Воронцов говорил громко и размеренно, изредка поводя рукой вокруг себя.
«Завелся, будто на лекции перед студентами», — раздраженно подумал Волконицкий о своем начальнике.
— Не следует путать общественность, Алексей Васильевич. Хватит напускать туман. Люди ждут от Партии не наши абстрактные рассуждения, а конкретные указания: кто с кем и кто против кого, — вроде бы мягко прервал Воронцова Белов.
— Партия не может безоговорочно принимать…, — деликатно вступил в разговор Кузин.
— Хватит миндальничать! — закричал Котов, тут же сбился на тоненький фальцет но, откашлявшись, продолжил звенящим от злости голосом. — Комсомол угробили, в профсоюзах разброд, милиция из-под контроля выходит. Платформа областной организации КПСС, которую мы готовимся принять, — это платформа действия. Она и предполагает действия, а не сюсюкать с предателями и агентами иностранных разведок! Националисты и фашисты в Прибалтике совсем обнаглели. На Кавказе и в нашей Средней Азии кровь рекой! Дождемся, что и до нас докатится. Еще немного — армию потеряем! Скоро договоримся до того, что пора распускать КГБ? С кем вы тогда останетесь Алексей Васильевич?
— Кстати, как обстоят дела с контрмерами по линии Комитета? Ведь они нам кое-что обещали. Кто может сообщить? — ни к кому не обращаясь, спросил Ефимов.
— Николай Владимирович, вам слово, — дружелюбно улыбнулся Воронцов.
— По имеющимся у меня сведениям запланированные мероприятия временно приостановлены. Товарищи из Управления заверили, что ситуация остается под контролем, — осторожно ответил Волконицкий.
— Под чьим контролем? — вскочил со своего места Котов. — И что значит: «временно приостановлены»? До выборов всего месяц остался. Эти подонки давно должны сидеть в тюрьме, а они разгуливают на свободе и агитируют против Советской власти. Депутатскими мандатами прикрываются. Разве мы их не знаем? Собчаки, щелкановы и болдыревы туда же! А газеты с телевидением? Позор! Десять-двадцать мерзавцев под суд отдать — и все притихнут. А мы не хотим или не можем. Разве это по-ленински? Ленин умел затыкать горлопанам глотку.
Задохнувшись, Котов упал обратно на свой стул и гневно оглядел собравшихся.
— Полагаю, Виктор Михайлович правильно заостряет вопрос. Давайте, проинформируйте поподробнее, Николай Владимирович, — сказал Ефимов.
Волконицкому стало не по себе. Он, разумеется, знал, почему Сурков приказал заморозить операцию на самом разгоне, но говорить об этом было ни в коем случае нельзя. Все, что он скажет, будет через час известно в Большом Доме. Любое лишнее слово могло плохо кончиться.
— Более подробной информации не имею. В конце концов, я не офицер КГБ, — Волконицкий выдержал паузу и, вытянувшись в струнку, с нарочито серьезным лицом отчеканил: «Я солдат партии! Служу на том уровне, который мне доверен!»
На несколько секунд в комнате зависла напряженная тишина, но по мере того, как сказанное доходило до сознания, лица разглаживались. Первым улыбнулся Ефимов, следом за ним — остальные.
— Узнаю Колю-баяниста, каким он парнем был. Нам бы сейчас на комсомол такого! — сказал кто-то.
— Почему такого? Его и надо. Тебе сколько лет нынче, Николай Владимирович? — обратился к стоявшему Волконицкому Белов.
— Тридцать восемь, Юрий Павлович, — ответил Волконицкий, успев сообразить, что перевод в первые секретари Обкома ВЛКСМ, — а о меньшем и речи быть не может, — это безусловное и значительное повышение.
— Самый подходящий возраст, чтобы найти общий язык с молодежью, особенно с рабочими. Надо вернуть молодежи веру в коммунистические идеалы, увлечь ее за собой. Кому, как не тебе, Николай Владимирович? — сказал Белов.
— Стоит ему баян развернуть, комсомолки тут же из юбок выпрыгнут. А девушки-комсомолки — великая движущая сила. Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гете. Ни один демократ не выстоит! — улыбнувшись, пошутил Котов.
— Давайте не будем отвлекаться на кадровые вопросы. Обсудим поступившее предложение отдельно, подработаем и, может быть, вынесем на бюро Обкома, — Ефимов постучал карандашом по стоявшему перед ним графину и повернулся к Волконицкому: «Спасибо, Николай Владимирович! Садитесь».
«Пронесло», — с облегчением подумал Волконицкий, надеясь, что его больше не спросят.
— … поскольку мнения разделились, и поскольку у нашего совещания нет решающих функций, а общегородской митинг, как говорится, на носу, и времени выносить на бюро нет, предлагаю довести до Бориса Вениаминовича Гидаспова обе точки зрения, как они записаны в двух вариантах тезисов, оставив этот вопрос на его решение, — подводя итог, говорил Ефимов. — Кто против? Возражений нет! Идем дальше, по порядку…
«Надо бы спросить про Степашина», — вспомнил Волконицкий, когда перешли к утверждению ораторов, но Котов опередил.
— Степашина предложил Борис Вениаминович. Сам, своей рукой вписал, — ответил Воронцов, поглядев на Белова и Котова с таким видом, будто показывал кукиш: мол, накось, выкуси!
От волнения у Волконицкого кружилась голова, во рту пересохло, и он неожиданно вспомнил, как после дня рождения, — ей тогда исполнилось двадцать восемь, — Лариса разодрала на мелкие кусочки комсомольский билет и выбросила их в мусор.
— Отмучилась! — облегченно воскликнула она, а он уже был на взводе, — как не выпить с гостями? — только засмеялся, не одернул, не внушил как следует. Скольких воспитал, скольким помог понять, что нужно, а жену распустил!
— Совсем распустилась! — не заметив, что повторяет вслух, подумал Волконицкий.
— Что ты сказал, не расслышал? — наклонился к нему Кузин.
— Пора гайки подвернуть, совсем, говорю, молодежь распустилась, — шепотом ответил Волконицкий и сделал вид, что внимательно слушает выступающего.
3.5 Экономика должна быть экономной!
Горлов вышел на работу во вторник. Подходя утром к Объединению, он невольно замедлил шаг, почувствовав, как сбилось сердце. Вахтер секунду помедлил, и не отдавая пропуск, сказал: «Пора продлить, этот уже не действует».
Уходя перед Новым годом в отпуск, Горлов действительно не обменял пропуск. Раздевшись, он пошел в отдел кадров, рассудив, что чему быть, того не миновать. Но никто им не заинтересовался. Инспектор равнодушно поставила галочку, он расписался, и тут же получил новый пропуск, испещренный замысловатыми штампами, каждый из которых что-то разрешал: две скрещенные стрелы означали свободный вход и выход из Объединения, прямоугольник — проход с портфелем без досмотра, цифра «19» в кружочке позволяла проходить в режимно-секретные цеха. Появился и новый: три круга один в другом, перечеркнутые двумя линиями.
— Это что? — спросил Горлов, показывая на незнакомую отметку.
— Проход в «директорский» буфет с двенадцати до двух, — мельком заглянув в открытый пропуск, сказала инспекторша и захлопнула окошко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140