Несмотря на победу прогрессивных сил всего Советского народа над мракобесием, партийной мафией и застоем, в нашем городе до сих пор наблюдается большой беспорядок, а именно — давка в автобусах и на остановке в него невозможно попасть.
Поэтому в свете предстоящих важных решений Ленинградского Совета, в победе которого есть и моя немалая заслуга, предлагаю для ликвидации толкотни и антисанитарных условий проезда в общественном транспорте впускать в него пассажиров только по предъявлению паспорта с непросроченным штампом о постоянной ленинградской прописке…"
«Действительно, непорядок! Следует немедленно установить норму на потребление воздуха: для жителей Ленинграда двадцать кубометров в день, для приезжих — по десять, а Главное управление торговли должно прекратить отпуск иногородним (кроме иностранцев) продовольственных и промышленных товаров, в том числе — соли и спичек», — быстро дописал Рубашкин и, подчеркнув заголовок рубрики «На заметку депутатам!», отнес заметку в набор.
— Готово! — сказал он встретившемуся в коридоре Кокосову.
— Зайду, как только закончу. Не уходи, есть маленький вопрос.
— На двоих? — понимающе улыбнулся Рубашкин.
— Потапенко с Черенком зайти обещали. Выходит — на четверых, и закуску принесут, — радостно сообщил Кокосов.
4.14 Этот тайм мы уже отыграли…
Волконицкий выглядел жалким. Да, жалким — Котов подумал и решил, что сказать по-другому не получается. Впрочем, так и должен выглядеть предатель или трус, когда под давлением обстоятельств вынужден признаться в собственной подлости — с трясущимися руками, избегая смотреть в глаза старшему товарищу, с растерянным и потным лицом.
— Однако, прохладно! — заметил Котов. — Будешь уходить, напомни позвонить в ЖЭУ, чтобы не жалели мазута. Забыли разгильдяи, что Ленинград не в тропиках.
— Так вы сможете мне помочь, Виктор Михайлович? — заискивающе улыбнулся Волконицкий и в который раз вытер лоб измятым носовым платком.
— Смочь-то смогу, нежилых помещений в районе хватает, это не вопрос, но надо ли?
— Надо, Виктор Михайлович, очень надо! Я всегда относился к вам с уважением, всегда старался помочь…
«Этого говорить не следовало! Мало ли что было раньше? Да и ничем особо хорошим Волконицкий себя не проявил», — подумал Котов, так и не вспомнив ни одной по настоящему значимой услуги.
— Если я выделю помещение, ты уйдешь из Обкома? — будто невзначай спросил Котов.
— К тому идет, и так складывается. Поговаривают, что аппарат Обкома сократят, отраслевые отделы уже получили разнарядку. Объясняют, что отменили 6-ю статью, и теперь курировать отрасли будут другие структуры — видимо, по линии горисполкома. Хотя толком никто ничего не знает, но выборы мы проиграли, и во всем винят меня.
— Ну, и загнул! Ты кто? Кто ты такой, чтобы во всем тебя винить? Свой участок завалил с треском и не в первый раз — это факт. В 89-м была такая же картина. Еще тогда нужно было решать, да пожалели и, пожалуй, прошляпили. Твое счастье, что я тогда еще не был в бюро Обкома, другой был бы разговор! Кстати, не ты ли тогда слушок пустил: дескать, Котов против перестройки, против линии партии? Что говоришь? Повтори, не расслышал…
— Что вы, Виктор Михайлович, слова худого о вас не было! Злые люди нашептали, не верьте, Виктор Михайлович, — откашлявшись, сказал Волконицкий.
— Вот ты и выясни, что это за люди, кто они, откуда и почему, — тут же нашелся Котов и, переложив несколько бумажек с одного края стола на другой, продолжил: — Эти шептуны еще при Григории Васильевичи Романове себя проявили, после того, как он меня всему городу в пример поставил: «Учитесь большевистской принципиальности у товарища Котова!» Вот они и зашевелились, и ясно почему: испугались! Вместо того, чтобы за дело душой болеть, они в интриги ударились. И ты с ними был, не спорь, — был! Я знаю, мне все докладывают: кто с кем и зачем. Эх, не хватило времени Борису Вениаминовичу, не успел разобраться с кадрами среднего звена, кто, как говорится, есть ху. А выборы тем и полезны, что стало ясно, кому какая цена. Возьми, например, мой район! Больше восьмидесяти процентов в райсовете — это наши люди. Что посчитаем нужным и правильным, то и проведем. Сперва на бюро райкома порешаем, по-ленински проголосуем, а через Совет само пойдет! И никакие горлопаны нам не помешают, они нам только на руку, чтобы мы духом крепчали и бдительность не теряли. Это и есть партийная демократия, если вдуматься — ленинский демократический централизм на современном этапе. А отмена 6-й статьи коммунистам не помеха. Сейчас отменили, без нее пока обойдемся, а завтра — бац! — и восстановим. Да так восстановим, что вся шелуха сразу осыпется, будто и не было. Вот, скоро во всех райсоветах будут выбирать председателей. Мы своего человека наверняка проведем, а остальные — большой вопрос. Тогда и посмотрим, кто как умеет работать, — монотонно говорил Котов, будто забыл, о чем шел разговор.
— В Ленсовете тоже готовятся, но ничего не выходит. Салье с Филипповым разодрались, никак поделиться не могут. Кресло одно, а голосов у каждого — поровну, — поддакнул Волконицкий.
— Это дело поправимое. Пусть меж собой грызутся, нам на пользу, — нарочито зевнув, Котов поглядел на часы.
— Так, Виктор Михайлович, как с моим вопросом? — видя, что Котов собирается закончить разговор, спросил Волконицкий.
— Не вижу вопроса! — вдруг воскликнул Котов. — Ты дело делай, что партия поручила и доверила, а ты крысятничать вздумал, выходы туда-сюда роешь, ищешь, где потеплее, а на товарищей, на общее наше дело — плевать! На своем посту каждый должен, до последнего!
Волконицкий замялся, не зная, что ответить.
— Виктор Михайлович, вы просили напомнить про ЖЭУ, — наконец промямлил он.
— Сам помню, склерозом не балуюсь. Помещение для твоего «эс-пэ» поищем, если докажешь, что дело на общую пользу, а ты за это повыясняй, кто чем дышит. Что прослышишь или узнаешь, как про меня слухи пускают, сразу приходи, сразу, не стесняйся. А я тем временем подумаю, посоветуюсь, посмотрю, как ты усвоил то, о чем тебе было говорено, — буркнул Котов и, не взглянув на протянутую Волконицким руку, нажал кнопку селектора: «Федоровского сюда, срочно».
В кабинете было душно и пахло пылью. Обогнув стол, Котов настежь распахнул форточку и с удовольствием вдохнул резкий, прохладный воздух.
— Видишь, весна на двор просится, а не теплеет, — сказал он вошедшему Федоровскому.
— Прошел марток, одевай пять порток, — тут же нашелся тот.
— Каких порток? — не расслышав, переспросил Котов.
— Пословица такая, Виктор Михайлович, в том смысле, что март прошел, а одеваться надо теплее.
— Вроде анкета в порядке, проверенная, а я никак не пойму: кто ты по роду-племени — русский или, черт знает, кто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140