многие уснули, остальные клевали носом усталые и сонные. Никто не знал, когда попадет домой, и женщины волновались, хотя их предупредили, что ясли с детскими садами будут работать в продленном режиме, и всех детей накормят ужином.
Стекла покрылись изнутри толстой наледью, на поворотах темнота разрывалась синими и красными сполохами от милицейских машин, сопровождавших колонну спереди и сзади. Горлов продышал дырочку сквозь мохнатый иней и бездумно глядел в окно. Людей на улицах почти не было, только у дверей магазинов на неубранном снегу змеились черные очереди. Вскоре, не останавливаясь проехали Невский, вдоль которого ярко мельтешили огни реклам, и было светло от витрин Гостиного двора. Но дальше все снова погрузилось в темноту. Перед площадью Мира свернули на Фонтанку и, проехав до Московского проспекта, надолго застряли у перекрестка. Поперек нескончаемо двигались вереницы автобусов, разделенные милицейскими машинами сопровождения.
Пока стояли, Горлов незаметно для себя задремал. Но это был не сон и не явь: он чувствовал и осязал окружающее, вздрагивал от толчков и поправлял сползавшую на лицо шапку. Она щекотала лоб и веки, и, казалось, только шапка мешает погрузиться в окончательное забытье.
Он очнулся от внезапно подувшего холода. Через открытую дверь кто-то снаружи кричал в мегафон: «Всем выходить! Строиться в колонну! Всем выходить!»
Автобус стоял возле «Электросилы», и дорогу перегородила толпа, выходившая из открытых ворот. Шли не по порядку, как на демонстрациях, а редкими группами с хмурыми, недовольными лицами. Внезапно заревела заводская труба, за ней другая и, раздирая воздух, взвыли сирены.
Горлов топтался вместе со своими сотрудниками возле автобуса до тех пор, пока, размахивая руками, не подбежал Лахарев и не велел выстроиться, чтобы идти пешком. Галя Устинцева попыталась в суматохе пробраться в метро, но стоявшие вдоль тротуара милиционеры не пропустили, и ей пришлось вернуться назад.
Двинулись нестройно, потихоньку ругаясь. Гудки и сирены вдруг смолкли, и из уличных репродукторов грянул духовой оркестр.
— Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой — в горе, в надежде и в радости… — нестройно подхватило несколько голосов.
— Глоточек, Борис Петрович, для согреться, — предложил державшийся рядом Евтюхов и протянул плоскую, чтобы умещалась в кармане, флягу из нержавейки — их издавна наладились делать на экспериментальном участке. Брали по божески: «объем за объем» — сколько спирта вмещалось, во столько и обходилась фляга. Несмотря на всевозможные карательные меры, искоренить халтуру никогда не удавалось, а нынешний директор даже дарил фляги с гравировкой почетным гостям в качестве сувениров.
Напротив центрального входа в Парк Победы проспект был перегорожен самосвалами, перед которыми одна за другой выстроились три цепочки курсантов. Стоявшие в переднем ряду прикрывались алюминиевыми щитами в три четверти роста, они были одеты в каски с опущенными над лицами щитками из прозрачного пластика.
— Эй, рыцари, никак воевать собрались? Айда с нами, — закричала какая-то женщина, но ее заглушил хриплый голос из мегафона: «Поворачиваем налево! Поворачиваем налево и двигаемся организованно! Повторяю: двигаемся, товарищи, организованно!»
Дальше шли центральной аллеей, по обе стороны которой стояли курсанты вперемежку с милиционерами. Галя Устинцева и здесь попробовала улизнуть, но ее опять вернули обратно. По дороге Горлов еще раз приложился к фляге, закусив замерзшим на холоде бутербродом.
Площадь перед СКК была запружена народом, мощные прожектора высвечивали каждый уголок, в их свете было видно, как поверху над толпой клубится пар от дыхания тысяч людей.
— Чего ждете, разворачивайте ваш транспарант, — приказал подошедший член парткома с красной повязкой на рукаве, Горлов забыл его фамилию.
— У нас нет транспаранта, первый отдел запретил, — ответил Евтюхов.
— Как нет, почему? — посветив себе фонариком, парткомовец нашел нужную строчку: «Вдохновенным трудом укрепим обороноспособность Родины!» — этот лозунг на ваш сектор записан.
— Я же сказал: первый отдел запретил! — повторил Евтюхов.
— Партком разработал, в райкоме утверждено, а они отменяют. Безобразие! Но раз нет транспаранта, идите за флагом — в штабной машине есть запасные.
Брать под расписку флаг, а потом стоять в очереди, чтобы его сдать, никто не хотел, мужчины потихоньку отходили назад за спины женщин, а те мялись, поглядывая на Горлова.
