Они больше не испытывали скованности и стеснения — их близость была естественной и необходимой, как воздух, которого не замечаешь, пока дышишь.
— Я люблю тебя, — сказал Горлов. Он хотел сказать другое, но не нашлось нужных слов — только эти, которые прежде говорил только жене. Вспомнив о ней, он удивился, что его совсем не мучит совесть.
Лариса еле слышно вздохнула и, повернувшись к нему, прошептала:
— Как странно! Я подумала о тебе, как о мужчине, которого давно знаю и который принадлежит только мне.
Он медленно, едва касаясь, гладил ее всюду, куда доставала рука, чувствуя, как пробуждаются ощущения любви и нового желания. Отзываясь на его прикосновения, она едва слышно застонала, и он вошел в нее сразу и сильно. Она вскрикнула, едва он начал двигаться и почувствовал, как сотряслось ее тело. Он замер, ощущая себя только в ней, будто весь он, вся его сила сосредоточилась там.
Они долго лежали, не разжимая объятий, словно боялись выпустить друг друга. Потом она поцеловала его, и он стал медленно двигаться, наращивая ритм, пока не настало освобождение.
— Я не знала, что возможно такое, — прошептала она.
— Это редкий дар, и, знаешь, я всегда верил, что любить можно только один раз в жизни, — помолчав, ответил Горлов.
— Ты так легко говоришь: «Люблю, любовь, один раз в жизни…» Мы даже не узнали толком друг друга. Всего одна ночь, я не могу объяснить…
— Я чувствую… — Горлов не договорил, и, не зная, что сказать дальше, поцеловал ее сильно и нежно.
— Тебя я за плечи возьму, сама не знаю, что к чему, — прошептала она, но он не расслышал последних слов и переспросил.
Лариса не ответила, и, прислушавшись к ее ровному дыханию, он понял, что она уснула, положив голову ему на грудь. Скоро у него онемело плечо, но он боялся пошевелиться и, в конце концов тоже уснул.
2.12. С земли до самых верхних нот
За окном уже брезжил предутренний свет. Было пасмурно, но туман рассеялся, тучи неслись в небе высоко и быстро.
«Почему? Почему она осталась? Как ей удалось сделать нечто такое, что я почувствовал себя абсолютно счастливым? И почему она так красива?» — думал Горлов, оставаясь в легкой и призрачной дремоте.
Никакая женщина не обнимала его с такой нежностью и самоотречением. Горлов чувствовал ее близость с такой глубиной и силой, что это не вмещалось в рамки его представлений, а подразумевало какую-то загадочную, — он подумал, что предначертанную, — духовную необходимость. Он не отдавал себе отчета и не понимал причину, почему обычное для него приключение обратилось всепоглощающим желанием.
Еще не совсем проснувшись, она провела рукой по его груди. Горлов чуть-чуть отстранился и, глядя ей в глаза, прошептал:
— Ты… Я не могу сказать… ты — волшебная!
Их близость была внезапной, бурной и сладостной. Потом они лежали, не двигаясь, и крепко обнимали друг друга. Наступил покой и отрешенность, и они, не сговариваясь, наслаждались абсолютной полнотой только что разделенной страсти.
— Милый! Ты не считаешь меня распутницей? Я очень хочу, чтобы ты улетел сегодня вместе со мной. Расставаться — невыносимо, — наконец сказала она.
Они одновременно посмотрели друга на друга и, еще не сказав ни слова, поняли, что должны быть вместе очень долго, может быть, всегда.
* * *
Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.
— Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать — ноль десять. Так ты летишь со мной? — быстро одеваясь, спросила она.
Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.
— Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, — рассеянно сказала Лариса.
На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.
— Успеешь? — торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.
В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею — так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.
— Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, — она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.
— Все будет хорошо, — наконец сказал он.
Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.
— Давай назад! Куда без очереди? — угрожающе кричали со всех сторон.
— Спецобслуживание! Вы что, не видите? — Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.
— Так бы и сказали, на лбу не написано! — буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.
— А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо — там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, — воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: — Дайте билет и паспорт.
Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.
— Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! — сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.
Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.
— Вот, пассажира привела, обслуживай! — сказала Лариса буфетчице.
— Тебе что взять? — спросил Горлов.
— Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, — она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, — едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. — Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.
Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.
Он заказал холодный ростбиф, два салата — картофельный и с помидорами, красное вино и кофе с молоком.
— С молоком нет, у нас только со сливками! — поправила его буфетчица и быстро пощелкала костяшками счетов. — С вас рубль восемьдесят две!
— Сколько? — изумился Горлов, прикинувший, что должен заплатить не меньше десятки.
— Рубль восемьдесят две! Вы, наверное, депутат. Раньше у нас не были?
— Нет, но я — член профсоюза! — с серьезным лицом ответил Горлов.
— Теперь и не поймешь, кто откуда. Недавно одного обслуживала: из себя тихоня тихоней, пиджак лет двадцать отношенный, брючишки — заплата на заплате, аж светятся! Замухрыга каких свет не видывал. А девчонки потом сказали, что знаменитый какой-то из новых, которые сидели. Да, нонече — не то, что преждючи!
