Только на этой основе может формироваться идейное единство советских людей — непобедимого блока коммунистов и беспартийных.»
Горлов приподнялся на цыпочки, но не увидел ничего, кроме красных флагов и транспарантов в мечущемся над толпой свете прожекторов.
— Как впечатляет? — кто-то тронул сзади за рукав и, повернувшись, Горлов увидел Петю Рубашкина и с ним кого-то смутно знакомого.
— Аллегро бордачиозо в темпо модерато, — вспомнив одну из семейных шуток, сказал Горлов.
— У Бори жена пианистка, — пояснил Рубашкин для своего спутника. — Вы ведь у меня встречались?
Горлов вспомнил Таланова и пожал ему руку.
— А вы зачем сюда?
— Где же еще изучать противника и его методы работы с электоратом? — пожал плечами Таланов.
— Хороших противников выбрали. Могу представить, если на ринг выйдет Рубашкин против Гидаспова, а судья ударит в гонг. От маленького Пети мокрого места не останется, как танком по лягушке, — засмеялся Горлов.
— Подожди, дай послушать! Самое интересное началось, — прервал его Рубашкин.
— … сегодня именно из их стана громче всех кричат «Держи вора!» Глашатаев своих «идей» так называемым демократам не занимать. Заполнив телеэкраны и страницы газет, они убиваются о том что коммунисты ведут наступление на демократию и гласность", — гремел над площадью голос Гидаспова. — А мне вспоминается горький упрек простого рабочего, Героя Социалистического труда товарища Арефина: «Почему лидеры различных фронтов чувствуют себя на нашем телевидении, как дома, а я — рабочий и член горкома КПСС, ни разу не был допущен там выступить?»
Давайте говорить открыто! Сегодня, на страницах печати псевдодемократической дубиной громят всех, кто осмеливается отстаивать партийную точку зрения на происходящие события. Вместо честной и открытой дискуссии нагнетаются представления об обреченности Советского строя.
Сегодня накануне выборов демократы и левые радикалы ведут массированное наступление на избирателя, надеясь любой ценой захватить власть, даже если это потребует развалить Советский Союз!
Сегодня все, кому не лень, говорят о наших просчетах и наболевших задачах, но никто не пытается приступить к их решению. Никто, кроме руководящей и движущей силы нашего общества — Коммунистической Партии Советского Союза!
Гидаспов снова сделал паузу, и от трибуны, подхваченный усилителями разнесся над площадью дружный рев сотен голосов: «Ле-нин! Октябрь! Со-циа-лизм! Ура-а-а!!!»
— Борис Петрович! Мы с Галкой нашли проход к метро. Там ребята хорошие, обещали пропустить. Можно, мы уйдем потихоньку? — тихо спросила Света Петрова.
— Только потихоньку. Так, чтобы никто не заметил, — разрешил Горлов.
— Пожалуй, и нам пора. Пойдешь с нами, Боря? — спросил Рубашкин.
— Подожди, надо послушать что он скажет про Народный фронт и ОФТ, — остановил его Таланов.
— Зачем? Он на полчаса тягомотину разведет, а суть — в двух фразах: "С лидерами ЛНФ надо бороться, но при этом не отпугивать простых советских людей, которые искренне заблуждаются — надо перетягивать их на свою сторону. А про ОФТ Гидаспов скажет, что там хорошие ребята, настоящие патриоты, но чуть перегибают палку, следует их поддержать и подправить. Или сперва подправить, а потом поддержать. Это называется сохранением поля для политического маневра. Короче: ни нашим, ни вашим!
— Откуда ты знаешь? — удивленный уверенным тоном Рубашкина спросил Горлов.
— Так я речь Гидаспова целый день правил для газеты, наизусть каждое слово помню, даже когда аплодисменты в трансляцию должны включать, — ухмыльнулся тот. — Завтра прочтешь и сам убедишься.
3.10 Значит, нет для любви возвращенья
Таланов вышел на станции «Технологический институт», чтобы пересесть на Кировско-Выборгскую линию, а Горлов и Рубашкин проехали вместе еще две остановки. Горлов так устал, что не мог связно разговаривать. За эти два дня все смешалось: погрузка и отправка металла, неожиданный полет в Мурманск и этот нелепый митинг на морозе и ветру. К тому же все это время он пил все, что попадалось — от коньяка до чуть разбавленного спирта. Голова разболелась до рези в глазах, даже говорить было трудно, и Горлов только кивал, едва понимая, о чем говорит Рубашкин.
Он едва дошел до дома, чувствуя себя совершенно обессиленным. Увидев его, Нина хотела что-то сказать, но промолчала и сама повесила его пальто.
— Ничего не хочу, приготовь пожалуйста ванну, — попросил ее Горлов.
Пока наливалась вода, он разделся и в одних трусах присел на бортик ванны. Было такое ощущение, что стоит закрыть глаза — и он тут же отключится.
