— Вы знаете, он очень радовался, говорил, что это большая удача. Кого-то даже арестовали. Как хорошо, что это не вы.
«Рубашкин! Рубашкина арестовали!» — трезвея от страха, подумал Горлов. Только знакомством с Рубашкиным можно было объяснить то, что у него сделали обыск.
«Так, вот что искали. Но откуда у Пети оружие и наркотики, тем более — из-за границы? Разве мог он столько лет притворяться? А вдруг Рубашкин все-таки передал на Запад секретные данные о нашей системе наведения? Меня же предупреждали! Надо лететь домой, найти телефон этого, который ко мне приходил, надо объяснить. Ну, не посадят же меня, я же хотел, как лучше, я ни в чем не подозревал Петра», — думал Горлов, выпивая третью рюмку коньяка подряд и не чувствуя вкуса.
— Вам не плохо? Вы очень побледнели, не пейте пока, покушайте — все так вкусно, — она ласково коснулась его руки.
— Разве ваш муж работает в КГБ, а не в Обкоме? — невпопад спросил Горлов.
— Да, он работает в Обкоме… Вы столько обо мне знаете: телефон, и про мужа, и даже, что он ревнивый?
— Осенью я летел домой из Краснодара. Когда садился в самолет, думал опять вас встретить. Потом разговорился со стюардессой. Она вас хорошо знает — вместе учились на каких-то курсах.
— И что еще она обо мне рассказала?
— Скорее обо мне, что я влюблен…
— Влюблены в меня? Почему вдруг? — удивилась Лариса.
— Потому, что в вас все влюбляются, и все стюардессы Советского Союза вам завидуют, а вы на мужчин даже не смотрите, вам никто не нужен. Так во всяком случае она говорила.
— Господи! Какая чушь! — засмеялась Лариса, и, помолчав, тихо сказала: -Однажды мы взлетали на Челябинск и долго ждали высоту — диспетчер напутал, нужно было пропустить краснодарский. Я тогда вспомнила о вас. Вспомнила как-то мимолетно, не знаю, как объяснить…
— Мне очень легко с вами, — сказал Горлов и отпил вина потому, что стало сухо во рту и часто, с перебоями забилось сердце.
— Все совсем остыло, а вы даже не притронулись, — не глядя на него, сказала Лариса.
Луч прожектора неожиданно ударил им в глаза, динамик щелкнул и захрипел.
— Для нашего дорогого гостя, Бориса Петровича из Ленинграда и его не менее прекрасной спутницы исполняем старинное танго «Город над вольной Невой». Белый танец — дамы приглашают кавалеров! — на весь зал загремел искаженный акустикой мужской голос.
— Вы популярная личность, Борис Петрович! Придется вас пригласить, — вставая, сказала Лариса.
Свет метнулся к потолку, дробясь от вращающегося зеркального шара. В ресторане почти никого не осталось, они были одни на подсвеченной снизу танцевальной площадке.
— Вы забыли мое имя и сразу не спросили, а потом было неудобно, — догадался Горлов.
— Иногда кажется, что вы читаете мои мысли, — она откинула голову и посмотрела ему в глаза.
— Да, я владею сенсорикой двадцатого дэна, акапунктурным суперпрограммированием, методами трансцендентного сверхгипноза и знаю, что вам больше всего нужно, — ответил Горлов. От ее взгляда и близости у него закружилась голова.
— Я не очень поняла, чем вы владеете, но хотелось бы узнать…
— То же, что и всем — счастья, — тихо сказал Горлов.
— Теперь верю: вы настоящий экстрасенс, — засмеялась она.
Музыка кончилась, они вернулись. Пока их не было, со стола убрали.
— Есть мороженое. Вам кофе или чай? — спросил официант.
— Кофе! — сказал Горлов и передал официанту две десятки для оркестрантов.
Пока они ели мороженое и допивали кофе, со столиков начали снимать скатерти, и на голые столешницы ставили стулья вверх ножками.
— Помните, у Леонтьева есть такая песня: «Куда уехал цирк?» Или что-то в этом роде об уехавших артистах и празднике, который кончился? — спросила Лариса.
— Говорят, есть книжка с противоположным названием. Кажется: «Праздник, который всегда с тобой», — сказал Горлов.
— Говорят, кажется…, — передразнила его Лариса. — Неужели вы не читали Хемингуэя?
— "Старик и море" — конечно, читал. Потом про бой быков и это — «Снег в Африке» — что-то о жене, которая вместо тигра подстрелила мужа за то, что он ее разлюбил…
— Вы шутите? — изумилась она.
— Почему? Я читал Хемингуэя и все хорошо помню.
— Вы — как мой муж, который не видит разницы между сионизмом и супрематизмом! — смеясь, воскликнула Лариса.
Свет мигнул и погас, осталась только лампочка над входом в служебные помещения, и на их столе, мигая, догорала свеча.
— Жалко, но пора уходить, — вставая, сказал Горлов.
