Как же должен
был больной преодолеть свой сексуальный страх в той жизни,
которая и сделала его больным? Сексуальность, если с ней
обходиться таким образом, по-прежнему остается чем-то дья-
вольским и запретным, при любых обстоятельствах достойным
<осуждения> или <сублимации>. Пациентам запрещалось рас-
сматривать аналитика как существо определенного пола. Как
же больной мог отважиться в таком случае проявить себя че-
ловеком, критически оценивающим ситуацию? Пациенты и без
того очень хорошо знали аналитиков, только редко высказывали
это при той технике, которая к ним применялась. У меня
они учились прежде всего преодолевать всякую боязнь критики
по моему адресу. Пациент должен был <только вспоминать>,
но ни в коем случае не <делать что-нибудь>. Я оказался в одном
лагере с Ференци, отвергая этот метод. Больному, конечно
же, надлежало иметь право и на действие. У Ференци возникли
трудности в отношениях с Международным психоаналитическим
объединением из-за того, что он, руководствуясь безошибочной
интуицией, заставлял пациентов играть, как детей.
Я пытался любыми мыслимыми способами освободить их от
одеревенелости характера. Они должны были рассматривать меня
неавторитарно, по-человечески. Это часть тайны моих успехов,
которые нашли признание. Вторая часть тайны заключалась в том,
что я всеми имеющимися в моем распоряжении средствами,
соответствующими врачебной работе, освобождал их от гени-
135
тальных торможений. Я не считал выздоровевшим ни одного
пациента, который не мог, по меньшей мере, онанировать, не
испытывая чувства вины. Я придавал самое большое значение
контролю над их генитальной половой жизнью. Мне удалось
добиться понимания того обстоятельства, что это не имеет ничего
общего с поверхностным лечением с помощью мастурбации, при-
менявшимся некоторыми <дикими> психоаналитиками. Именно
благодаря этому я и научился отличать мнимую генитальность
от естественной генитальной ориентации. Так на протяжении
многих лет работы перед моими глазами постепенно формиро-
вались черты <генитального характера>, которые я впоследствии
противопоставил <невротическому характеру>.
Я преодолел страх перед действиями больных и открыл не-
бывалый мир. В глубине невротического механизма, за всеми
опасными, гротескными и неразумными фантазиями и импульсами
обнаружился участок простой, естественной, достойной природы.
Я обнаруживал его у каждого больного без исключения, в чью
душу мне удалось проникнуть достаточно глубоко. Это при-
давало мне мужества. Я позволял больным все больше и не
разочаровывался. Правда, иногда возникали опасные ситуации,
но достигнутый мною уровень характеризует тот факт, что в
моей богатой и многогранной практике не было зарегистри-
ровано ни одного случая самоубийства. Лишь гораздо позже
мне стали понятны самоубийства, случавшиеся в психоанали-
тической практике: больные кончали с собой, если их сек-
суальная энергия хотя и была обнаружена, но не получала
должной разрядки.
Страх перед дурными влечениями, правящий всем миром,
очень серьезно затруднял работу аналитических терапевтов, без
сомнений принявших представление об абсолютном антагонизме
между природой (инстинкт, сексуальность) и культурой (мораль,
труд и долг) и вытекающий отсюда тезис о том, что <переживание
влечения> противоречит выздоровлению. Прошло много времени,
прежде чем я освободился от страха перед этим <переживанием
влечений>. Оказалось, что асоциальные влечения, наполняющие не-
осознанную душевную жизнь, лишь тогда злы и опасны, когда бло-
кируется разрядка энергии, легко достигаемая в нормальных лю-
бовных отношениях. В противном случае существуют лишь три
болезненных выхода: дикое, саморазрушающее следование ин-
стинктам (мании, алкоголизм, преступления, вызванные чувст-
вом вины, психопатическая импульсивность, убийство на сексу-
альной почве, изнасилование детей и т. д.), неврозы характера,
вызванные воспрепятствованием влечениям (невроз навязчивых со-
стояний, истерия страха, истерия превращения), и функциональные
психозы (шизофрения, паранойя и меланхолия, маниакально-
депрессивные психозы). Я не говорю о невротических механиз-
136
мах, проявляющихся в политике, в войнах, в брачной жизни, в
воспитании детей и представляющих собой следствия генитальной
неудовлетворенности масс.
