Я же предложил систематическую проработку цент-
!32
ральной, важной в данный момент точки душевной структуры.
Невроз следовало <минировать>, действуя из одной надежной
точки. Каждый элемент психической энергии, который вы-
свобождался благодаря ликвидации функций отпора, должен
был усиливать неосознанные инстинктивные стремления и тем
самым делать их более доступными. Стратификация невро-
тических механизмов должна была учитывать систематическую
ликвидацию слоев, заключавших характер в панцирь. Прямые
толкования материала - неосознанных влечений - могли
только повредить этой работе, и их надо было избегать. Боль-
ному надлежало сначала обрести контакт с самим собой, что-
бы понять формирование связей. До тех пор, пока срабатывал
панцирь, больной был в лучшем случае способен к интел-
лектуальному восприятию, но, как показывает опыт, это имело
слишком малое терапевтическое воздействие.
Другое правило требовало последовательно исходить из на-
личия отпора сексуальным стремлениям и при неликвидиро-
ванном отпоре не затрагивать осуждаемые сексуальные желания.
При анализе сопротивления я предлагал быть максимально пос-
ледовательными, то есть настаивать на работе с тем фрагментом
защиты, который в данный момент оказывался наиболее важ-
ным и мешал сильнее всего. Так как характерологический пан-
цирь каждого больного возникал в соответствии с индивиду-
альной историей его болезни, то и техника разрушения панциря
должна была быть особой в каждом отдельном случае, ее сле-
довало от стадии к стадии находить и разрабатывать заново.
Это исключало схематическую технику. Аналитик нес основную
ответственность за удачный исход лечения. Так как панцирь
связывает больного, то его неспособность к откровенности пред-
ставляет собой составную часть болезни, а не проявление злой
воли, как многие полагали тогда. Правильная ликвидация жест-
кого душевного панциря должна привести в конце концов к ос-
вобождению от страха.
Если достигнуто освобождение от страха застоя, то налицо
все шансы возникновения свободно текущей энергии, а с ней -
и генитальной потенции. Спорньм был лишь вопрос о том,
установлен ли с осмыслением явления характерологического
панциря и последний источник душевной энергии. Я сомне-
вался и оказался прав. Техника анализа характера была, не-
сомненно, существенным прогрессом в деле преодоления за-
костеневших неврозов. Акцент делался теперь не на содержании
невротической фантазии, а на энергетической функции. По-
скольку так называемое основное психоаналитическое правило
<говорить все, что приходит в голову> было в большинстве
случаев невьшолнимо, я покончил с зависимостью от него,
превращая в исходную точку анализа не только то, что сообщал
133
больной, но и вообще все, о чем он говорил, в особенности
характер сообщения и молчания. Откровенны были и мол-
чавшие пациенты, и они выражали нечто, поддававшееся раз-
гадке и преодолению. Вопрос о том, как действовать, я еще
ставил рядом с вопросом о том, что делать в соответствии
со старой фрейдовской техникой.
Я уже знал: это самое <как>, форма поведения и сообщений
имели гораздо более существенное значение, чем то, что рас-
сказывал больной. Слова могут лгать, форма их произнесения
не солжет никогда. Она является непосредственным проявле-
нием характера, которое человек не в состоянии осознать. С те-
чением времени я научился понимать саму форму сообщений
как непосредственное проявление неосознанного. Убеждения
и уговоры, адресованные больному, теряли значение и вскоре
стали излишними. То, чего больной не понимал спонтанно
и автоматически, не имело и терапевтической ценности. Ха-
рактерологические позиции должны были пониматься спон-
танно. Интеллектуальное понимание неосознанного уступило
место ощущению собственного выражения. Уже много лет мои
больные не слышали психоаналитических терминов. Именно
поэтому они и лишались возможности скрывать аффект за
словом. Пациент больше не говорил о ненависти, а чувствовал
ее и мог от нее избавиться, если я правильно осуществлял
ликвидацию панциря.
Нарциссистские типы считались непригодными для анали-
тического лечения. Благодаря разрушению панциря стали до-
ступны для лечения и эти пациенты. Я мог зарегистрировать
случаи лечения таких тяжелых характерологических нарушений,
которые тогда считались недоступными для воздействия обыч-
ных методов \.
