Для психоанализа же
существует лишь опасность превращения в такую систему. Тогда
он будет заниматься не лечением, а обращением, перестройкой
всех психических функций пациента в соответствии с психоа-
налитическими интерпретациями и созданием, таким образом,
чувства безопасности. Тенденция к этому видится Леви-Стросом
в распространении психоанализа за пределы терапии.
Здесь мы видим, как известный антрополог противопостав-
ляет мифологическое устремление к мироустроительному и ду-
шевному единству направленности научной медицины на устра-
нение причины заболевания. В другой статье (<Эффективность
символов>) он, напротив, настаивает на сходстве психоанализа
и мифологической системы, определяя бессознательное как
<совокупность структур> и <символическую функцию>, общую
всем людям и независимую от культурных вариаций. В таком
ракурсе аналитик и шаман видятся лишь как трансформации
некой общей культурной роли, инвариантны единой универса-
лии, и обращение к магической практике может прояснить
психоаналитику истоки его деятельности, (Не случайно статья
<Эффективность символов> посвящена Раймону де Соссюру,
ученику Фрейда, одному из основателей Парижского психоа-
налитического общества, президенту Европейской ассоциации
психоанализа. Близость интересов Леви-Строса и Р. де Соссюра
определялась не только тем, что последний был сыном основа-
теля структурной лингвистики Фердинанда де Соссюра, труды
которого стали методологическим фундаментом структурной
антропологии, но и постоянным интересом его к истории до-
фрейдовских психотерапевтических учений [см. 1371.) Мы еще
будем возращаться к левистросовской трактовке бессознатель-
ного в разделах об аналитической психологии Юнга и о струк-
туралистских интерпретациях фрейдизма. Сейчас же несколько
слов о <психопрактических> сближениях мифа и психоанализа,
Действительно, как и миф, психоанализ ставит целью внести
упорядоченность в некий первозданный хаос (если в мифе это
состояние мира в нераздельности микро- и макрокосма, то в
психоанализе это принципиально <внутреннее> психическое,
бессознательное). Как и миф, психоанализ пользуется для этого
средствами слова (не случайно и обилие мифологически-образ-
ной терминологии в психоанализе) и ритуализированного дей-
ствия. Начиная с работы Фрейда <Психопатология обыденной
жизни> (1901 г.), а фактически и с первой собственно психо-
аналитической работы <Толкование сновидений>, психоанализ
претендует не только на объяснения и терапию невротических
феноменов, но и на целостное объяснение-толкование и толко-
вание-оформление человеческой психики. Он совершает путь
от ориентированного на науку целительства к причудливо соче-
тающимся метапсихологическому умозрению и вееру психо-
практик. Собственно говоря, эта новая, по сравнению с тради-
ционной европейской наукой, связность <практического> и <ин-
теллектуального> и составляет ту особенность психоанализа,
которая воспринимается как его <мифологичность>. Именно в
архаических культурах принято сегодня видеть пример нераз-
рывности мифа и ритуала, словесного и действенно-практиче-
ского, дискретного и непрерывного, и именно это оказывается
новым и актуальным в психоанализе (см, 1 1 8). Он располагается
именно в том разрыве мира культуры (науки, текстов, идеалов)
и мира жизни (см, предыдущий раздел), который начинает осоз-
наваться как болезненный и тягостный в XX веке и в его
преддверии,
Осознание это ярко выразил французский экзистенциализм,
провозгласив бесплодность всех научных и философских воп-
росов перед извечно человеческим вопросом - <быть или не
быть?> И вопрос этот был задан самим существованием, бытием
и бытом человека XX века. Выбитость из социальных луз вой-
нами и революциями (О. Мандельштам) оставляла человека один
на один с угрозой собственного небытия. И - один на один с
историей. <Психолог в концентрационном лагере> (В, Франкл),
<интеллигент в особых обстоятельствах> ленинградской блокады
(А.Я. Гинзбург) оказывались не только перед угрозой небытия
физического, но и перед лицом небытия смысла. На глазах
рушащийся осмысленный мир, XIX век, убиваемый в лагерях
ХХ-го (В. Шаламов), делали невозможным опору на традицион-
ные ценности и требовали создания своего уникального смысла.
Все эти тенденции (а кроме них - автоматизация и отчужден-
ность жизни в современном индустриальном обществе, порож-
денный ею <экзистенциальный вакуум>) полностью проявились
лишь к середние века. Однако уже на его заре они тревожно
ощущались как требование соединения искусства и жизни (мо-
дерн, техники и культуры, познания и духовности. Не только
необходимость лечения нервных заболеваний, но и отчетливое
сознание <неудовлетворенности культурой> (название поздней
работы Фрейда) предопределили возникновение психоанализа.
Впоследствии Фрейд достаточно пессимистически оценивал те-
рапевтические успехи психоанализа и возможности разумного
преобразования цивилизации. На это у него были основания -
судьба автора учения о бессознательном провела его через
самые страшные коллизии времени. В тридцатых годах его книги
сжигались нацистами на кострах, а после оккупации Австрии
арестован был он сам. Благодаря усилиям мировой обществен-
ности, учеников и пациентов Фрейда, ему разрешено было
покинуть страну (за него был внесен выкуп немецкому прави-
тельству Союзом психоаналитических обществ). Четыре сестры
Фрейда сгорели в печах Майданека и Освенцима, а сам он,
прожив год в Англии, измученный болезнью горла, попросил
лечащего врача сделать ему смертельный укол. Произошло это
21 сентября 1939 года. До последних дней он вел прием
больных до 10 часов в день.