Обретая способность к полному генитальному самоотрече-
нию, больные изменяли всю свою сущность так быстро и ра-
дикально, что я поначалу не осознавал этого изменения. Я не
понимал, как тягучий невротический процесс мог допустить
такой быстрый поворот. Исчезали не только невротические
симптомы страха, но изменялась и вся сущность человека. Я не
мог теоретически классифицировать происходившее. Исчезно-
вение симптомов я понял благодаря устранению застоя сек-
суальной энергии, до тех пор питавшей их. Изменение же
характера не поддавалось клиническому пониманию. Казалось,
что генитальный характер функционирует по другим, до сих
пор неизвестным законам. Я хотел бы пояснить это на не-
которых примерах.
Больные внезапно начинали воспринимать моральные оцен-
ки со стороны окружающих как нечто чуждое и странное.
Пусть даже прежде они защищали сколь угодно строгое до-
брачное целомудрие - теперь находили это требование гротеск-
ным. У них больше не было <контакта> со своими прежними
взглядами, они как бы отстранялись от них. В ходе работы
изменялся характер социальных реакций пациентов. Если преж-
де они работали механически, не показывая своего отношения
к работе, рассматривая ее как необходимое зло, с которым
приходилось мириться, не особенно об этом размышляя, то
теперь стали разборчивы в выборе характера труда. Если они
не работали до сих пор из-за невротических нарушений, то
у них возникала теперь глубокая потребность в труде, при-
ближенном к жизни, который интересовал бы их лично. Если
выполнявшаяся ими работа была пригодна для удовлетворения
душевных интересов, то пациенты расцветали. Если же работа
была механической, как, например, труд служащего, торговца
или адвоката средней руки, то она превращалась в почти не-
выносимое бремя.
В таких случаях мне было нелегко справляться с возни-
кавшими трудностями - ведь мир не был ориентирован на учет
трудовых интересов людей. Педагоги, которые до сих пор при-
держивались хотя и либеральных, но все же не слишком кри-
тических взглядов на воспитание, начали воспринимать обыч-
ный способ обращения с детьми как болезненный и невы-
носимый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
был больной преодолеть свой сексуальный страх в той жизни,
которая и сделала его больным? Сексуальность, если с ней
обходиться таким образом, по-прежнему остается чем-то дья-
вольским и запретным, при любых обстоятельствах достойным
<осуждения> или <сублимации>. Пациентам запрещалось рас-
сматривать аналитика как существо определенного пола. Как
же больной мог отважиться в таком случае проявить себя че-
ловеком, критически оценивающим ситуацию? Пациенты и без
того очень хорошо знали аналитиков, только редко высказывали
это при той технике, которая к ним применялась. У меня
они учились прежде всего преодолевать всякую боязнь критики
по моему адресу. Пациент должен был <только вспоминать>,
но ни в коем случае не <делать что-нибудь>. Я оказался в одном
лагере с Ференци, отвергая этот метод. Больному, конечно
же, надлежало иметь право и на действие. У Ференци возникли
трудности в отношениях с Международным психоаналитическим
объединением из-за того, что он, руководствуясь безошибочной
интуицией, заставлял пациентов играть, как детей.
Я пытался любыми мыслимыми способами освободить их от
одеревенелости характера. Они должны были рассматривать меня
неавторитарно, по-человечески. Это часть тайны моих успехов,
которые нашли признание. Вторая часть тайны заключалась в том,
что я всеми имеющимися в моем распоряжении средствами,
соответствующими врачебной работе, освобождал их от гени-
135
тальных торможений. Я не считал выздоровевшим ни одного
пациента, который не мог, по меньшей мере, онанировать, не
испытывая чувства вины. Я придавал самое большое значение
контролю над их генитальной половой жизнью. Мне удалось
добиться понимания того обстоятельства, что это не имеет ничего
общего с поверхностным лечением с помощью мастурбации, при-
менявшимся некоторыми <дикими> психоаналитиками. Именно
благодаря этому я и научился отличать мнимую генитальность
от естественной генитальной ориентации. Так на протяжении
многих лет работы перед моими глазами постепенно формиро-
вались черты <генитального характера>, которые я впоследствии
противопоставил <невротическому характеру>.
