Если
все человечество мечтает о любовном счастье и поверяет эти
мечты бумаге и слову, то разве не должно стать возможным
осуществление таких мечтаний? Цель была ясна. Факты, скры-
вавшиеся в глубине биологической структуры, требовали от
врача действий. Почему же стремление к счастью проявлялось
вновь и вновь только как фантастический образ, боровшийся
с жестокой реальностью?
Что в поведении людей можно признать в качестве цели
и намерения, которыми определяется их жизнь? Чего люди
требуют от жизни, чего хотят достичь в ней? Такие вопросы
Фрейд ставил в 1930 г. после дискуссий, на которых сказалась
свойственная широким массам сексуальная воля к жизни. Эта
воля проникла в тихую квартиру ученого и довела острые про-
тиворечия в его сознании до прямого конфликта.
Фрейду пришлось признать: <Ответ на этот вопрос вряд
ли будет ошибочен. Они стремятся к счастью, они хотят стать
счастливыми и остаться такими>. Люди хотят переживать ощу-
щение удовольствия - это программа реализации принципа удо-
вольствия, устанавливающая жизненную цель, и она занимает
центральное место в работе душевного аппарата. <Не может
быть сомнения в его целесообразности, и все же его программа
в ссоре со всем миром, как с макрокосмом, так и с мик-
рокосмом. Он вообще неосуществим, ибо ему противоречат
все институты Вселенной. Можно было бы сказать, что на-
мерение человека быть <счастливым> не включено в план <тво-
рения>. То, что называют счастьем в строгом смысле этого
слова, происходит скорее от внезапного удовлетворения на-
копившихся потребностей и по природе своей возможно только
как эпизодическое явление>.
Фрейд выразил здесь настроение, частично проявляющее
неспособность человека к счастью. Аргумент звучит хорошо,
но он неверен. Сначала кажется, что аскетизм является пред-
посылкой переживания счастья. Выдвигать такой аргумент -
значит упускать из виду, с одной стороны, что само накопление
потребностей воспринимается как счастье, если оно имеет пер-
спективу разрядки и не продолжается слишком долго, что оно,
с другой стороны, делает организм неспособным испытывать
счастье и закостенелым в том случае, если нет перспективы
удовлетворения, а переживанию счастья угрожает наказание.
Особенность самого сильного переживания счастья - сексуаль-
ного оргазма - заключается в том, что оно предполагает на-
копление биологической энергии. Отсюда вовсе не следует сде-
166
данный Фрейдом вывод о том, что счастье противоречит всем
институтам Вселенной.
Сегодня я располагаю экспериментальными доказательствами
неправильности этого утверждения. Тогда я только чувствовал,
что Фрейд скрывал действительность за оборотом речи. До-
пустить возможность человеческого счастья означало перечерк-
нуть учения о принуждении к повторению и о влечении к
смерти. Это означало выступить с критикой общественных ин-
ститутов, разрушающих жизненное счастье. Чтобы продолжать
придерживаться точки зрения, проникнутой отчаянием, Фрейд
приводил аргументы, взятые из существовавшей ситуации, не
ставя вопрос о том, являются ли они безусловно необходимыми
и неизменными. Я не понимал, как Фрейд мог полагать, что
открытие детской сексуальности не могло оказывать никакого
преобразующего воздействия на мир. Мне казалось, что он
сам был несправедлив по отношению к своим произведениям
и понимал трагичность этого противоречия, ведь когда я воз-
ражал ему, приводя свои аргументы, он мне говорил, что я
совсем не прав или <в полном одиночестве испытаю тяжелую
судьбу психоанализа>.
Как в дискуссиях, так и в публикациях Фрейд искал выхода
в биологической теории страдания. Он искал выхода из ка-
тастрофы культуры в <напряжении эроса>.
В частном разговоре, состоявшемся в 1926 г., Фрейд вы-
разил надежду на удачный исход революционного <экспери-
мента> в Советской России. Никто еще не предчувствовал,
что ленинская попытка установления социальной демократии
закончится такой катастрофой. Фрейд знал о болезни чело-
вечества и выразил свое знание в письменной форме. Отно-
шение этого общего заболевания к русской, а позже к немецкой
катастрофе было столь же чуждо мышлению психиатра, сколь
и политика. Три года спустя общественная ситуация в Германии
и Австрии была замутнена до такой степени, что любая научная
деятельность вызывала раздражение. Иррационализм в поли-
тической жизни выступал с полной откровенностью, и ана-
литическая психология все сильнее устремлялась в область об-
щественных проблем.