— Выпей немного чая, — сказала Нина, протягивая чашку. Она была горячей до того, что трудно держать, но Горлов сделал несколько обжигающих глотков, и стало легче.
— Что случилось, Боренька? — спросила Нина.
— В общем, все в порядке. Сперва закончили отгрузку, потом пришлось улететь, — отвечал Горлов и, опускаясь в горячую воду, тяжело охнул.
— У тебя рубашка до того грязная, что можно испачкаться, и к тому же чужая, — сказала она, собирая его белье.
— Цветков перед отъездом свою отдал, — объяснил Горлов и откинув назад голову, закрыл глаза.
— Он, кстати, уже три раза звонил, просил связаться, как только появишься, ты ему срочно нужен.
— Поем и позвоню, — сказал Горлов.
— У тебя серьезные неприятности?
— Очень! Серьезней не придумать: не знаю, куда деньги девать.
— Ты в самом деле или шутишь? — обеспокоено спросила она.
— Совершенно серьезно. За эти дни заработал больше пятидесяти тысяч и еще «Жигули» — то ли «девятка», то ли «шестерка», не помню. На днях из Краснодара пригонят.
Горлов открыл глаза и увидел, что Нина улыбается.
— И это все проблемы? — спросила она.
— А это, по-твоему, пустяки? — почему-то рассердился Горлов.
— Вот почему ты последнее время какой-то странный, будто сам не свой, и дома тебя почти не было. Из-за этого?
Горлов молча кивнул и, уцепившись за края ванны, медленно, с трудом поднялся. Держа наготове развернутое банное полотенце, она привстала на цыпочки, чтобы накрыть ему спину, и ее лицо оказалось совсем близко. Он хотел обнять ее, но запутался в полотенце, и, целуя его, Нина чему-то засмеялась. Глядя на нее, Горлов тоже улыбнулся.
— Иди в спальню, полежи пока, — неохотно отстраняясь, сказала она.
— А ты? — спросил Горлов.
— Я что-нибудь приготовлю. Никита уже спит, Маша осталась у подружки, поужинаем вдвоем. Я быстро.
Едва открыв глаза, он понял, что вокруг глубокая ночь. Нина спала рядом, глубоко и ровно дыша. Горлов догадался, что она специально не стала его будить. Он закрыл глаза, но спать уже не хотелось, мысли были ясными, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Он вспомнил Ларису, впервые с тех пор, как они расстались, но не смог представить ее лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Горлов приподнялся на цыпочки, но не увидел ничего, кроме красных флагов и транспарантов в мечущемся над толпой свете прожекторов.
— Как впечатляет? — кто-то тронул сзади за рукав и, повернувшись, Горлов увидел Петю Рубашкина и с ним кого-то смутно знакомого.
— Аллегро бордачиозо в темпо модерато, — вспомнив одну из семейных шуток, сказал Горлов.
— У Бори жена пианистка, — пояснил Рубашкин для своего спутника. — Вы ведь у меня встречались?
Горлов вспомнил Таланова и пожал ему руку.
— А вы зачем сюда?
— Где же еще изучать противника и его методы работы с электоратом? — пожал плечами Таланов.
— Хороших противников выбрали. Могу представить, если на ринг выйдет Рубашкин против Гидаспова, а судья ударит в гонг. От маленького Пети мокрого места не останется, как танком по лягушке, — засмеялся Горлов.
— Подожди, дай послушать! Самое интересное началось, — прервал его Рубашкин.
— … сегодня именно из их стана громче всех кричат «Держи вора!» Глашатаев своих «идей» так называемым демократам не занимать. Заполнив телеэкраны и страницы газет, они убиваются о том что коммунисты ведут наступление на демократию и гласность", — гремел над площадью голос Гидаспова. — А мне вспоминается горький упрек простого рабочего, Героя Социалистического труда товарища Арефина: «Почему лидеры различных фронтов чувствуют себя на нашем телевидении, как дома, а я — рабочий и член горкома КПСС, ни разу не был допущен там выступить?»
Давайте говорить открыто! Сегодня, на страницах печати псевдодемократической дубиной громят всех, кто осмеливается отстаивать партийную точку зрения на происходящие события. Вместо честной и открытой дискуссии нагнетаются представления об обреченности Советского строя.
Сегодня накануне выборов демократы и левые радикалы ведут массированное наступление на избирателя, надеясь любой ценой захватить власть, даже если это потребует развалить Советский Союз!
Сегодня все, кому не лень, говорят о наших просчетах и наболевших задачах, но никто не пытается приступить к их решению. Никто, кроме руководящей и движущей силы нашего общества — Коммунистической Партии Советского Союза!
Гидаспов снова сделал паузу, и от трибуны, подхваченный усилителями разнесся над площадью дружный рев сотен голосов: «Ле-нин! Октябрь! Со-циа-лизм! Ура-а-а!!!»