Перенесение любви и ненависти на аналитика теряет свой
присущий ортодоксальному психоанализу академический харак-
тер. Оно становится чем-то другим, нежели просто разговорами
о детской анальной эротике или воспоминаниями о соответст-
вующих ощущениях. В этой ситуации не надо было ни убеждать,
ни уговаривать. В конце концов WIG пришлось освободиться от
академического отношения к больному и сказать себе, что я как
врач-сексолог отношусь к сексуальности так же, как терапевт -
к соответствующим внутренним органам. При этом я обнаружил
Карл М. Херолд, как и другие, недооценил отличия анализа характера
от психоаналитической техники, если он представляет первый лишь как
технически более угсдгченный метод, а не как нечто коренным образом
отличающееся от психоанализа. (A Controversy about Technique. The
Psychoanalitic Quarterly, Vol. VIII, 1939, № 2)
134
серьезное препятствие в работе. Оно состояло в правиле, при-
менявшемся большинством аналитиков и заключавшемся в не-
обходимости для больного соблюдать воздержание во время ле-
чения. Как же в этом случае можно было понимать и устранять
генитальные нарушения, которыми он страдал?
Эти технические детали, подробное изложение которых мож-
но найти в моей книге <Анализ характера>, я упомянул не
по причинам технического свойства. Я хотел бы охарактери-
зовать только изменение основной позиции, которое позволило
мне открыть у моих выздоровевших пациентов принцип сек-
суального саморегулирования, сформулировать и использовать его
в последующей работе.
Многие аналитические правила имели характер четко вы-
раженных табу, лишь усиливавших невротические табу, свой-
ственные больным по отношению к сексуальности. Таково пра-
вило, в соответствии с которым аналитика нельзя видеть, он
должен оставаться, так сказать, неисписанным листом бумаги,
чтобы на нем больной мог записывать свои впечатления и ощу-
щения. Такой подход не устранял, а укреплял у больного ощу-
щение, что он имеет дело с <невидимым> существом, не ста-
новящимся ближе, сверхчеловеческим, а следовательно, в со-
ответствии с детским мышлением, бесполым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
!32
ральной, важной в данный момент точки душевной структуры.
Невроз следовало <минировать>, действуя из одной надежной
точки. Каждый элемент психической энергии, который вы-
свобождался благодаря ликвидации функций отпора, должен
был усиливать неосознанные инстинктивные стремления и тем
самым делать их более доступными. Стратификация невро-
тических механизмов должна была учитывать систематическую
ликвидацию слоев, заключавших характер в панцирь. Прямые
толкования материала - неосознанных влечений - могли
только повредить этой работе, и их надо было избегать. Боль-
ному надлежало сначала обрести контакт с самим собой, что-
бы понять формирование связей. До тех пор, пока срабатывал
панцирь, больной был в лучшем случае способен к интел-
лектуальному восприятию, но, как показывает опыт, это имело
слишком малое терапевтическое воздействие.
Другое правило требовало последовательно исходить из на-
личия отпора сексуальным стремлениям и при неликвидиро-
ванном отпоре не затрагивать осуждаемые сексуальные желания.
При анализе сопротивления я предлагал быть максимально пос-
ледовательными, то есть настаивать на работе с тем фрагментом
защиты, который в данный момент оказывался наиболее важ-
ным и мешал сильнее всего. Так как характерологический пан-
цирь каждого больного возникал в соответствии с индивиду-
альной историей его болезни, то и техника разрушения панциря
должна была быть особой в каждом отдельном случае, ее сле-
довало от стадии к стадии находить и разрабатывать заново.
Это исключало схематическую технику. Аналитик нес основную
ответственность за удачный исход лечения. Так как панцирь
связывает больного, то его неспособность к откровенности пред-
ставляет собой составную часть болезни, а не проявление злой
воли, как многие полагали тогда. Правильная ликвидация жест-
кого душевного панциря должна привести в конце концов к ос-
вобождению от страха.
