О настоящих реформах в другом месте думают.
— Интересно, где?
— Есть такой клуб — «Перестройка». Вот где настоящие реформаторы — экономисты, социологи, журналисты…
— Что журналисты могут реформировать?
— Без них нельзя, только с их помощью можно изменить общество. Кстати, Ленин это хорошо усвоил! Помнишь: «газета -коллективный организатор»? — увлекшись, горячо говорил Рубашкин.
— Пусть в каждом доме стар и мал прочтет газету и журнал, — усмехнулся Горлов. — Одними словами общество не изменить. Откуда же появятся колбаса и масло для твоего деревенского мальчонки?
— Согласен! — вскричал Рубашкин. — Корень наших бед в неверном экономическом устройстве. Посмотри, как живут на Западе, как — в Японии. Без свободной конкуренции нигде ничего путного не выходит. Наше плановое хозяйство — это черная дыра. То иголок по всей стране с огнем не сыщешь, то стиральный порошок вдруг исчез. Про хлеб даже не говорю. До 17-го года Россия весь мир кормила, а сейчас весь мир кормит нас. Вот, что такое социализм!
— Тебя послушать, так у нас не царизм был, а рай на земле. Можно подумать, что до революции народ от голода не пух, — сказал Горлов.
— Ни о чем спорим, беспредметно. Пойдем со мной, я тебя с экономистами познакомлю — с Васильевым, Чубайсом, Константиновым. С Гайдаром, он часто из Москвы приезжает. Послушай их, может, поймешь, — предложил Рубашкин.
— Гайдар — тот, который «Тимур и его команда»?
— "Тимур и его команда" названа именем сына, а наш Гайдар — Егор Тимурович. Он внук того Гайдара.
— Дед на Гражданской в пятнадцать лет полком командовал, направо-налево шашкой махал. Представь этого сопляка, ему сотню-другую уложить — что высморкаться. Иначе как полком командовать? И сын туда же: в 68-м такие пламенные репортажи из Чехословакии слал! Там, между прочим, тоже реформировали — социализм, знаешь ли, с человеческим лицом! А когда твой Тимур со своей командой на танках въехал, стало ясно: автомат Калашникова всех сильней! Так что живи, Петя, поближе к металлу. На броне лучше, чем под гусеницами. — Горлову надоело спорить. Он встал, собираясь уходить.
— Все-таки давай сходим в наш клуб, от тебя не убудет, — попросил Рубашкин.
— Как-нибудь, — прощаясь, согласился Горлов.
С деревьев Матвеевского сада сыпались крупные холодные капли. Было сыро и мрачно. До разводки мостов еще оставалось больше часа, но он пошел быстрее. Наконец, повезло — на углу Большого и улицы Бармалеева он поймал такси.
— Не дала? — отъехав, спросил шофер.
— Не по этому делу. С товарищем посидели, — вздохнув, ответил Горлов.
— Добавить хочешь? «Столичная» есть с винтом. Всего за пятнаху.
Горлов молча покрутил головой. Разговаривать не хотелось. Он вспомнил Рубашкина и вдруг понял, что их пути разошлись, и надо искать замену.
1.4. Перестроить можно рожу, ну а душу — никогда!
Слухи об огромной премии овладели научно-технической общественностью еще до того, как приказ пришел в Объединение. Называли фантастические суммы. Мужчины в курилках, а женщины за бесконечным чаем удивлялись: в списке премированных нет начальства, только исполнители. Горлов стал замечать косые взгляды. В конце концов ему перенесли отпуск с августа на декабрь.
— Перенос отпуска — это наказание! Объясните, за что? — спросил он у начальника отдела Котова. Тот, глядя в сторону, назвал формальную причину: дескать, производственная необходимость.
— Виктор Михалыч, мы же договаривались, вы сами утвердили график. Еще в январе! И, наконец, какая необходимость? Я же сдал разработку, испытания прошли успешно, — возразил Горлов.
— Ничего не могу для вас сделать, — отрезал Котов, и Горлов физически ощутил его неприязнь. Пожевав губами, Котов неожиданно спросил: — Давно хочу узнать, почему в вашем секторе постоянно болтается Рубашкин? Что ему у нас нужно?
В словах Котова был какой-то неприятный подтекст и Горлов замешкался.
— Имейте в виду: к Рубашкину есть вопросы, очень много вопросов! Если бы он сам не ушел из моего отдела, то пришлось бы его подтолкнуть — Котов подчеркнул слово «моего». — Да, подтолкнуть, больно подтолкнуть. Сейчас же сложилась ситуация, когда вообще непонятно, может ли он с его взглядами работать в нашем Объединении, причем в нашей газете. Ведь газета — это идеологический фронт, важнейший его участок. А Рубашкин спелся с весьма подозрительными личностями, и даже, не имея специального допуска, самовольно встречается с иностранцами. Как вы, товарищ Горлов, это объясните?
