– Спасибо и тебе, Фанкин, что так быстро доставил целителя. Можешь отдохнуть.
– Премного благодарен, хозяин. Ежели понадоблюсь, я буду на складе.
Проследовав за купцом в прихожую, Доррин вешает куртку на вешалку, а посох ставит в угол поблизости. Прихожая обшита темными дубовыми панелями, а на лакированном полу, отражающем свет двух медных настенных светильников, красуется хаморианский ковер с замысловатым лиственным узором.
– Лериция наверху. Ее пробрал понос, как и всех нас – наверное, из-за испорченной дичи. Но мы поправились, а ей все хуже и хуже. Вино не помогло, горячие ванны – тоже. Честно скажу, я не больно-то верю вашей братии, но Гонсарова дочка все уши прожужжала моей Норри рассказами про то, как ты вылечил мальчонку. Ну мне и подумалось: хуже-то всяко не будет.
– Давно она захворала?
– Да уж больше восьмидневки. Пойдем, она там.
Голос Финтала едва заметно дрожит. Он тихонько кашляет и начинает подниматься по лестнице. Доррин, прихватив котомку с травами, следует за купцом, дивясь легкой поступи этого немолодого, грузного человека. На устланных ковром ступенях шаги его почти не слышны. А вот юноше кажется, что сам он так топочет сапогами, что вся лестница трясется.
На широкой кровати лежит бледная, изможденная болезнью немолодая женщина; сразу чувствуется, что у нее сильный жар. На табурете в углу сидит светловолосая женщина помоложе. Под покрасневшими глазами видны темные круги.
– Так... жарко... душно... – бормочет больная. Глаза ее широко раскрыты, но она, кажется, не видит ни вошедших, ни женщины на табурете.
– Наша дочь, Нория, – шепотом поясняет Финтал, кивнув в сторону сидящей в углу.
Кивнув молодой женщине, Доррин кладет котомку на пол, подходит к кровати, пробегает пальцами по запястью больной, а потом касается ее лба. Ему становится не по себе: в нижней части живота свился пронизанный зловещими, кроваво-огненными прожилками узел отвратительной белизны хаоса. Доррин предпочел бы удалить пораженный орган, но... об этом и думать-то смешно. У него нет ни хирургических навыков, ни инструментов, ни даже возможности ими воспользоваться. Однако что же делать?
Задумавшись, юноша отступает на шаг, и тут, словно только что заметив его, больная жалобно произносит:
– Мне так плохо... я умру?
– Постараюсь этого не допустить, госпожа, – бормочет Доррин, вымучивая улыбку.
– Не называй госпожой... просто Лера... так жарко.
Она умолкает, глаза ее стекленеют.
– Неужто ничего нельзя сделать? – умоляюще восклицает Финтал.
– Сделать-то можно многое, но я предпочел бы сделать именно то, что нужно, – отрезает Доррин, глядя в упор на купца.
Вздохнув, юноша сосредоточивается на пульсирующем узле хаоса, начиная сплетать вокруг него гармонизирующий кокон. Однако концентрация хаоса слишком велика: кокон рвется. Утерев лоб, Доррин снова обследует чувствами больную и оборачивается к Финталу:
– Мне кое-что потребуется. Надо это обсудить.
Выйдя в коридор, он дожидается, пока купец присоединится к нему и закроет за собой дверь.
– Я ведь не первый, к кому ты обратился, верно? – говорит юноша.
– Верно. Систро... он сказал, что она умрет. Что надеяться можно только на чудо. А я... подумал о тебе.
– Не исключено, что она действительно умрет. Но я все же попытаюсь помочь.
– Но ты ведь не станешь кромсать ее ножом? – голос Финтала срывается с шепота на хрип. – Это убьет ее сразу.
– Я не хирург, у меня другие способы лечения. Мне потребуется большая корзина чистых салфеток. И бутыль с чем-нибудь вроде крепкого бренди.
– Это очень похоже на подготовку к операции, – с испугом говорит Финтал.
– Я не коснусь ее ни ножом, ни каким-либо иным острым предметом, – заверяет Доррин. – Я просто на это не способен. Так ты хочешь, чтобы я попробовал сотворить чудо или...
– Я пошел за салфетками, – говорит Финтал.
Доррин возвращается к постели больной. Лериция стонет, на миг приоткрывает глаза и закрывает снова. Взяв ее за руку, Доррин снова начинает свивать кокон гармонии, но теперь не пытается запереть узел хаоса наглухо, а создает что-то вроде изогнутой отводной трубки, от сердцевины хаоса к поверхности кожи. Потом, сделав паузу, он поворачивается к Нории:
– Ты мне не поможешь?
– Что нужно? – спрашивает та, подходя к кровати. Доррин очерчивает квадрат над животом ее матери:
– Вот отсюда нам нужно убрать ткань. Кожа должна соприкасаться с воздухом.
– Но ты же обещал не...
