– По-моему, ее стригут и прядут по всей округе.
– Но мы-то зачем туда едем?
– Сам знаешь – нам нужно попасть в Фэрхэвен, – отвечает Кадара, подбрасывая меч в воздух и ловя его за рукоять.
– Показуха, – фыркает Доррин. – А я как раз и спрашиваю, зачем нам этот Фэрхэвен?
– Затем, что мы обязаны побывать там, если хотим вернуться домой.
– А кто тебе сказал, что нам позволят вернуться? – спрашивает Доррин, трогая посох. – Много вы видели вернувшихся?
– Лортрен, – отвечает Брид.
– А кроме нее?
Доррин только сейчас понимает, что его товарищи и впрямь могут надеяться на возвращение, конечно, после того, как покаются и выразят безоговорочное согласие с целями Братства. Ведь они бойцы, как и светловолосая магистра.
А чего потребуют от него? Отказа от мечтаний о машинах и признания иррационального представления Братства о гармонии?
– Фелтар, – добавляет Кадара.
– Ага, тоже боец.
– А при чем здесь это?
Доррин подавленно молчит.
– Кадара, – вмешивается Брид, – Доррин хочет сказать, что целители не возвращаются почти никогда.
– Но почему?
– Я не знаю, – уныло отвечает Доррин. – Но это правда.
Сказать на это нечего, и все трое, проезжая мимо бесчисленных пасущихся овец, молча спускаются к Вивету.
XXIII
Весеннее солнышко, отражаясь от белого полотна дороги, слепит глаза, и Доррин едет прищурившись, полагаясь не столько на зрение, сколько на чувства. Но, дотянувшись до лежащего внизу города, он начинает тревожно ерзать в седле, прибегая то к зрению, то к чувствам попеременно.
– В чем дело?
– Слепит.
– С чего бы это? – недоумевает Кадара, бросив взгляд на утреннее солнышко.
Доррин продолжает болезненно щуриться.
Впереди, в пологой долине, белые, беспорядочно разбросанные строения перемежаются белыми дорогами, зелеными газонами и затеняющими крыши деревьями.
– Не больно-то высокие тут дома, – замечает Брид, окидывая взглядом окрестности. – Я надеялся, что у чародеев имеется хотя бы пара зданий повыше.
– Возможно, в центре Фэрхэвена они и найдутся, но не думаю, чтобы их было много. Высокие постройки плохо согласуются с хаосом.
– Почему? – любопытствует Кадара.
– Потому, – поясняет Доррин, – что внутренний хаос снижает прочность любого материала, а чем выше постройка, тем сильнее нагрузки. Вот почему нам следует создавать машины.
– Опять ты за свое! – качает головой Брид.
– Он только о машинах и думает, – подхватывает Кадара.
– Но ведь это правда, – настаивает юноша. – С помощью внутренней гармонизации мы можем придавать машинам самую высокую прочность. Сделанные из хорошего черного железа, они смогут противостоять воздействию хаоса. А неспособность сил хаоса пользоваться подобными устройствами могла бы дать нам преимущество.
– В теории звучит неплохо, – говорит Брид, щурясь на движущуюся по дороге повозку. – Но если машины хороши, почему же Братство возражает против них и даже спровадило тебя сюда?
– Они боятся машин, потому что не понимают их. Машины могут делать лишь то, для чего они построены.
– Доррин, – перебивает его Кадара, – все это мы уже слышали, и переубеждать нас тебе нет никакой надобности.
Доррин закрывает глаза. Навстречу путникам ползет повозка. Скрипят несмазанные колеса, крестьянский фургон тащит мышастая лошадь.
– Но... пшла... – доносится с козел тусклый, лишенный выражения голос. Внешне возчик выглядит не старше Брида, но в свете чувств, порой говорящих о действительности больше, чем зрение, кажется дряхлым старцем.
Доррин взмахивает поводьями и ускоряет шаг лошади – заглядевшись на странного возчика, он отстал от Кадары и Брида.
Но прежде, чем ему удается догнать их, мимо, обогнав его, галопом проносится гонец в белой тунике с красной полосой на груди.
Впереди – пара приземистых башен из белого камня.
Доррин внимательно рассматривает сооружение, бросает взгляд на бледно-зеленую листву подстриженных кустов и деревьев за воротами, потом снова присматривается к выбеленному граниту сторожки и мостовой. Чувства его напряжены, кровь пульсирует в висках. Он ощущает несомненную угрозу и хочет понять, в чем она заключается и почему исходит от самого Белого Города – центра всего того, что было, есть и будет Кандаром.
На самом въезде в Белый Город тракт разделяется надвое зелеными посадками, превращаясь в подобие бульвара. А город и впрямь белый. Его белизна слепит сильнее, чем полуденные пески на восточных пляжах Отшельничьего. Белый и чистый, с гранитными мостовыми, сверкающими на солнце и светящимися в тени.