— Что я должен объяснять? Рубашкин принимал участие в нашей работе, теперь готовит о ней очерк для «Ленинградской правды». Естественно, он к нам приходит. — Горлов вспомнил, что Петр и вправду как-то обмолвился, что хочет написать очерк.
— Так вы считаете естественным, что не внушающий доверия человек постоянно отирается в режимно-секретных помещениях, — угрожающе тихо вставил Котов. — Кстати: что Рубашкин конкретно сделал по вашей тематике?
Горлов занервничал, догадавшись, куда клонит Котов. После перехода на другую работу Петр не должен был даже касаться бумаг с грифом, не то чтобы их писать!
— Так, что конкретно делал Рубашкин? — настойчиво переспросил Котов.
Горлов стал вспоминать, когда Рубашкин ушел в газету и что успел подписать до ухода. Конечно, на документах последнего года его фамилии нет, их подписывала Марина Богданова.
— Помните, Виктор Михалыч, наша разработка началась по вашей инициативе три года назад, — Горлов тут же понял, что попытка польстить Котову не удалась.
— Вы мне зубы не заговаривайте! Берите бумагу и пишите объяснительную записку! — повысил голос тот.
— О чем писать? — растерялся Горлов.
— По сути поставленного вопроса: что конкретно сделал Рубашкин.
— Я не помню.
— Так и пишите: что Рубашкин делал, не помню.
— Зачем передергивать? Я знаю, что делал Рубашкин, но сейчас у меня нет номеров и литер той документации, по которой он был ответственным исполнителем.
— Приказываю сейчас же, здесь в моем кабинете написать объяснительную записку, — не сдержавшись, закричал Котов. С неожиданной быстротой он подскочил к дверям и позвал секретаршу: — Галина Анатольевна, зайдите. Надо составить акт, что Борис Петрович отказывается выполнить мой приказ.
Горлов наконец понял, почему Котов скандалит: не попал в список премированных.
«Хорошо, что Петя действительно работал по этой теме. В секретном отделе наверняка сохранились рабочие спецтетради Рубашкина. Если начнется служебное расследование, — а судя по всему, дело к тому идет, — мы хоть двадцать объяснительных составим, не подкопаешься».
— Давайте акт! — успокоившись, согласился Горлов.
— И наш именинник здесь! Вы не заняты, Виктор Михайлович? — в открытую дверь заглядывал Слава Лахарев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Интересно, где?
— Есть такой клуб — «Перестройка». Вот где настоящие реформаторы — экономисты, социологи, журналисты…
— Что журналисты могут реформировать?
— Без них нельзя, только с их помощью можно изменить общество. Кстати, Ленин это хорошо усвоил! Помнишь: «газета -коллективный организатор»? — увлекшись, горячо говорил Рубашкин.
— Пусть в каждом доме стар и мал прочтет газету и журнал, — усмехнулся Горлов. — Одними словами общество не изменить. Откуда же появятся колбаса и масло для твоего деревенского мальчонки?
— Согласен! — вскричал Рубашкин. — Корень наших бед в неверном экономическом устройстве. Посмотри, как живут на Западе, как — в Японии. Без свободной конкуренции нигде ничего путного не выходит. Наше плановое хозяйство — это черная дыра. То иголок по всей стране с огнем не сыщешь, то стиральный порошок вдруг исчез. Про хлеб даже не говорю. До 17-го года Россия весь мир кормила, а сейчас весь мир кормит нас. Вот, что такое социализм!
— Тебя послушать, так у нас не царизм был, а рай на земле. Можно подумать, что до революции народ от голода не пух, — сказал Горлов.
— Ни о чем спорим, беспредметно. Пойдем со мной, я тебя с экономистами познакомлю — с Васильевым, Чубайсом, Константиновым. С Гайдаром, он часто из Москвы приезжает. Послушай их, может, поймешь, — предложил Рубашкин.
— Гайдар — тот, который «Тимур и его команда»?
— "Тимур и его команда" названа именем сына, а наш Гайдар — Егор Тимурович. Он внук того Гайдара.
— Дед на Гражданской в пятнадцать лет полком командовал, направо-налево шашкой махал. Представь этого сопляка, ему сотню-другую уложить — что высморкаться. Иначе как полком командовать? И сын туда же: в 68-м такие пламенные репортажи из Чехословакии слал! Там, между прочим, тоже реформировали — социализм, знаешь ли, с человеческим лицом! А когда твой Тимур со своей командой на танках въехал, стало ясно: автомат Калашникова всех сильней! Так что живи, Петя, поближе к металлу. На броне лучше, чем под гусеницами. — Горлову надоело спорить. Он встал, собираясь уходить.
— Все-таки давай сходим в наш клуб, от тебя не убудет, — попросил Рубашкин.