– Да не буду я резать, сказал ведь! Но здесь, под этим участком – очаг болезни. Я попробую вывести заразу наружу. Если получится, она выйдет на этом месте, но ткань может... задержать.
– Хорошо, я этим займусь.
Доррин отворачивается к окну, за которым видны белые буруны на гребнях океанских волн.
– Жарко... как жарко... – стонет Лериция.
– Успокойся, мама... скоро тебе полегчает.
Дверь открывается. Финтал несет в руках корзину с аккуратно сложенными салфетками, а идущий за ним коротышка большую, заткнутую пробкой бутыль.
Доррин смачивает салфетку бренди и слегка протирает сначала кожу на животе больной, а потом свои пальцы. Они становятся липкими, и ему приходится вытереть их сухой салфеткой.
Склонившись над Лерицией, юноша продолжает укреплять свой кокон, а придав нужную прочность, сжимает его, чтобы давление гармонии направило энергию хаоса в тонкую отводную трубку.
Струящийся со лба пот заливает глаза.
– Принести стул? – спрашивает Финтал.
– Да.
Не отводя глаз от больной, Доррин садится, тянется к очередной салфетке и кладет ее на обнаженный живот.
– Тьма... как ножом... больно.
Доррин кладет руку на лоб женщины, стараясь ее успокоить.
– Потерпи. Это пройдет.
– Финтал....
По морщинистым щекам купца текут слезы, а руку жены он держит так, словно это величайшая драгоценность.
Доррин продолжает сдавливать хаос. Не находя другого выхода, белый огонь вливается в трубку и начинает подниматься к коже.
– Жжет...
Доррин снова касается лба женщины и погружает ее в сон, жалея, что не сделал этого раньше.
– Что ты с ней сотворил? – спрашивает Нория со страхом.
– Усыпил, – рассеянно откликается Доррин. – Надо было раньше, да вот, не сообразил.
Сколько времени потребуется на то, чтобы зараза просочилась сквозь кожу, Доррину неизвестно, но он упорно продолжает промокать обнаженный живот салфетками, не обращая внимания на позеленевшее лицо купца.
Наконец, протерев кожу в последний раз, он посыпает раскрошенным звездочником образовавшуюся на животе круглую рану, более всего похожую на ожог.
– Мне... мне лучше, – бормочет больная, открывая глаза.
– Лучше тебе пока не двигаться, – предостерегает Доррин.
– Что ты сделал? – спрашивает купец, не выдержавший напряжения и упавший в кресло. – Это было похоже на операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Премного благодарен, хозяин. Ежели понадоблюсь, я буду на складе.
Проследовав за купцом в прихожую, Доррин вешает куртку на вешалку, а посох ставит в угол поблизости. Прихожая обшита темными дубовыми панелями, а на лакированном полу, отражающем свет двух медных настенных светильников, красуется хаморианский ковер с замысловатым лиственным узором.
– Лериция наверху. Ее пробрал понос, как и всех нас – наверное, из-за испорченной дичи. Но мы поправились, а ей все хуже и хуже. Вино не помогло, горячие ванны – тоже. Честно скажу, я не больно-то верю вашей братии, но Гонсарова дочка все уши прожужжала моей Норри рассказами про то, как ты вылечил мальчонку. Ну мне и подумалось: хуже-то всяко не будет.
– Давно она захворала?
– Да уж больше восьмидневки. Пойдем, она там.
Голос Финтала едва заметно дрожит. Он тихонько кашляет и начинает подниматься по лестнице. Доррин, прихватив котомку с травами, следует за купцом, дивясь легкой поступи этого немолодого, грузного человека. На устланных ковром ступенях шаги его почти не слышны. А вот юноше кажется, что сам он так топочет сапогами, что вся лестница трясется.
На широкой кровати лежит бледная, изможденная болезнью немолодая женщина; сразу чувствуется, что у нее сильный жар. На табурете в углу сидит светловолосая женщина помоложе. Под покрасневшими глазами видны темные круги.
– Так... жарко... душно... – бормочет больная. Глаза ее широко раскрыты, но она, кажется, не видит ни вошедших, ни женщины на табурете.
– Наша дочь, Нория, – шепотом поясняет Финтал, кивнув в сторону сидящей в углу.
Кивнув молодой женщине, Доррин кладет котомку на пол, подходит к кровати, пробегает пальцами по запястью больной, а потом касается ее лба. Ему становится не по себе: в нижней части живота свился пронизанный зловещими, кроваво-огненными прожилками узел отвратительной белизны хаоса. Доррин предпочел бы удалить пораженный орган, но... об этом и думать-то смешно. У него нет ни хирургических навыков, ни инструментов, ни даже возможности ими воспользоваться. Однако что же делать?
Задумавшись, юноша отступает на шаг, и тут, словно только что заметив его, больная жалобно произносит:
– Мне так плохо... я умру?