Проследовав за Кадарой и Бридом мимо старых и пустых башен, Доррин окидывает взглядом долину, изумляясь сочетанию белого и зеленого. Легкий ветерок шелестит листьями в облачно-зеленых кронах деревьев, разделяющих улицы надвое. Улочки переплетаются самым прихотливым манером, однако главные тракты, идущие с востока на запад и с севера на юг, словно два белокаменных меча, четко разделяют город на четыре части.
Хотя еще далеко не лето, здесь очень тепло. Даже теплее, чем в Тирхэвене или Вергрене. Но никаких красок, никаких цветов, кроме белизны и зелени, вокруг не видно. Повозки и верховые, направляющиеся в город, движутся по правой стороне бульвара; выезжающие – по левой. А по внешним краям устроены дорожки для пешеходов. Чем ближе к центру, тем ярче становится белизна и тусклее зелень; в самом же центре одиноко высится каменная башня.
Набрав дыхания, Доррин направляет чувства к ветрам, и... едва не выпадает из седла. Наполняющая долину марь – клубящаяся, белесая, с красными прожилками – терзает все его естество. Он утирает рукавом выступивший на лбу пот. В этом городе славно потрудились и каменщики, и садовники, но суть его составляет белая магия.
С трудом приходя в себя, он, словно издалека, слышит обращенные к Бриду слова Кадары:
– Ну, и что мы здесь будем делать? И как нам продолжить путешествие? Чем дальше мы заезжаем, тем выше цены. Не знаю, как у тебя, а у меня осталась всего горстка монет. Кто знает, сколько времени нам придется проторчать в Кандаре? Может быть, целый год!
Доррин снова утирает лоб, тянется за фляжкой с водой и делает большой глоток.
– Как – что делать? – отзывается Брид. – Наймемся в купеческую охрану или что-то в этом роде.
– Ага, это при том, как они платят. И при том, как здесь относятся к женщинам-бойцам!
– У тебя есть идея получше? Ты, кажется, первая забеспокоилась насчет деньжат.
– Должен быть лучший выход.
– Я не могу остаться здесь на ночь, – вмешивается в их спор Доррин.
– Почему? Ты не можешь то, не можешь это, а можешь только смотреть невесть куда и придумывать свои дурацкие машины!
– Слишком много хаоса, – говорит Доррин и ежится, снова ощущая ползущие отовсюду нити белизны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Но мы-то зачем туда едем?
– Сам знаешь – нам нужно попасть в Фэрхэвен, – отвечает Кадара, подбрасывая меч в воздух и ловя его за рукоять.
– Показуха, – фыркает Доррин. – А я как раз и спрашиваю, зачем нам этот Фэрхэвен?
– Затем, что мы обязаны побывать там, если хотим вернуться домой.
– А кто тебе сказал, что нам позволят вернуться? – спрашивает Доррин, трогая посох. – Много вы видели вернувшихся?
– Лортрен, – отвечает Брид.
– А кроме нее?
Доррин только сейчас понимает, что его товарищи и впрямь могут надеяться на возвращение, конечно, после того, как покаются и выразят безоговорочное согласие с целями Братства. Ведь они бойцы, как и светловолосая магистра.
А чего потребуют от него? Отказа от мечтаний о машинах и признания иррационального представления Братства о гармонии?
– Фелтар, – добавляет Кадара.
– Ага, тоже боец.
– А при чем здесь это?
Доррин подавленно молчит.
– Кадара, – вмешивается Брид, – Доррин хочет сказать, что целители не возвращаются почти никогда.
– Но почему?
– Я не знаю, – уныло отвечает Доррин. – Но это правда.
Сказать на это нечего, и все трое, проезжая мимо бесчисленных пасущихся овец, молча спускаются к Вивету.
XXIII
Весеннее солнышко, отражаясь от белого полотна дороги, слепит глаза, и Доррин едет прищурившись, полагаясь не столько на зрение, сколько на чувства. Но, дотянувшись до лежащего внизу города, он начинает тревожно ерзать в седле, прибегая то к зрению, то к чувствам попеременно.
– В чем дело?
– Слепит.
– С чего бы это? – недоумевает Кадара, бросив взгляд на утреннее солнышко.
Доррин продолжает болезненно щуриться.
Впереди, в пологой долине, белые, беспорядочно разбросанные строения перемежаются белыми дорогами, зелеными газонами и затеняющими крыши деревьями.
– Не больно-то высокие тут дома, – замечает Брид, окидывая взглядом окрестности. – Я надеялся, что у чародеев имеется хотя бы пара зданий повыше.
– Возможно, в центре Фэрхэвена они и найдутся, но не думаю, чтобы их было много. Высокие постройки плохо согласуются с хаосом.
– Почему? – любопытствует Кадара.