— Борис Петрович! Мы с Галкой нашли проход к метро. Там ребята хорошие, обещали пропустить. Можно, мы уйдем потихоньку? — тихо спросила Света Петрова.
— Только потихоньку. Так, чтобы никто не заметил, — разрешил Горлов.
— Пожалуй, и нам пора. Пойдешь с нами, Боря? — спросил Рубашкин.
— Подожди, надо послушать что он скажет про Народный фронт и ОФТ, — остановил его Таланов.
— Зачем? Он на полчаса тягомотину разведет, а суть — в двух фразах: "С лидерами ЛНФ надо бороться, но при этом не отпугивать простых советских людей, которые искренне заблуждаются — надо перетягивать их на свою сторону. А про ОФТ Гидаспов скажет, что там хорошие ребята, настоящие патриоты, но чуть перегибают палку, следует их поддержать и подправить. Или сперва подправить, а потом поддержать. Это называется сохранением поля для политического маневра. Короче: ни нашим, ни вашим!
— Откуда ты знаешь? — удивленный уверенным тоном Рубашкина спросил Горлов.
— Так я речь Гидаспова целый день правил для газеты, наизусть каждое слово помню, даже когда аплодисменты в трансляцию должны включать, — ухмыльнулся тот. — Завтра прочтешь и сам убедишься.
3.10 Значит, нет для любви возвращенья
Таланов вышел на станции «Технологический институт», чтобы пересесть на Кировско-Выборгскую линию, а Горлов и Рубашкин проехали вместе еще две остановки. Горлов так устал, что не мог связно разговаривать. За эти два дня все смешалось: погрузка и отправка металла, неожиданный полет в Мурманск и этот нелепый митинг на морозе и ветру. К тому же все это время он пил все, что попадалось — от коньяка до чуть разбавленного спирта. Голова разболелась до рези в глазах, даже говорить было трудно, и Горлов только кивал, едва понимая, о чем говорит Рубашкин.
Он едва дошел до дома, чувствуя себя совершенно обессиленным. Увидев его, Нина хотела что-то сказать, но промолчала и сама повесила его пальто.
— Ничего не хочу, приготовь пожалуйста ванну, — попросил ее Горлов.
Пока наливалась вода, он разделся и в одних трусах присел на бортик ванны. Было такое ощущение, что стоит закрыть глаза — и он тут же отключится.
— Выпей немного чая, — сказала Нина, протягивая чашку. Она была горячей до того, что трудно держать, но Горлов сделал несколько обжигающих глотков, и стало легче.
— Что случилось, Боренька? — спросила Нина.
— В общем, все в порядке. Сперва закончили отгрузку, потом пришлось улететь, — отвечал Горлов и, опускаясь в горячую воду, тяжело охнул.
— У тебя рубашка до того грязная, что можно испачкаться, и к тому же чужая, — сказала она, собирая его белье.
— Цветков перед отъездом свою отдал, — объяснил Горлов и откинув назад голову, закрыл глаза.
— Он, кстати, уже три раза звонил, просил связаться, как только появишься, ты ему срочно нужен.
— Поем и позвоню, — сказал Горлов.
— У тебя серьезные неприятности?
— Очень! Серьезней не придумать: не знаю, куда деньги девать.
— Ты в самом деле или шутишь? — обеспокоено спросила она.
— Совершенно серьезно. За эти дни заработал больше пятидесяти тысяч и еще «Жигули» — то ли «девятка», то ли «шестерка», не помню. На днях из Краснодара пригонят.
Горлов открыл глаза и увидел, что Нина улыбается.
— И это все проблемы? — спросила она.
— А это, по-твоему, пустяки? — почему-то рассердился Горлов.
— Вот почему ты последнее время какой-то странный, будто сам не свой, и дома тебя почти не было. Из-за этого?
Горлов молча кивнул и, уцепившись за края ванны, медленно, с трудом поднялся. Держа наготове развернутое банное полотенце, она привстала на цыпочки, чтобы накрыть ему спину, и ее лицо оказалось совсем близко. Он хотел обнять ее, но запутался в полотенце, и, целуя его, Нина чему-то засмеялась. Глядя на нее, Горлов тоже улыбнулся.
— Иди в спальню, полежи пока, — неохотно отстраняясь, сказала она.
— А ты? — спросил Горлов.
— Я что-нибудь приготовлю. Никита уже спит, Маша осталась у подружки, поужинаем вдвоем. Я быстро.
Едва открыв глаза, он понял, что вокруг глубокая ночь. Нина спала рядом, глубоко и ровно дыша. Горлов догадался, что она специально не стала его будить. Он закрыл глаза, но спать уже не хотелось, мысли были ясными, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Он вспомнил Ларису, впервые с тех пор, как они расстались, но не смог представить ее лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140