— Как-нибудь, — прощаясь, согласился Горлов.
С деревьев Матвеевского сада сыпались крупные холодные капли. Было сыро и мрачно. До разводки мостов еще оставалось больше часа, но он пошел быстрее. Наконец, повезло — на углу Большого и улицы Бармалеева он поймал такси.
— Не дала? — отъехав, спросил шофер.
— Не по этому делу. С товарищем посидели, — вздохнув, ответил Горлов.
— Добавить хочешь? «Столичная» есть с винтом. Всего за пятнаху.
Горлов молча покрутил головой. Разговаривать не хотелось. Он вспомнил Рубашкина и вдруг понял, что их пути разошлись, и надо искать замену.
1.4. Перестроить можно рожу, ну а душу — никогда!
Слухи об огромной премии овладели научно-технической общественностью еще до того, как приказ пришел в Объединение. Называли фантастические суммы. Мужчины в курилках, а женщины за бесконечным чаем удивлялись: в списке премированных нет начальства, только исполнители. Горлов стал замечать косые взгляды. В конце концов ему перенесли отпуск с августа на декабрь.
— Перенос отпуска — это наказание! Объясните, за что? — спросил он у начальника отдела Котова. Тот, глядя в сторону, назвал формальную причину: дескать, производственная необходимость.
— Виктор Михалыч, мы же договаривались, вы сами утвердили график. Еще в январе! И, наконец, какая необходимость? Я же сдал разработку, испытания прошли успешно, — возразил Горлов.
— Ничего не могу для вас сделать, — отрезал Котов, и Горлов физически ощутил его неприязнь. Пожевав губами, Котов неожиданно спросил: — Давно хочу узнать, почему в вашем секторе постоянно болтается Рубашкин? Что ему у нас нужно?
В словах Котова был какой-то неприятный подтекст и Горлов замешкался.
— Имейте в виду: к Рубашкину есть вопросы, очень много вопросов! Если бы он сам не ушел из моего отдела, то пришлось бы его подтолкнуть — Котов подчеркнул слово «моего». — Да, подтолкнуть, больно подтолкнуть. Сейчас же сложилась ситуация, когда вообще непонятно, может ли он с его взглядами работать в нашем Объединении, причем в нашей газете. Ведь газета — это идеологический фронт, важнейший его участок. А Рубашкин спелся с весьма подозрительными личностями, и даже, не имея специального допуска, самовольно встречается с иностранцами. Как вы, товарищ Горлов, это объясните?
— Что я должен объяснять? Рубашкин принимал участие в нашей работе, теперь готовит о ней очерк для «Ленинградской правды». Естественно, он к нам приходит. — Горлов вспомнил, что Петр и вправду как-то обмолвился, что хочет написать очерк.
— Так вы считаете естественным, что не внушающий доверия человек постоянно отирается в режимно-секретных помещениях, — угрожающе тихо вставил Котов. — Кстати: что Рубашкин конкретно сделал по вашей тематике?
Горлов занервничал, догадавшись, куда клонит Котов. После перехода на другую работу Петр не должен был даже касаться бумаг с грифом, не то чтобы их писать!
— Так, что конкретно делал Рубашкин? — настойчиво переспросил Котов.
Горлов стал вспоминать, когда Рубашкин ушел в газету и что успел подписать до ухода. Конечно, на документах последнего года его фамилии нет, их подписывала Марина Богданова.
— Помните, Виктор Михалыч, наша разработка началась по вашей инициативе три года назад, — Горлов тут же понял, что попытка польстить Котову не удалась.
— Вы мне зубы не заговаривайте! Берите бумагу и пишите объяснительную записку! — повысил голос тот.
— О чем писать? — растерялся Горлов.
— По сути поставленного вопроса: что конкретно сделал Рубашкин.
— Я не помню.
— Так и пишите: что Рубашкин делал, не помню.
— Зачем передергивать? Я знаю, что делал Рубашкин, но сейчас у меня нет номеров и литер той документации, по которой он был ответственным исполнителем.
— Приказываю сейчас же, здесь в моем кабинете написать объяснительную записку, — не сдержавшись, закричал Котов. С неожиданной быстротой он подскочил к дверям и позвал секретаршу: — Галина Анатольевна, зайдите. Надо составить акт, что Борис Петрович отказывается выполнить мой приказ.
Горлов наконец понял, почему Котов скандалит: не попал в список премированных.
«Хорошо, что Петя действительно работал по этой теме. В секретном отделе наверняка сохранились рабочие спецтетради Рубашкина. Если начнется служебное расследование, — а судя по всему, дело к тому идет, — мы хоть двадцать объяснительных составим, не подкопаешься».
— Давайте акт! — успокоившись, согласился Горлов.
— И наш именинник здесь! Вы не заняты, Виктор Михайлович? — в открытую дверь заглядывал Слава Лахарев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140