— В-третьих, я издам указ о запрете производства, выпуска и общественного потребления низкосортных коньяков, а фальсификацию хороших прикажу считать тягчайшим государственным преступлением. Советский народ заслужил пить не меньше пяти звездочек!
— Одобряю! Только не забудь, что я люблю хорошее вино.
— Раз народ одобряет такую политику, то самыми натуральными грузинскими и молдавскими винами будут круглосуточно торговать во всех сельпо и станционных буфетах. Далее, в-четвертых, я прикажу объявить всенародную войну…
— Ты уже говорил: повсеместное изведение тараканов! А что будет первым и вторым?
— Во всех гостиницах Советского Союза установят двуспальные кровати, а женщинам строжайше запретят разговаривать, пока они там не окажутся!
— Я не права! Ты будешь очень мудрым правителем, и благодарный Советский народ еще при жизни воздвигнет твои монументы по всей стране: от Москвы до самых, самых окраин, — сказала Лариса и легко поцеловала его в уголок губ.
— Не надо по всей стране! Достаточно одного: на Васильевском острове, между шестой и седьмой линиями. У Среднего проспекта, где начинается бульвар, — обнимая ее, ответил Горлов.
— Ты создан для Советской власти, не понимаю, как она до сих без тебя держится!
— По инерции держится! Сохнет без меня старушка Софья Васильевна, на последнем издыхании страдалица!
— А без шуток, чтобы ты стал делать, если б получил власть? — свет падал на нее сбоку, и Горлов подумал, что никогда не видел ее такой красивой, как в эту минуту.
— Я бы сразу обменял ее, в первый же день, — сказал Горлов. — Обменял бы не раздумывая — годы власти на миг любви!
Стенки и перекрытия в гостинице беспрепятственно пропускали грохот ресторанного оркестра, звон посуды, ругань и другие звуки мужского застолья сверху, снизу и откуда-то с боков, но Горлов различил их только глубокой ночью. Между сдвинутыми кроватями оставалась широкая расселина, из нее несло сырым холодом, и продольные доски больно впивались в бока. Было тесно, но он не хотел передвигаться на свою половину и ворочался, стараясь не потревожить Ларису.
Под утро Горлову показалось, что наступила тишина, но вскоре он расслышал треск и шорох в трубах, томительное журчание воды в соседнем номере, и где-то под потолком в углу застрекотал сверчок.
Этого не могло быть — откуда взялся здесь сверчок? — но стрекот не стихал, он будто усиливался, глуша другие звуки.
«Это не сверчок, это швейная машинка. Надо сказать, чтобы выключили», — медленно думал Горлов, не заметив, как подступил сон.
4.8 Не обманешь — не получишь!
Он проснулся от бьющего в глаза яркого света. Небо за окном было неправдоподобно синим, и в столбах солнечного света, как мошкара, роились пылинки.
— Тебе уже звонили, спрашивали когда прислать машину, — Лариса куталась в махровый халат, который всегда возила с собой, и выглядела невеселой. — Все-таки зря я поехала, боюсь, что придется переклеивать обои, девчонки-маляры совсем молоденькие, только год работают. Приехали по лимиту из Пскова, ветер в голове.
— Без тебя наклеят и переклеят, а Володя проследит — он парень надежный, твои девчонки в него сразу втрескаются. Ему, кстати, жениться пора, — вставая, ответил Горлов.
— А мне? Мне тоже пора, — отвернувшись к окну, сказала Лариса.
— Сперва разведись, а мужа потом найдешь, — попробовал пошутить Горлов, но тут же замолчал, заметив у нее на лице слезы.
— Мне муж не нужен. Мне нужен ты. И что с Мишей делать? Ты не представляешь, как я по нему скучаю. И он по мне. Позавчера встретила его у школы, а когда прощались у него были такие глаза. Еле стерпела, пока он ушел, и разревелась в три ручья прямо на улице. Раньше, когда надолго улетала, я всегда знала, что он меня ждет, и у него все хорошо. Пока Мишка был маленький, он всегда высматривал меня в окно и бежал встречать. Когда я входила в прихожую, он уже стоял там с тапочками в руках. Я снимала сапоги, садилась на табуретку, и он одевал мне тапочки. Попыхтит, натянет на одну ногу, шагнет назад и оглядит. Так смешно при этом сопел.
— Не огорчайся, все будет хорошо, — сказал Горлов, и ему вдруг захотелось погладить ее по голове, как он всегда гладил Машу, когда ту кто-нибудь обижал. Он посмотрел вокруг и ему стало неуютно.
«Надо срочно куда-то переезжать. Наверняка, на заводе есть что-нибудь поприличней», — решил он.
Неожиданно в дверь постучали. Это был тот шофер, что вчера вез их из Архангельска.
— Уж обед скоро, Николай Афанасьич с утра ждет, — добродушно проворчал он, сделав вид, что не заметил Ларису.
— Надо позавтракать, — сказал Горлов.
— Понятное дело, — ухмыльнулся шофер, и Горлов подумал, что ему не меньше пятидесяти. — Кому завтрак, а кому отобедать некогда. Гоняют, вишь ты, туды-сюды со с самого, со спозаранку.
— Пойдемте с нами, заодно и пообедаете, — предложил Горлов, заметив, что Ларисе это не понравилось, но менять было поздно.
В ресторане уже было людно, разговаривать при постороннем не хотелось, а официант долго не подходил. Лариса молчала, и Горлов чувствовал, что она раздражена и едва сдерживается.
Наконец официантка принесла отпечатанное на машинке меню в потрескавшейся дерматиновой папочке. Выбор был скуден, Горлов всем заказал одинаково: консервированную салаку, омлет из яичного порошка, бутерброды с плавленым сыром и кофе с молоком. Другого не было, и сливочного масла тоже не оказалось.
— Мне бы еще это… соточку! — неожиданно попросил шофер.
— А как же ГАИ? — кивнув официанту, спросил Горлов.
— У нас не ГАИ, у нас, вишь ты, только ВАИ, и заместо милиции — патрули. Покажешь матросикам пропуск со спецзначком, что с завода, и завсегда не придерутся. Если уж совсем никакой, так до дома доведут, чтоб с рук на руки сдать. А ГАИ с милицией только у них, в Архангельске, и то — редко, — пренебрежительно махнув рукой, ответил шофер. — Потому соточку можно, соточка — что спичка для печки, только для согрева, чтоб карбюратор не застудить, да и со знакомством. Николай Афанасьич сказал, что я вас долго возить буду. В Архангельск на экскурсию съездим, в Холмогоры, откеда Ломоносов родом. Туда всех гостей возим, и зачем — не пойму! Деревня-деревней, на санях ездят, избы бревенчатые, да пиво в чайной раз в год. Другое дело у нас! Наш Северодвинск на особом, вишь ты, положении, и снабжение здесь лучше, чем где, по высшей категории, все свободно есть.
— Лучше, чем в Москве? — в первый раз за все утро улыбнулась Лариса.
— По Москве не скажу, а чем в Питере — навзгляд лучше!
— Чем же лучше? — заинтересовалась Лариса.
— А вы проглянитеся по магазинам: крупы всякие, апельсины недавно разобрали, а макароны — всегда! Сгущенка, тушенка, сайра в масле и прочее — бери, сколько хошь! Хошь по десять банок, никто слова не скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140