В моей работе человек как пациент и как субъект обще-
ственной деятельности все больше сливались воедино. Я видел,
что невротические и голодные массы становились добычей по-
литических хищников. Фрейд, сознавая опасность душевной чу-
мы, боялся вовлечения психоанализа в политический хаос. Кон-
фликт, который он переживал, очень приблизил меня к нему
в человеческом отношении.
Сегодня я понимаю и его величие, и неизбежность охва-
тившего его отчаяния. Полтора десятилетия он боролся за при-
167
знание простых фактов. Коллеги бросали в него грязью, об-
зывали шарлатаном и оспаривали честность его намерений.
Фрейд был не социальным прагматиком, а <только> ученым,
но в самом строгом смысле этого слова. Мир не мог дольше
отвергать существование неосознанной душевной жизни и начал
вновь свою давно опробованную игру, цель которой - погубить,
разлагая. Мир подарил Фрейду многих учеников, которые яви-
лись к накрытому столу, не испыплвая затруднений в работе.
Они были заинтересованы только в том, чтобы быстро сделать
психоанализ популярным. Они внесли в свою организацию кон-
сервативные привязанности этого мира, но без организации
работа Фрейда не могла существовать. Один за другим эти
ученики жертвовали теорией либидо или опошляли ее. Фрейд
знал, как трудно было отстаивать теорию либидо. Но в ин-
тересах самосохранения и сохранения движения он не мог вы-
сказать взгляды, которые он только один и защищал. Он со
своей наукой вышел далеко за тесные духовные рамки тра-
диционной буржуазности, а его же школа тянула его назад.
Фрейд понимал, что я в 1929 г. был прав в своем юношеском
задоре, но признать это означало пожертвовать половиной ор-
ганизации психоаналитиков.
Важную роль в психотерапии играл вопрос воспитания детей.
Было очевидно, что в истоке душевных заболеваний лежит
вытеснение сексуальности. Аналитическая педагогика и терапия
пытались устранить вытеснение сексуальных влечений. Следу-
ющим вопросом, возникавшим на этом пути, был:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
все человечество мечтает о любовном счастье и поверяет эти
мечты бумаге и слову, то разве не должно стать возможным
осуществление таких мечтаний? Цель была ясна. Факты, скры-
вавшиеся в глубине биологической структуры, требовали от
врача действий. Почему же стремление к счастью проявлялось
вновь и вновь только как фантастический образ, боровшийся
с жестокой реальностью?
Что в поведении людей можно признать в качестве цели
и намерения, которыми определяется их жизнь? Чего люди
требуют от жизни, чего хотят достичь в ней? Такие вопросы
Фрейд ставил в 1930 г. после дискуссий, на которых сказалась
свойственная широким массам сексуальная воля к жизни. Эта
воля проникла в тихую квартиру ученого и довела острые про-
тиворечия в его сознании до прямого конфликта.
Фрейду пришлось признать: <Ответ на этот вопрос вряд
ли будет ошибочен. Они стремятся к счастью, они хотят стать
счастливыми и остаться такими>. Люди хотят переживать ощу-
щение удовольствия - это программа реализации принципа удо-
вольствия, устанавливающая жизненную цель, и она занимает
центральное место в работе душевного аппарата. <Не может
быть сомнения в его целесообразности, и все же его программа
в ссоре со всем миром, как с макрокосмом, так и с мик-
рокосмом. Он вообще неосуществим, ибо ему противоречат
все институты Вселенной. Можно было бы сказать, что на-
мерение человека быть <счастливым> не включено в план <тво-
рения>. То, что называют счастьем в строгом смысле этого
слова, происходит скорее от внезапного удовлетворения на-
копившихся потребностей и по природе своей возможно только
как эпизодическое явление>.
Фрейд выразил здесь настроение, частично проявляющее
неспособность человека к счастью. Аргумент звучит хорошо,
но он неверен. Сначала кажется, что аскетизм является пред-
посылкой переживания счастья. Выдвигать такой аргумент -
значит упускать из виду, с одной стороны, что само накопление
потребностей воспринимается как счастье, если оно имеет пер-
спективу разрядки и не продолжается слишком долго, что оно,
с другой стороны, делает организм неспособным испытывать
счастье и закостенелым в том случае, если нет перспективы
удовлетворения, а переживанию счастья угрожает наказание.
