— Горько! Горько, ребята, — закричал кто-то и подхватил весь салон.
Горлов встал и обнял Ларису.
— Никогда не думала, что полюблю такого дурака, что такие вообще бывают, — шептала она. — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
* * *
Самолет шел на снижение в кромешной мгле, и Горлов увидел огни аэродрома только после приземления. Свет прожекторов был тусклым, казалось, что он не разгоняет, а, напротив, сгущает тьму. Перед уходом моряки долго прощались и, оставив адреса с телефонами, взяли с Горлова обещание приехать на охоту, когда сможет.
— В любое время! Наш пароход списывают, мы теперь долго на суше будем, — прохрипел моряк, которого звали Толей. С опухшим от насморка носом и красными, слезящимися глазами он выглядел совсем больным.
Они ушли, а Горлов остался на месте, как велела Лариса. Салон опустел, и в нем погасили лампы, включенным осталось только стояночное освещение. Аэродромные рабочие выносили какие-то ящики, из открытых люков задувал ледяной воздух.
Через полчаса Лариса освободилась, и они вместе вышли из самолета. По взлетному полю заметала сухая поземка, мороз кусал лицо, а до здания аэропорта было с полкилометра.
— Ты уверена, что меня пустят в гостиницу? — спросил Горлов. — На всякий случай возьми деньги.
— Милый, не беспокойся, я все устрою. А деньги тут никому не нужны, им свои тратить некуда — здесь же Север! — отворачивая лицо от ветра, ответила Лариса.
Наконец они добрались до гостиницы — ветхого домишки с одним единственным фонарем над дверью. Пока Лариса шепталась с дежурной, Горлов, чтобы согреться, прислонился к батарее отопления.
— Все в порядке, нам дали «люкс», — сказала Лариса. — Повезло с погодой — нет задержек, иначе ночевать пришлось бы в общей комнате.
Они поднялись на второй этаж и прошли до конца длинного, полутемного коридора. Горлов с трудом отомкнул дверь, за которой был тамбур с покосившейся вешалкой и комнатка, где едва помещались две кровати с тумбочкой между ними, журнальный столик на трех ножках, и две расшатанные табуретки.
— А удобства в коридоре, — виновато сказала Лариса. — Не закрывай дверь, мне нужно…
Она не договорила. Горлов прижал ее к себе и, не разбирая, стал целовать ее лицо и голову.
— Нет, нет, подожди! — она слабо охнула, попытавшись высвободиться, но он наконец нашел ее губы. Она снова вздохнула и отодвинулась только для того, чтобы он мог снять пальто: сперва с нее, потом с себя.
Он чувствовал смущение и непонятную неловкость, от которых нужно избавиться, и другого способа Горлов не знал, да и не хотел знать.
Не разжимая рук, он медленно подталкивал ее к одной из кроватей, срывая с себя и с нее одежду. Старенькое покрывало полетело на пол, они упали вместе, будто провалились в мягкую, пружинящую глубину.
«Белье совсем сырое, только бы она не простудилась», — успел подумать он, и Лариса обняла его за шею, крепко прижимая к себе. Потом показалось, что от пронзившего освобождения он теряет сознание и услышал ее глухой, задавленный вскрик.
— Сегодня я самая счастливая женщина на свет, — прошептала она после. — И самая стервозная.
— Почему? — удивился Горлов.
— Затащила тебя в такую дыру! Здесь между прочим тараканы, совсем недавно клопы с блохами вовсю прыгали. Только заснешь, они тут, как тут. По утрам в самолете весь экипаж чешется. Слава Богу, в прошлом году вывели.
— Хорошо, что нет тарантулов, а на блох и тараканов — плевать, — сказал Горлов, прижимая ее к себе. Ее губы были теплыми и едва заметно дрожали.
— Сними все, — попросил он, накрывая ее поднятым с пола одеялом.
— Ты, правда, не сердишься за это убожество? — спросила она. — Я понимаю: это не для тебя. Ты — умный и богатый, ты привык к комфорту, но ты был мне так нужен, я не могла больше ждать.
— О чем ты говоришь? То, что с нами — для этого нет слов, нет названия, — говорил он. Ее глаза смотрели будто невидяще, словно затуманены, словно из них вот-вот прольются слезы.
— Погаси свет! Пожалуйста, погаси свет! — прерывающимся шепотом попросила она. — Завтра я буду самой несчастной женщиной в мире.
— Почему несчастной?
— Я слишком счастлива сейчас. Это такое счастье, как у чайки, которая первый раз взлетела в небо. Я только теперь поняла, что всю жизнь стремилась к этому. И теперь боюсь потерять, — шептала она, обнимая его все крепче, пока они не стали совсем вместе.
3.7 Так это и есть небо!
Горлов проснулся один от холода и сырости и с трудом разглядел светящиеся стрелки часов — без десяти шесть. Его одежда была аккуратно разложена на соседней кровати. Натянув брюки и рубашку, он вышел искать уборную — на их этаже была только женская, мужская обнаружилась внизу. Он подставил голову под кран, облился из ладоней до пояса и долго растирался отсыревшим вафельным полотенцем размером в два носовых платка. Через все полотно расползся жирный, черный штамп:
«АЭРОФЛОТ СССР»
Мурманское предприятие гражданской авиации.
Общежитие № 2
За пределы — не выносить!
Горлов вернулся в номер, и Лариса вошла следом с длинным пакетом из промасленной бумаги.
— Вылет откладывается. По крайней мере на два часа, — едва войдя, радостно сообщила она и, не снимая пальто, принялась разворачивать бумагу. Под ней оказалась огромная, больше полуметра рыбина.
— Это — семга, только что привезли. Посиди в сторонке, пока я все приготовлю.
Горлов накрыл постель покрывалом и, надев пальто, лег на кровать. Лариса хлопотала напротив. Достав из сумки литровую банку, она налила туда воды из стоявшего в углу бидона с отбитой эмалью и включила кипятильник. Потом накрыла столик салфетками и, переложив рыбину на две сдвинутые табуретки, взялась разделывать ее широким, острым ножом. Закончив, она завернула большую часть рыбы обратно в бумагу, а нарезанные куски выложила на фарфоровое блюдо с эмблемой «Аэрофлота», такой же, как на стеклянных чашках из темного, дымчатого стекла.
Незаметно для себя, Горлов задремал и вздрогнул, услышав, как его зовут.
— Не вставай, — сказала Лариса, придвигая к нему столик. Она села на другую кровать напротив него и взяла чашку с дымящимся кофе.
— Почему ты не ешь? Никогда такого не пробовал, ужасно вкусно, — сказал Горлов, откусывая бутерброд с рыбой.
— Поморы солят ее по-особому: добавляют сахара, а соли совсем немного. Называется — семужный засол, — сказала Лариса, не отводя от него взгляда. — Я так много хотела тебе сказать, а, когда встретились, не знаю, что говорить. Будто все забыла, будто все из головы выветрилось. Глупо, да?
— Я где-то читал, как в гостинице к знаменитому писателю вечером зашла горничная. Выходя утром, вздохнула: «Так и не поговорили!» — улыбнулся Горлов.
— Скажи, как ты ко мне относишься?
— А ты?
— Нечестно на вопрос отвечать вопросом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140