Кадара чуть ли не снисходительно.
– Ничего особенного. Просто потолковал с ним.
– Ты здесь впервые?
– Нет, бывал пару раз с Пергуном. Это подмастерье с лесопилки.
– Видишь, Кадара, – широко ухмыляется Брид, – твой друг вовсе не беспомощен. Просто он все делает по-своему, потихоньку.
– Ага, никогда не спешит, но коли упрется, так с места не сдвинешь.
Брид смотрит на Доррина и пожимает плечами, словно говоря: «Ну что с нее взять?»
Доррин пожимает плечами ему в ответ.
– Мужчины... – кривит губы Кадара, переводя взгляд с одного на другого.
Брид занимает столик, освобожденный уходящими солдатами. Не успели трое друзей усесться, как перед ними появляется служанка.
– Что будете пить?
– Темное пиво.
– Мне тоже.
– А мне сок, – добавляет Доррин.
– А, это ты целитель! А как насчет еды?
– А что есть?
– Что и всегда – мясо в соусе или пирог с дичью. И то и другое – три медяка. Есть, правда, еще отбивные, но брать не советую.
– Мне мяса, – говорит Доррин.
– И мне, – в один голос вторят ему Брид и Кадара.
– Надо же, а мы-то думали, что, приглашая тебя сюда, даем возможность отдохнуть от тяжкого труда в кузнице, – насмешливо укоряет Доррина Кадара.
– Так оно и есть. Просто иногда я устраиваю себе отдых сам, а иногда мне помогает еще и Пергун.
– Тебе все еще нравится работать в кузнице?
– Я учусь. Яррл говорит, что мне еще многое следует усвоить, а мастер он славный. Думаю, не хуже Хегла.
На столе, одна за другой, появляются три кружки. Доррин вытаскивает два медяка, но Кадара успевает вручить служанке полсеребреника.
– Сегодня мы угощаем.
– Спасибо.
– Ну, как у тебя дела? – снова спрашивает Кадара. – Выкладывай все!
– Хорошо. Яррл разрешает мне пользоваться горном по ночам, и я смастрячил несколько вещичек. Но на серьезное дело требуется время.
– Возможно, у тебя его больше, чем ты думал, – тихо произносит Кадара.
– Почему?
– Фэрхэвен обложил товары с Отшельничьего дополнительным налогом.
Доррин отпивает соку.
– Ты не понял? – спрашивает Кадара, возмущенная его безразличием.
– Просто проголодался.
– Человек проголодался, – смеется Брид. – Объясняю, что беспокоит Кадару. Она считает, что из-за этой пошлины корабли между Кандаром и Отшельничьим будут ходить все реже и реже, а значит, когда придет время, мы не сможем вернуться домой.
– А тебя это совсем не беспокоит? – любопытствует Кадара.
– Что толку переживать попусту? Вернуться сейчас Лортрен нам все одно не позволит, а за год много чего может случиться, – говорит Брид, отпивая большой глоток.
– Вы оба – тупоголовые упрямцы! – фыркает Кадара, глядя в упор на собеседников. – Один света не видит за своими машинами, а другой предпочитает закрыть глаза на очевидное и думать, будто все уладится само собой.
Доррин косится в сторону кухни, надеясь, что служанка принесет еду прежде, чем у него забурчит в животе.
– Я и не говорил, будто все уладится, – заявляет Брид. – Просто не вижу смысла переживать из-за того, чего все равно не в состоянии изменить. Остановить войну между Отшельничьим и Фэрхэвеном не в моих силах.
– Неужто дело дойдет до этого? – спрашивает Доррин.
– Думаю, да, – отвечает Брид, сокрушенно качая головой. – Впервые за века со времен Креслина у Белых появился действительно великий маг.
– Но означает ли это неизбежную войну? – задумчиво говорит Доррин. – Я не понимаю, что такая война может дать Белым? Если они уничтожат Отшельничий, то станет меньше пряностей и шерсти, так что эти товары резко возрастут в цене. А Белым будет некому сбывать зерно, и оно подешевеет. Вот и получится, что уйма золота и множество жизней будут потрачены без малейшей выгоды для кого бы то ни было.
– Ты слишком рассудителен для войны, Доррин, – со смешком отзывается Кадара. – Небось, не прекратишь своих логических выкладок, даже когда Белые легионы начнут охотиться за тобой по всем здешним холмам! А люди, мой друг, далеко не всегда поступают разумно. Пора бы тебе это усвоить.
– Пожалуй, ты права, – произносит кузнец и целитель с кривой усмешкой. – Я вот знаю, что в основе работы моих машин лежит гармония, и это логично. Хаос перемалывает все сложное, а машина непроста, и чтобы она работала, необходима гармония. Однако никто не смотрит на мою деятельность с позиции логики.
Кадара и Брид переглядываются.
– Надо же, – произносит Кадара после недолгого молчания, – я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.
– Я до сего дня тоже, – смеется Доррин.
Наконец-то служанка ставит на стол три тяжелые миски, над которыми поднимается пар.
– Выкладывайте денежки.
Брид вручает ей серебреник.
– Тут за троих.
Она отдает ему медяк сдачи и со стуком опускает на стол тарелку с хлебом.
– Спасибо, – говорит Доррин Бриду. Глаза его слезятся от дыма и духоты. Кадара улыбается Бриду – с такой нежностью, что у целителя щемит сердце из-за того, что эта улыбка предназначена не ему.
– Не за что, Доррин, – говорит Брид, поднимая кружку. – Долго ты собираешься здесь пробыть?
– В Дью? Пока не уразумею, кто я таков.
– Как это жестоко! – с неожиданной яростью восклицает Кадара. – Лортрен... стерва она! Ей прекрасно известно, как честен Доррин! Могут пройти годы... – на глаза рыжеволосой воительницы наворачиваются слезы, но она даже не пытается их утереть.
– Я уверен, что именно это она и имела в виду, – сухо роняет Доррин, отламывает хлеба и зачерпывает ложку щедро проперченного соуса. – Ладно, хватит о грустном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155