Особенность самого сильного переживания счастья - сексуаль-
ного оргазма - заключается в том, что оно предполагает на-
копление биологической энергии. Отсюда вовсе не следует сде-
166
данный Фрейдом вывод о том, что счастье противоречит всем
институтам Вселенной.
Сегодня я располагаю экспериментальными доказательствами
неправильности этого утверждения. Тогда я только чувствовал,
что Фрейд скрывал действительность за оборотом речи. До-
пустить возможность человеческого счастья означало перечерк-
нуть учения о принуждении к повторению и о влечении к
смерти. Это означало выступить с критикой общественных ин-
ститутов, разрушающих жизненное счастье. Чтобы продолжать
придерживаться точки зрения, проникнутой отчаянием, Фрейд
приводил аргументы, взятые из существовавшей ситуации, не
ставя вопрос о том, являются ли они безусловно необходимыми
и неизменными. Я не понимал, как Фрейд мог полагать, что
открытие детской сексуальности не могло оказывать никакого
преобразующего воздействия на мир. Мне казалось, что он
сам был несправедлив по отношению к своим произведениям
и понимал трагичность этого противоречия, ведь когда я воз-
ражал ему, приводя свои аргументы, он мне говорил, что я
совсем не прав или <в полном одиночестве испытаю тяжелую
судьбу психоанализа>.
Как в дискуссиях, так и в публикациях Фрейд искал выхода
в биологической теории страдания. Он искал выхода из ка-
тастрофы культуры в <напряжении эроса>.
В частном разговоре, состоявшемся в 1926 г., Фрейд вы-
разил надежду на удачный исход революционного <экспери-
мента> в Советской России. Никто еще не предчувствовал,
что ленинская попытка установления социальной демократии
закончится такой катастрофой. Фрейд знал о болезни чело-
вечества и выразил свое знание в письменной форме. Отно-
шение этого общего заболевания к русской, а позже к немецкой
катастрофе было столь же чуждо мышлению психиатра, сколь
и политика. Три года спустя общественная ситуация в Германии
и Австрии была замутнена до такой степени, что любая научная
деятельность вызывала раздражение. Иррационализм в поли-
тической жизни выступал с полной откровенностью, и ана-
литическая психология все сильнее устремлялась в область об-
щественных проблем.
В моей работе человек как пациент и как субъект обще-
ственной деятельности все больше сливались воедино. Я видел,
что невротические и голодные массы становились добычей по-
литических хищников. Фрейд, сознавая опасность душевной чу-
мы, боялся вовлечения психоанализа в политический хаос. Кон-
фликт, который он переживал, очень приблизил меня к нему
в человеческом отношении.
Сегодня я понимаю и его величие, и неизбежность охва-
тившего его отчаяния. Полтора десятилетия он боролся за при-
167
знание простых фактов. Коллеги бросали в него грязью, об-
зывали шарлатаном и оспаривали честность его намерений.
Фрейд был не социальным прагматиком, а <только> ученым,
но в самом строгом смысле этого слова. Мир не мог дольше
отвергать существование неосознанной душевной жизни и начал
вновь свою давно опробованную игру, цель которой - погубить,
разлагая. Мир подарил Фрейду многих учеников, которые яви-
лись к накрытому столу, не испыплвая затруднений в работе.
Они были заинтересованы только в том, чтобы быстро сделать
психоанализ популярным. Они внесли в свою организацию кон-
сервативные привязанности этого мира, но без организации
работа Фрейда не могла существовать. Один за другим эти
ученики жертвовали теорией либидо или опошляли ее. Фрейд
знал, как трудно было отстаивать теорию либидо. Но в ин-
тересах самосохранения и сохранения движения он не мог вы-
сказать взгляды, которые он только один и защищал. Он со
своей наукой вышел далеко за тесные духовные рамки тра-
диционной буржуазности, а его же школа тянула его назад.
Фрейд понимал, что я в 1929 г. был прав в своем юношеском
задоре, но признать это означало пожертвовать половиной ор-
ганизации психоаналитиков.
Важную роль в психотерапии играл вопрос воспитания детей.
Было очевидно, что в истоке душевных заболеваний лежит
вытеснение сексуальности. Аналитическая педагогика и терапия
пытались устранить вытеснение сексуальных влечений. Следу-
ющим вопросом, возникавшим на этом пути, был:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109