Я преодолел страх перед действиями больных и открыл не-
бывалый мир. В глубине невротического механизма, за всеми
опасными, гротескными и неразумными фантазиями и импульсами
обнаружился участок простой, естественной, достойной природы.
Я обнаруживал его у каждого больного без исключения, в чью
душу мне удалось проникнуть достаточно глубоко. Это при-
давало мне мужества. Я позволял больным все больше и не
разочаровывался. Правда, иногда возникали опасные ситуации,
но достигнутый мною уровень характеризует тот факт, что в
моей богатой и многогранной практике не было зарегистри-
ровано ни одного случая самоубийства. Лишь гораздо позже
мне стали понятны самоубийства, случавшиеся в психоанали-
тической практике: больные кончали с собой, если их сек-
суальная энергия хотя и была обнаружена, но не получала
должной разрядки.
Страх перед дурными влечениями, правящий всем миром,
очень серьезно затруднял работу аналитических терапевтов, без
сомнений принявших представление об абсолютном антагонизме
между природой (инстинкт, сексуальность) и культурой (мораль,
труд и долг) и вытекающий отсюда тезис о том, что <переживание
влечения> противоречит выздоровлению. Прошло много времени,
прежде чем я освободился от страха перед этим <переживанием
влечений>. Оказалось, что асоциальные влечения, наполняющие не-
осознанную душевную жизнь, лишь тогда злы и опасны, когда бло-
кируется разрядка энергии, легко достигаемая в нормальных лю-
бовных отношениях. В противном случае существуют лишь три
болезненных выхода: дикое, саморазрушающее следование ин-
стинктам (мании, алкоголизм, преступления, вызванные чувст-
вом вины, психопатическая импульсивность, убийство на сексу-
альной почве, изнасилование детей и т. д.), неврозы характера,
вызванные воспрепятствованием влечениям (невроз навязчивых со-
стояний, истерия страха, истерия превращения), и функциональные
психозы (шизофрения, паранойя и меланхолия, маниакально-
депрессивные психозы). Я не говорю о невротических механиз-
136
мах, проявляющихся в политике, в войнах, в брачной жизни, в
воспитании детей и представляющих собой следствия генитальной
неудовлетворенности масс.
Обретая способность к полному генитальному самоотрече-
нию, больные изменяли всю свою сущность так быстро и ра-
дикально, что я поначалу не осознавал этого изменения. Я не
понимал, как тягучий невротический процесс мог допустить
такой быстрый поворот. Исчезали не только невротические
симптомы страха, но изменялась и вся сущность человека. Я не
мог теоретически классифицировать происходившее. Исчезно-
вение симптомов я понял благодаря устранению застоя сек-
суальной энергии, до тех пор питавшей их. Изменение же
характера не поддавалось клиническому пониманию. Казалось,
что генитальный характер функционирует по другим, до сих
пор неизвестным законам. Я хотел бы пояснить это на не-
которых примерах.
Больные внезапно начинали воспринимать моральные оцен-
ки со стороны окружающих как нечто чуждое и странное.
Пусть даже прежде они защищали сколь угодно строгое до-
брачное целомудрие - теперь находили это требование гротеск-
ным. У них больше не было <контакта> со своими прежними
взглядами, они как бы отстранялись от них. В ходе работы
изменялся характер социальных реакций пациентов. Если преж-
де они работали механически, не показывая своего отношения
к работе, рассматривая ее как необходимое зло, с которым
приходилось мириться, не особенно об этом размышляя, то
теперь стали разборчивы в выборе характера труда. Если они
не работали до сих пор из-за невротических нарушений, то
у них возникала теперь глубокая потребность в труде, при-
ближенном к жизни, который интересовал бы их лично. Если
выполнявшаяся ими работа была пригодна для удовлетворения
душевных интересов, то пациенты расцветали. Если же работа
была механической, как, например, труд служащего, торговца
или адвоката средней руки, то она превращалась в почти не-
выносимое бремя.
В таких случаях мне было нелегко справляться с возни-
кавшими трудностями - ведь мир не был ориентирован на учет
трудовых интересов людей. Педагоги, которые до сих пор при-
держивались хотя и либеральных, но все же не слишком кри-
тических взглядов на воспитание, начали воспринимать обыч-
ный способ обращения с детьми как болезненный и невы-
носимый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109