— Лахарев велел, чтобы никто не отлучался с выделенного места, — ответил за всех Горлов.
— Приказываю отправить людей за флагом! — закричал член парткома.
— Без указания Лахарева никто отсюда не уйдет!
— Кто вы такой, как ваша фамилия?
— Я начальник сектора Горлов. Лахарев — парторг научной части.
— Вы за это ответите! Завтра, на парткоме разберемся, кто парторг, а кто БЫЛ начальником сектора!
— А Борис Петрович беспартийный, вы его в партию отказались принять, теперь получайте, — пискнул кто-то сзади, и Горлов узнал голос Светочки Петровой.
— Что вы издеваетесь? Будете придираться, мы все отсюда уйдем! И других уведем! — не скрываясь, закричала Галя Устинцева.
Беспомощно пригрозив, что этого так не оставит, член парткома отошел, и вслед за этим над площадью громко хряпнуло, раздались свист и скрежет, потом где-то постучали по микрофону и хорошо поставленный баритон возгласил: «Дорогие товарищи! Общегородской митинг трудящихся города-героя Ленинграда разрешите считать открытым!»
Послышались жидкие хлопки в ладоши тех, кто стоял возле микрофона, издалека, от передних рядов у трибуны донеслись нестройные крики «Ура-а-а!».
— Слово предоставляется первому секретарю Ленинградского Обкома КПСС товарищу Гидаспову Борису Вениаминовичу!"
В репродукторах что-то зашипело, потом затихло и голос Гидаспова зазвучал над площадью громко и отчетливо:
"Дорогие товарищи, друзья! Пришло время выверить наши ориентиры, обстоятельно разобраться с тем, что происходит в нашей стране и в нашем замечательном городе. Если не сделаем этого сегодня, то завтра будет еще сложнее, а послезавтра — может быть, вообще поздно. Люди ждут четких политических оценок.
Главный вопрос: можно ли сейчас разрешить острейшие проблемы без КПСС?
Нет и еще раз — нет!"
Гидаспов сделал паузу и над площадью раздались крики и свист, многократно усиленные репродукторами.
"Могут ли нигилизм, эгоизм, бездуховность, культивируемые на фоне безудержного шельмования партии и всего нашего прошлого породить созидательные начала?
Нет и еще раз — нет!"
«Ура-а-а!», -невпопад закричали где-то впереди, но крики тут же смолкли.
«Идеология КПСС коренится в марксизме-ленинизме, составляющем фундамент социализма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Стекла покрылись изнутри толстой наледью, на поворотах темнота разрывалась синими и красными сполохами от милицейских машин, сопровождавших колонну спереди и сзади. Горлов продышал дырочку сквозь мохнатый иней и бездумно глядел в окно. Людей на улицах почти не было, только у дверей магазинов на неубранном снегу змеились черные очереди. Вскоре, не останавливаясь проехали Невский, вдоль которого ярко мельтешили огни реклам, и было светло от витрин Гостиного двора. Но дальше все снова погрузилось в темноту. Перед площадью Мира свернули на Фонтанку и, проехав до Московского проспекта, надолго застряли у перекрестка. Поперек нескончаемо двигались вереницы автобусов, разделенные милицейскими машинами сопровождения.
Пока стояли, Горлов незаметно для себя задремал. Но это был не сон и не явь: он чувствовал и осязал окружающее, вздрагивал от толчков и поправлял сползавшую на лицо шапку. Она щекотала лоб и веки, и, казалось, только шапка мешает погрузиться в окончательное забытье.
Он очнулся от внезапно подувшего холода. Через открытую дверь кто-то снаружи кричал в мегафон: «Всем выходить! Строиться в колонну! Всем выходить!»
Автобус стоял возле «Электросилы», и дорогу перегородила толпа, выходившая из открытых ворот. Шли не по порядку, как на демонстрациях, а редкими группами с хмурыми, недовольными лицами. Внезапно заревела заводская труба, за ней другая и, раздирая воздух, взвыли сирены.
Горлов топтался вместе со своими сотрудниками возле автобуса до тех пор, пока, размахивая руками, не подбежал Лахарев и не велел выстроиться, чтобы идти пешком. Галя Устинцева попыталась в суматохе пробраться в метро, но стоявшие вдоль тротуара милиционеры не пропустили, и ей пришлось вернуться назад.
Двинулись нестройно, потихоньку ругаясь. Гудки и сирены вдруг смолкли, и из уличных репродукторов грянул духовой оркестр.
— Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой — в горе, в надежде и в радости… — нестройно подхватило несколько голосов.