— Вы и здесь не будете расплачиваться? — спросила она.
— Живу в кредит, — пожал плечами Горлов. — Если разбогатею, то заплачу.
Они пошли в номер за ее пальто, и он все больше нервничал, стараясь говорить о мелочах.
Прежде, чем одеться и уйти, она позвонила по телефону.
— Диспетчер сказала, что погоды до полудня не будет. Слава Богу, можно спать спокойно, — рассеянно объяснила она, повесив трубку.
— Я не буду вас тревожить, но обещайте, что сами позвоните мне, — сказал Горлов, подавая ей пальто. — Не сердитесь, но ваша знакомая была права: я действительно в вас влюблен.
— Почему сердиться? Разве можно за это рассердиться? — повернувшись, она оказалась совсем близко, лицом к лицу и он обнял ее за плечи. В последний миг она отклонила голову и его губы коснулись ее щеки.
— Обещайте, что позвоните, — тихо сказал Горлов.
— Посмотрим, может быть… Наверное позвоню, — так же тихо ответила Лариса и, помолчав, неожиданно спросила: «Вы не боитесь, что я не смогу отказать себе в желании звонить вам каждый день?»
Он не подумал, скорее почувствовал, что если оставит ее сейчас, то будет всегда жалеть, а она, что бы ни говорила, никогда ему этого не простит.
— Не уходи, ты не можешь просто так попрощаться и уйти, — твердо, как о решенном, сказал он.
— Хорошо, я останусь, — спокойно и, как ему показалось, равнодушно, ответила она.
* * *
Горлов будто знал, что ее губы окажутся мягкими и теплыми, а поцелуй вызовет у него желание, такое сильное, что станет больно. Но когда они наконец оказались совсем вместе, он испытал потрясение, которое не мог объяснить и выразить. Ничего подобного не бывало с ним раньше, он не представлял, что такое вообще может быть, и вдруг подумал, что не будет никогда больше.
Она порывисто дышала, сквозь стиснутые зубы иногда прорывался стон. Потом с силой прижала его руку к своей груди, там где билось ее сердце. Он чувствовал нарастающую жажду освобождения, и ее тело отвечало радостной и взаимной готовностью.
После она отворачивала голову, пряча слезы.
— Первый раз в жизни мне тоже хочется заплакать, — прошептал он, целуя ее ладонь, -… от счастья!
— Господи! Я так боялась, что ты скажешь что-нибудь не так.
Время и мир вокруг не изменились, но стали совсем другими, каждое прикосновение было неторопливым и упоительно прекрасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
«Рубашкин! Рубашкина арестовали!» — трезвея от страха, подумал Горлов. Только знакомством с Рубашкиным можно было объяснить то, что у него сделали обыск.
«Так, вот что искали. Но откуда у Пети оружие и наркотики, тем более — из-за границы? Разве мог он столько лет притворяться? А вдруг Рубашкин все-таки передал на Запад секретные данные о нашей системе наведения? Меня же предупреждали! Надо лететь домой, найти телефон этого, который ко мне приходил, надо объяснить. Ну, не посадят же меня, я же хотел, как лучше, я ни в чем не подозревал Петра», — думал Горлов, выпивая третью рюмку коньяка подряд и не чувствуя вкуса.
— Вам не плохо? Вы очень побледнели, не пейте пока, покушайте — все так вкусно, — она ласково коснулась его руки.
— Разве ваш муж работает в КГБ, а не в Обкоме? — невпопад спросил Горлов.
— Да, он работает в Обкоме… Вы столько обо мне знаете: телефон, и про мужа, и даже, что он ревнивый?
— Осенью я летел домой из Краснодара. Когда садился в самолет, думал опять вас встретить. Потом разговорился со стюардессой. Она вас хорошо знает — вместе учились на каких-то курсах.
— И что еще она обо мне рассказала?
— Скорее обо мне, что я влюблен…
— Влюблены в меня? Почему вдруг? — удивилась Лариса.
— Потому, что в вас все влюбляются, и все стюардессы Советского Союза вам завидуют, а вы на мужчин даже не смотрите, вам никто не нужен. Так во всяком случае она говорила.
— Господи! Какая чушь! — засмеялась Лариса, и, помолчав, тихо сказала: -Однажды мы взлетали на Челябинск и долго ждали высоту — диспетчер напутал, нужно было пропустить краснодарский. Я тогда вспомнила о вас. Вспомнила как-то мимолетно, не знаю, как объяснить…
— Мне очень легко с вами, — сказал Горлов и отпил вина потому, что стало сухо во рту и часто, с перебоями забилось сердце.
— Все совсем остыло, а вы даже не притронулись, — не глядя на него, сказала Лариса.
Луч прожектора неожиданно ударил им в глаза, динамик щелкнул и захрипел.
— Для нашего дорогого гостя, Бориса Петровича из Ленинграда и его не менее прекрасной спутницы исполняем старинное танго «Город над вольной Невой». Белый танец — дамы приглашают кавалеров! — на весь зал загремел искаженный акустикой мужской голос.