Из той же маленькой дверцы появилась компания мужчин, шумных, с покрасневшими лицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Я люблю тебя, — сказал Горлов. Он хотел сказать другое, но не нашлось нужных слов — только эти, которые прежде говорил только жене. Вспомнив о ней, он удивился, что его совсем не мучит совесть.
Лариса еле слышно вздохнула и, повернувшись к нему, прошептала:
— Как странно! Я подумала о тебе, как о мужчине, которого давно знаю и который принадлежит только мне.
Он медленно, едва касаясь, гладил ее всюду, куда доставала рука, чувствуя, как пробуждаются ощущения любви и нового желания. Отзываясь на его прикосновения, она едва слышно застонала, и он вошел в нее сразу и сильно. Она вскрикнула, едва он начал двигаться и почувствовал, как сотряслось ее тело. Он замер, ощущая себя только в ней, будто весь он, вся его сила сосредоточилась там.
Они долго лежали, не разжимая объятий, словно боялись выпустить друг друга. Потом она поцеловала его, и он стал медленно двигаться, наращивая ритм, пока не настало освобождение.
— Я не знала, что возможно такое, — прошептала она.
— Это редкий дар, и, знаешь, я всегда верил, что любить можно только один раз в жизни, — помолчав, ответил Горлов.
— Ты так легко говоришь: «Люблю, любовь, один раз в жизни…» Мы даже не узнали толком друг друга. Всего одна ночь, я не могу объяснить…
— Я чувствую… — Горлов не договорил, и, не зная, что сказать дальше, поцеловал ее сильно и нежно.
— Тебя я за плечи возьму, сама не знаю, что к чему, — прошептала она, но он не расслышал последних слов и переспросил.
Лариса не ответила, и, прислушавшись к ее ровному дыханию, он понял, что она уснула, положив голову ему на грудь. Скоро у него онемело плечо, но он боялся пошевелиться и, в конце концов тоже уснул.
2.12. С земли до самых верхних нот
За окном уже брезжил предутренний свет. Было пасмурно, но туман рассеялся, тучи неслись в небе высоко и быстро.
«Почему? Почему она осталась? Как ей удалось сделать нечто такое, что я почувствовал себя абсолютно счастливым? И почему она так красива?» — думал Горлов, оставаясь в легкой и призрачной дремоте.
Никакая женщина не обнимала его с такой нежностью и самоотречением. Горлов чувствовал ее близость с такой глубиной и силой, что это не вмещалось в рамки его представлений, а подразумевало какую-то загадочную, — он подумал, что предначертанную, — духовную необходимость. Он не отдавал себе отчета и не понимал причину, почему обычное для него приключение обратилось всепоглощающим желанием.
Еще не совсем проснувшись, она провела рукой по его груди. Горлов чуть-чуть отстранился и, глядя ей в глаза, прошептал:
— Ты… Я не могу сказать… ты — волшебная!
Их близость была внезапной, бурной и сладостной. Потом они лежали, не двигаясь, и крепко обнимали друг друга. Наступил покой и отрешенность, и они, не сговариваясь, наслаждались абсолютной полнотой только что разделенной страсти.
— Милый! Ты не считаешь меня распутницей? Я очень хочу, чтобы ты улетел сегодня вместе со мной. Расставаться — невыносимо, — наконец сказала она.
Они одновременно посмотрели друга на друга и, еще не сказав ни слова, поняли, что должны быть вместе очень долго, может быть, всегда.
* * *
Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.
— Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать — ноль десять. Так ты летишь со мной? — быстро одеваясь, спросила она.
Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.
— Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, — рассеянно сказала Лариса.
На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.
— Успеешь? — торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.
В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею — так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.
— Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, — она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.
— Все будет хорошо, — наконец сказал он.
Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.
— Давай назад! Куда без очереди? — угрожающе кричали со всех сторон.
— Спецобслуживание! Вы что, не видите? — Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.
— Так бы и сказали, на лбу не написано! — буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.
— А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо — там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, — воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: — Дайте билет и паспорт.
Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.
— Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! — сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.
Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.
— Вот, пассажира привела, обслуживай! — сказала Лариса буфетчице.
— Тебе что взять? — спросил Горлов.
— Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, — она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, — едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. — Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.
Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.
Он заказал холодный ростбиф, два салата — картофельный и с помидорами, красное вино и кофе с молоком.
— С молоком нет, у нас только со сливками! — поправила его буфетчица и быстро пощелкала костяшками счетов. — С вас рубль восемьдесят две!
— Сколько? — изумился Горлов, прикинувший, что должен заплатить не меньше десятки.
— Рубль восемьдесят две! Вы, наверное, депутат. Раньше у нас не были?
— Нет, но я — член профсоюза! — с серьезным лицом ответил Горлов.
— Теперь и не поймешь, кто откуда. Недавно одного обслуживала: из себя тихоня тихоней, пиджак лет двадцать отношенный, брючишки — заплата на заплате, аж светятся! Замухрыга каких свет не видывал. А девчонки потом сказали, что знаменитый какой-то из новых, которые сидели. Да, нонече — не то, что преждючи!
Из той же маленькой дверцы появилась компания мужчин, шумных, с покрасневшими лицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140