— Глоточек, Борис Петрович, для согреться, — предложил державшийся рядом Евтюхов и протянул плоскую, чтобы умещалась в кармане, флягу из нержавейки — их издавна наладились делать на экспериментальном участке. Брали по божески: «объем за объем» — сколько спирта вмещалось, во столько и обходилась фляга. Несмотря на всевозможные карательные меры, искоренить халтуру никогда не удавалось, а нынешний директор даже дарил фляги с гравировкой почетным гостям в качестве сувениров.
Напротив центрального входа в Парк Победы проспект был перегорожен самосвалами, перед которыми одна за другой выстроились три цепочки курсантов. Стоявшие в переднем ряду прикрывались алюминиевыми щитами в три четверти роста, они были одеты в каски с опущенными над лицами щитками из прозрачного пластика.
— Эй, рыцари, никак воевать собрались? Айда с нами, — закричала какая-то женщина, но ее заглушил хриплый голос из мегафона: «Поворачиваем налево! Поворачиваем налево и двигаемся организованно! Повторяю: двигаемся, товарищи, организованно!»
Дальше шли центральной аллеей, по обе стороны которой стояли курсанты вперемежку с милиционерами. Галя Устинцева и здесь попробовала улизнуть, но ее опять вернули обратно. По дороге Горлов еще раз приложился к фляге, закусив замерзшим на холоде бутербродом.
Площадь перед СКК была запружена народом, мощные прожектора высвечивали каждый уголок, в их свете было видно, как поверху над толпой клубится пар от дыхания тысяч людей.
— Чего ждете, разворачивайте ваш транспарант, — приказал подошедший член парткома с красной повязкой на рукаве, Горлов забыл его фамилию.
— У нас нет транспаранта, первый отдел запретил, — ответил Евтюхов.
— Как нет, почему? — посветив себе фонариком, парткомовец нашел нужную строчку: «Вдохновенным трудом укрепим обороноспособность Родины!» — этот лозунг на ваш сектор записан.
— Я же сказал: первый отдел запретил! — повторил Евтюхов.
— Партком разработал, в райкоме утверждено, а они отменяют. Безобразие! Но раз нет транспаранта, идите за флагом — в штабной машине есть запасные.
Брать под расписку флаг, а потом стоять в очереди, чтобы его сдать, никто не хотел, мужчины потихоньку отходили назад за спины женщин, а те мялись, поглядывая на Горлова.
— Лахарев велел, чтобы никто не отлучался с выделенного места, — ответил за всех Горлов.
— Приказываю отправить людей за флагом! — закричал член парткома.
— Без указания Лахарева никто отсюда не уйдет!
— Кто вы такой, как ваша фамилия?
— Я начальник сектора Горлов. Лахарев — парторг научной части.
— Вы за это ответите! Завтра, на парткоме разберемся, кто парторг, а кто БЫЛ начальником сектора!
— А Борис Петрович беспартийный, вы его в партию отказались принять, теперь получайте, — пискнул кто-то сзади, и Горлов узнал голос Светочки Петровой.
— Что вы издеваетесь? Будете придираться, мы все отсюда уйдем! И других уведем! — не скрываясь, закричала Галя Устинцева.
Беспомощно пригрозив, что этого так не оставит, член парткома отошел, и вслед за этим над площадью громко хряпнуло, раздались свист и скрежет, потом где-то постучали по микрофону и хорошо поставленный баритон возгласил: «Дорогие товарищи! Общегородской митинг трудящихся города-героя Ленинграда разрешите считать открытым!»
Послышались жидкие хлопки в ладоши тех, кто стоял возле микрофона, издалека, от передних рядов у трибуны донеслись нестройные крики «Ура-а-а!».
— Слово предоставляется первому секретарю Ленинградского Обкома КПСС товарищу Гидаспову Борису Вениаминовичу!"
В репродукторах что-то зашипело, потом затихло и голос Гидаспова зазвучал над площадью громко и отчетливо:
"Дорогие товарищи, друзья! Пришло время выверить наши ориентиры, обстоятельно разобраться с тем, что происходит в нашей стране и в нашем замечательном городе. Если не сделаем этого сегодня, то завтра будет еще сложнее, а послезавтра — может быть, вообще поздно. Люди ждут четких политических оценок.
Главный вопрос: можно ли сейчас разрешить острейшие проблемы без КПСС?
Нет и еще раз — нет!"
Гидаспов сделал паузу и над площадью раздались крики и свист, многократно усиленные репродукторами.
"Могут ли нигилизм, эгоизм, бездуховность, культивируемые на фоне безудержного шельмования партии и всего нашего прошлого породить созидательные начала?
Нет и еще раз — нет!"
«Ура-а-а!», -невпопад закричали где-то впереди, но крики тут же смолкли.
«Идеология КПСС коренится в марксизме-ленинизме, составляющем фундамент социализма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140