— Вы популярная личность, Борис Петрович! Придется вас пригласить, — вставая, сказала Лариса.
Свет метнулся к потолку, дробясь от вращающегося зеркального шара. В ресторане почти никого не осталось, они были одни на подсвеченной снизу танцевальной площадке.
— Вы забыли мое имя и сразу не спросили, а потом было неудобно, — догадался Горлов.
— Иногда кажется, что вы читаете мои мысли, — она откинула голову и посмотрела ему в глаза.
— Да, я владею сенсорикой двадцатого дэна, акапунктурным суперпрограммированием, методами трансцендентного сверхгипноза и знаю, что вам больше всего нужно, — ответил Горлов. От ее взгляда и близости у него закружилась голова.
— Я не очень поняла, чем вы владеете, но хотелось бы узнать…
— То же, что и всем — счастья, — тихо сказал Горлов.
— Теперь верю: вы настоящий экстрасенс, — засмеялась она.
Музыка кончилась, они вернулись. Пока их не было, со стола убрали.
— Есть мороженое. Вам кофе или чай? — спросил официант.
— Кофе! — сказал Горлов и передал официанту две десятки для оркестрантов.
Пока они ели мороженое и допивали кофе, со столиков начали снимать скатерти, и на голые столешницы ставили стулья вверх ножками.
— Помните, у Леонтьева есть такая песня: «Куда уехал цирк?» Или что-то в этом роде об уехавших артистах и празднике, который кончился? — спросила Лариса.
— Говорят, есть книжка с противоположным названием. Кажется: «Праздник, который всегда с тобой», — сказал Горлов.
— Говорят, кажется…, — передразнила его Лариса. — Неужели вы не читали Хемингуэя?
— "Старик и море" — конечно, читал. Потом про бой быков и это — «Снег в Африке» — что-то о жене, которая вместо тигра подстрелила мужа за то, что он ее разлюбил…
— Вы шутите? — изумилась она.
— Почему? Я читал Хемингуэя и все хорошо помню.
— Вы — как мой муж, который не видит разницы между сионизмом и супрематизмом! — смеясь, воскликнула Лариса.
Свет мигнул и погас, осталась только лампочка над входом в служебные помещения, и на их столе, мигая, догорала свеча.
— Жалко, но пора уходить, — вставая, сказал Горлов.
— Вы и здесь не будете расплачиваться? — спросила она.
— Живу в кредит, — пожал плечами Горлов. — Если разбогатею, то заплачу.
Они пошли в номер за ее пальто, и он все больше нервничал, стараясь говорить о мелочах.
Прежде, чем одеться и уйти, она позвонила по телефону.
— Диспетчер сказала, что погоды до полудня не будет. Слава Богу, можно спать спокойно, — рассеянно объяснила она, повесив трубку.
— Я не буду вас тревожить, но обещайте, что сами позвоните мне, — сказал Горлов, подавая ей пальто. — Не сердитесь, но ваша знакомая была права: я действительно в вас влюблен.
— Почему сердиться? Разве можно за это рассердиться? — повернувшись, она оказалась совсем близко, лицом к лицу и он обнял ее за плечи. В последний миг она отклонила голову и его губы коснулись ее щеки.
— Обещайте, что позвоните, — тихо сказал Горлов.
— Посмотрим, может быть… Наверное позвоню, — так же тихо ответила Лариса и, помолчав, неожиданно спросила: «Вы не боитесь, что я не смогу отказать себе в желании звонить вам каждый день?»
Он не подумал, скорее почувствовал, что если оставит ее сейчас, то будет всегда жалеть, а она, что бы ни говорила, никогда ему этого не простит.
— Не уходи, ты не можешь просто так попрощаться и уйти, — твердо, как о решенном, сказал он.
— Хорошо, я останусь, — спокойно и, как ему показалось, равнодушно, ответила она.
* * *
Горлов будто знал, что ее губы окажутся мягкими и теплыми, а поцелуй вызовет у него желание, такое сильное, что станет больно. Но когда они наконец оказались совсем вместе, он испытал потрясение, которое не мог объяснить и выразить. Ничего подобного не бывало с ним раньше, он не представлял, что такое вообще может быть, и вдруг подумал, что не будет никогда больше.
Она порывисто дышала, сквозь стиснутые зубы иногда прорывался стон. Потом с силой прижала его руку к своей груди, там где билось ее сердце. Он чувствовал нарастающую жажду освобождения, и ее тело отвечало радостной и взаимной готовностью.
После она отворачивала голову, пряча слезы.
— Первый раз в жизни мне тоже хочется заплакать, — прошептал он, целуя ее ладонь, -… от счастья!
— Господи! Я так боялась, что ты скажешь что-нибудь не так.
Время и мир вокруг не изменились, но стали совсем другими, каждое прикосновение было неторопливым и упоительно прекрасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140