– Постараюсь этого не допустить, госпожа, – бормочет Доррин, вымучивая улыбку.
– Не называй госпожой... просто Лера... так жарко.
Она умолкает, глаза ее стекленеют.
– Неужто ничего нельзя сделать? – умоляюще восклицает Финтал.
– Сделать-то можно многое, но я предпочел бы сделать именно то, что нужно, – отрезает Доррин, глядя в упор на купца.
Вздохнув, юноша сосредоточивается на пульсирующем узле хаоса, начиная сплетать вокруг него гармонизирующий кокон. Однако концентрация хаоса слишком велика: кокон рвется. Утерев лоб, Доррин снова обследует чувствами больную и оборачивается к Финталу:
– Мне кое-что потребуется. Надо это обсудить.
Выйдя в коридор, он дожидается, пока купец присоединится к нему и закроет за собой дверь.
– Я ведь не первый, к кому ты обратился, верно? – говорит юноша.
– Верно. Систро... он сказал, что она умрет. Что надеяться можно только на чудо. А я... подумал о тебе.
– Не исключено, что она действительно умрет. Но я все же попытаюсь помочь.
– Но ты ведь не станешь кромсать ее ножом? – голос Финтала срывается с шепота на хрип. – Это убьет ее сразу.
– Я не хирург, у меня другие способы лечения. Мне потребуется большая корзина чистых салфеток. И бутыль с чем-нибудь вроде крепкого бренди.
– Это очень похоже на подготовку к операции, – с испугом говорит Финтал.
– Я не коснусь ее ни ножом, ни каким-либо иным острым предметом, – заверяет Доррин. – Я просто на это не способен. Так ты хочешь, чтобы я попробовал сотворить чудо или...
– Я пошел за салфетками, – говорит Финтал.
Доррин возвращается к постели больной. Лериция стонет, на миг приоткрывает глаза и закрывает снова. Взяв ее за руку, Доррин снова начинает свивать кокон гармонии, но теперь не пытается запереть узел хаоса наглухо, а создает что-то вроде изогнутой отводной трубки, от сердцевины хаоса к поверхности кожи. Потом, сделав паузу, он поворачивается к Нории:
– Ты мне не поможешь?
– Что нужно? – спрашивает та, подходя к кровати. Доррин очерчивает квадрат над животом ее матери:
– Вот отсюда нам нужно убрать ткань. Кожа должна соприкасаться с воздухом.
– Но ты же обещал не...
– Да не буду я резать, сказал ведь! Но здесь, под этим участком – очаг болезни. Я попробую вывести заразу наружу. Если получится, она выйдет на этом месте, но ткань может... задержать.
– Хорошо, я этим займусь.
Доррин отворачивается к окну, за которым видны белые буруны на гребнях океанских волн.
– Жарко... как жарко... – стонет Лериция.
– Успокойся, мама... скоро тебе полегчает.
Дверь открывается. Финтал несет в руках корзину с аккуратно сложенными салфетками, а идущий за ним коротышка большую, заткнутую пробкой бутыль.
Доррин смачивает салфетку бренди и слегка протирает сначала кожу на животе больной, а потом свои пальцы. Они становятся липкими, и ему приходится вытереть их сухой салфеткой.
Склонившись над Лерицией, юноша продолжает укреплять свой кокон, а придав нужную прочность, сжимает его, чтобы давление гармонии направило энергию хаоса в тонкую отводную трубку.
Струящийся со лба пот заливает глаза.
– Принести стул? – спрашивает Финтал.
– Да.
Не отводя глаз от больной, Доррин садится, тянется к очередной салфетке и кладет ее на обнаженный живот.
– Тьма... как ножом... больно.
Доррин кладет руку на лоб женщины, стараясь ее успокоить.
– Потерпи. Это пройдет.
– Финтал....
По морщинистым щекам купца текут слезы, а руку жены он держит так, словно это величайшая драгоценность.
Доррин продолжает сдавливать хаос. Не находя другого выхода, белый огонь вливается в трубку и начинает подниматься к коже.
– Жжет...
Доррин снова касается лба женщины и погружает ее в сон, жалея, что не сделал этого раньше.
– Что ты с ней сотворил? – спрашивает Нория со страхом.
– Усыпил, – рассеянно откликается Доррин. – Надо было раньше, да вот, не сообразил.
Сколько времени потребуется на то, чтобы зараза просочилась сквозь кожу, Доррину неизвестно, но он упорно продолжает промокать обнаженный живот салфетками, не обращая внимания на позеленевшее лицо купца.
Наконец, протерев кожу в последний раз, он посыпает раскрошенным звездочником образовавшуюся на животе круглую рану, более всего похожую на ожог.
– Мне... мне лучше, – бормочет больная, открывая глаза.
– Лучше тебе пока не двигаться, – предостерегает Доррин.
– Что ты сделал? – спрашивает купец, не выдержавший напряжения и упавший в кресло. – Это было похоже на операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155