– Потому, – поясняет Доррин, – что внутренний хаос снижает прочность любого материала, а чем выше постройка, тем сильнее нагрузки. Вот почему нам следует создавать машины.
– Опять ты за свое! – качает головой Брид.
– Он только о машинах и думает, – подхватывает Кадара.
– Но ведь это правда, – настаивает юноша. – С помощью внутренней гармонизации мы можем придавать машинам самую высокую прочность. Сделанные из хорошего черного железа, они смогут противостоять воздействию хаоса. А неспособность сил хаоса пользоваться подобными устройствами могла бы дать нам преимущество.
– В теории звучит неплохо, – говорит Брид, щурясь на движущуюся по дороге повозку. – Но если машины хороши, почему же Братство возражает против них и даже спровадило тебя сюда?
– Они боятся машин, потому что не понимают их. Машины могут делать лишь то, для чего они построены.
– Доррин, – перебивает его Кадара, – все это мы уже слышали, и переубеждать нас тебе нет никакой надобности.
Доррин закрывает глаза. Навстречу путникам ползет повозка. Скрипят несмазанные колеса, крестьянский фургон тащит мышастая лошадь.
– Но... пшла... – доносится с козел тусклый, лишенный выражения голос. Внешне возчик выглядит не старше Брида, но в свете чувств, порой говорящих о действительности больше, чем зрение, кажется дряхлым старцем.
Доррин взмахивает поводьями и ускоряет шаг лошади – заглядевшись на странного возчика, он отстал от Кадары и Брида.
Но прежде, чем ему удается догнать их, мимо, обогнав его, галопом проносится гонец в белой тунике с красной полосой на груди.
Впереди – пара приземистых башен из белого камня.
Доррин внимательно рассматривает сооружение, бросает взгляд на бледно-зеленую листву подстриженных кустов и деревьев за воротами, потом снова присматривается к выбеленному граниту сторожки и мостовой. Чувства его напряжены, кровь пульсирует в висках. Он ощущает несомненную угрозу и хочет понять, в чем она заключается и почему исходит от самого Белого Города – центра всего того, что было, есть и будет Кандаром.
На самом въезде в Белый Город тракт разделяется надвое зелеными посадками, превращаясь в подобие бульвара. А город и впрямь белый. Его белизна слепит сильнее, чем полуденные пески на восточных пляжах Отшельничьего. Белый и чистый, с гранитными мостовыми, сверкающими на солнце и светящимися в тени.
Проследовав за Кадарой и Бридом мимо старых и пустых башен, Доррин окидывает взглядом долину, изумляясь сочетанию белого и зеленого. Легкий ветерок шелестит листьями в облачно-зеленых кронах деревьев, разделяющих улицы надвое. Улочки переплетаются самым прихотливым манером, однако главные тракты, идущие с востока на запад и с севера на юг, словно два белокаменных меча, четко разделяют город на четыре части.
Хотя еще далеко не лето, здесь очень тепло. Даже теплее, чем в Тирхэвене или Вергрене. Но никаких красок, никаких цветов, кроме белизны и зелени, вокруг не видно. Повозки и верховые, направляющиеся в город, движутся по правой стороне бульвара; выезжающие – по левой. А по внешним краям устроены дорожки для пешеходов. Чем ближе к центру, тем ярче становится белизна и тусклее зелень; в самом же центре одиноко высится каменная башня.
Набрав дыхания, Доррин направляет чувства к ветрам, и... едва не выпадает из седла. Наполняющая долину марь – клубящаяся, белесая, с красными прожилками – терзает все его естество. Он утирает рукавом выступивший на лбу пот. В этом городе славно потрудились и каменщики, и садовники, но суть его составляет белая магия.
С трудом приходя в себя, он, словно издалека, слышит обращенные к Бриду слова Кадары:
– Ну, и что мы здесь будем делать? И как нам продолжить путешествие? Чем дальше мы заезжаем, тем выше цены. Не знаю, как у тебя, а у меня осталась всего горстка монет. Кто знает, сколько времени нам придется проторчать в Кандаре? Может быть, целый год!
Доррин снова утирает лоб, тянется за фляжкой с водой и делает большой глоток.
– Как – что делать? – отзывается Брид. – Наймемся в купеческую охрану или что-то в этом роде.
– Ага, это при том, как они платят. И при том, как здесь относятся к женщинам-бойцам!
– У тебя есть идея получше? Ты, кажется, первая забеспокоилась насчет деньжат.
– Должен быть лучший выход.
– Я не могу остаться здесь на ночь, – вмешивается в их спор Доррин.
– Почему? Ты не можешь то, не можешь это, а можешь только смотреть невесть куда и придумывать свои дурацкие машины!
– Слишком много хаоса, – говорит Доррин и ежится, снова ощущая ползущие отовсюду нити белизны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155