Если достигнуто освобождение от страха застоя, то налицо
все шансы возникновения свободно текущей энергии, а с ней -
и генитальной потенции. Спорньм был лишь вопрос о том,
установлен ли с осмыслением явления характерологического
панциря и последний источник душевной энергии. Я сомне-
вался и оказался прав. Техника анализа характера была, не-
сомненно, существенным прогрессом в деле преодоления за-
костеневших неврозов. Акцент делался теперь не на содержании
невротической фантазии, а на энергетической функции. По-
скольку так называемое основное психоаналитическое правило
<говорить все, что приходит в голову> было в большинстве
случаев невьшолнимо, я покончил с зависимостью от него,
превращая в исходную точку анализа не только то, что сообщал
133
больной, но и вообще все, о чем он говорил, в особенности
характер сообщения и молчания. Откровенны были и мол-
чавшие пациенты, и они выражали нечто, поддававшееся раз-
гадке и преодолению. Вопрос о том, как действовать, я еще
ставил рядом с вопросом о том, что делать в соответствии
со старой фрейдовской техникой.
Я уже знал: это самое <как>, форма поведения и сообщений
имели гораздо более существенное значение, чем то, что рас-
сказывал больной. Слова могут лгать, форма их произнесения
не солжет никогда. Она является непосредственным проявле-
нием характера, которое человек не в состоянии осознать. С те-
чением времени я научился понимать саму форму сообщений
как непосредственное проявление неосознанного. Убеждения
и уговоры, адресованные больному, теряли значение и вскоре
стали излишними. То, чего больной не понимал спонтанно
и автоматически, не имело и терапевтической ценности. Ха-
рактерологические позиции должны были пониматься спон-
танно. Интеллектуальное понимание неосознанного уступило
место ощущению собственного выражения. Уже много лет мои
больные не слышали психоаналитических терминов. Именно
поэтому они и лишались возможности скрывать аффект за
словом. Пациент больше не говорил о ненависти, а чувствовал
ее и мог от нее избавиться, если я правильно осуществлял
ликвидацию панциря.
Нарциссистские типы считались непригодными для анали-
тического лечения. Благодаря разрушению панциря стали до-
ступны для лечения и эти пациенты. Я мог зарегистрировать
случаи лечения таких тяжелых характерологических нарушений,
которые тогда считались недоступными для воздействия обыч-
ных методов \.
Перенесение любви и ненависти на аналитика теряет свой
присущий ортодоксальному психоанализу академический харак-
тер. Оно становится чем-то другим, нежели просто разговорами
о детской анальной эротике или воспоминаниями о соответст-
вующих ощущениях. В этой ситуации не надо было ни убеждать,
ни уговаривать. В конце концов WIG пришлось освободиться от
академического отношения к больному и сказать себе, что я как
врач-сексолог отношусь к сексуальности так же, как терапевт -
к соответствующим внутренним органам. При этом я обнаружил
Карл М. Херолд, как и другие, недооценил отличия анализа характера
от психоаналитической техники, если он представляет первый лишь как
технически более угсдгченный метод, а не как нечто коренным образом
отличающееся от психоанализа. (A Controversy about Technique. The
Psychoanalitic Quarterly, Vol. VIII, 1939, № 2)
134
серьезное препятствие в работе. Оно состояло в правиле, при-
менявшемся большинством аналитиков и заключавшемся в не-
обходимости для больного соблюдать воздержание во время ле-
чения. Как же в этом случае можно было понимать и устранять
генитальные нарушения, которыми он страдал?
Эти технические детали, подробное изложение которых мож-
но найти в моей книге <Анализ характера>, я упомянул не
по причинам технического свойства. Я хотел бы охарактери-
зовать только изменение основной позиции, которое позволило
мне открыть у моих выздоровевших пациентов принцип сек-
суального саморегулирования, сформулировать и использовать его
в последующей работе.
Многие аналитические правила имели характер четко вы-
раженных табу, лишь усиливавших невротические табу, свой-
ственные больным по отношению к сексуальности. Таково пра-
вило, в соответствии с которым аналитика нельзя видеть, он
должен оставаться, так сказать, неисписанным листом бумаги,
чтобы на нем больной мог записывать свои впечатления и ощу-
щения. Такой подход не устранял, а укреплял у больного ощу-
щение, что он имеет дело с <невидимым> существом, не ста-
новящимся ближе, сверхчеловеческим, а следовательно, в со-
ответствии с детским мышлением, бесполым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109