Сегодня, несмотря на фрейдовский пессимизм, мы можем
сказать, что его учение - в единстве его терапевтической и
философской сторон - стало одной из мощнейших попыток
преодоления разорванности европейского сознания. Оно стоит
у начала совершенно особого феномена XX века называемого
пси-культурой. Характерны сближения его с различными <куль-
турами психической деятельности> (1) Востока, как и вообще
с любыми духовно-практическими учениями, ставящими задачу
преобразования и оформления душевной жизни человека. Ска-
жем, с восточными практиками психоанализ роднит не только
ориентация на внутреннюю, чисто психическую деятельность
самопознания и самоизменения, но и принцип <избавления от
страданий> (буддизм, индуизм), поставленный в центр мировоз-
зренческой системы. Многие из этих течений в своеобразно
преломленном виде вошли в пси-культуру сегодняшнего Запада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
существует лишь опасность превращения в такую систему. Тогда
он будет заниматься не лечением, а обращением, перестройкой
всех психических функций пациента в соответствии с психоа-
налитическими интерпретациями и созданием, таким образом,
чувства безопасности. Тенденция к этому видится Леви-Стросом
в распространении психоанализа за пределы терапии.
Здесь мы видим, как известный антрополог противопостав-
ляет мифологическое устремление к мироустроительному и ду-
шевному единству направленности научной медицины на устра-
нение причины заболевания. В другой статье (<Эффективность
символов>) он, напротив, настаивает на сходстве психоанализа
и мифологической системы, определяя бессознательное как
<совокупность структур> и <символическую функцию>, общую
всем людям и независимую от культурных вариаций. В таком
ракурсе аналитик и шаман видятся лишь как трансформации
некой общей культурной роли, инвариантны единой универса-
лии, и обращение к магической практике может прояснить
психоаналитику истоки его деятельности, (Не случайно статья
<Эффективность символов> посвящена Раймону де Соссюру,
ученику Фрейда, одному из основателей Парижского психоа-
налитического общества, президенту Европейской ассоциации
психоанализа. Близость интересов Леви-Строса и Р. де Соссюра
определялась не только тем, что последний был сыном основа-
теля структурной лингвистики Фердинанда де Соссюра, труды
которого стали методологическим фундаментом структурной
антропологии, но и постоянным интересом его к истории до-
фрейдовских психотерапевтических учений [см. 1371.) Мы еще
будем возращаться к левистросовской трактовке бессознатель-
ного в разделах об аналитической психологии Юнга и о струк-
туралистских интерпретациях фрейдизма. Сейчас же несколько
слов о <психопрактических> сближениях мифа и психоанализа,
Действительно, как и миф, психоанализ ставит целью внести
упорядоченность в некий первозданный хаос (если в мифе это
состояние мира в нераздельности микро- и макрокосма, то в
психоанализе это принципиально <внутреннее> психическое,
бессознательное). Как и миф, психоанализ пользуется для этого
средствами слова (не случайно и обилие мифологически-образ-
ной терминологии в психоанализе) и ритуализированного дей-
ствия. Начиная с работы Фрейда <Психопатология обыденной
жизни> (1901 г.), а фактически и с первой собственно психо-
аналитической работы <Толкование сновидений>, психоанализ
претендует не только на объяснения и терапию невротических
феноменов, но и на целостное объяснение-толкование и толко-
вание-оформление человеческой психики. Он совершает путь
от ориентированного на науку целительства к причудливо соче-
тающимся метапсихологическому умозрению и вееру психо-
практик. Собственно говоря, эта новая, по сравнению с тради-
ционной европейской наукой, связность <практического> и <ин-
теллектуального> и составляет ту особенность психоанализа,
которая воспринимается как его <мифологичность>. Именно в
архаических культурах принято сегодня видеть пример нераз-
рывности мифа и ритуала, словесного и действенно-практиче-
ского, дискретного и непрерывного, и именно это оказывается
новым и актуальным в психоанализе (см, 1 1 8). Он располагается
именно в том разрыве мира культуры (науки, текстов, идеалов)
и мира жизни (см, предыдущий раздел), который начинает осоз-
наваться как болезненный и тягостный в XX веке и в его
преддверии,
Осознание это ярко выразил французский экзистенциализм,
провозгласив бесплодность всех научных и философских воп-
росов перед извечно человеческим вопросом - <быть или не
быть?> И вопрос этот был задан самим существованием, бытием
и бытом человека XX века. Выбитость из социальных луз вой-
нами и революциями (О. Мандельштам) оставляла человека один
на один с угрозой собственного небытия. И - один на один с
историей. <Психолог в концентрационном лагере> (В, Франкл),
<интеллигент в особых обстоятельствах> ленинградской блокады
(А.Я. Гинзбург) оказывались не только перед угрозой небытия
физического, но и перед лицом небытия смысла. На глазах
рушащийся осмысленный мир, XIX век, убиваемый в лагерях
ХХ-го (В. Шаламов), делали невозможным опору на традицион-
ные ценности и требовали создания своего уникального смысла.
Все эти тенденции (а кроме них - автоматизация и отчужден-
ность жизни в современном индустриальном обществе, порож-
денный ею <экзистенциальный вакуум>) полностью проявились
лишь к середние века. Однако уже на его заре они тревожно
ощущались как требование соединения искусства и жизни (мо-
дерн, техники и культуры, познания и духовности. Не только
необходимость лечения нервных заболеваний, но и отчетливое
сознание <неудовлетворенности культурой> (название поздней
работы Фрейда) предопределили возникновение психоанализа.
Впоследствии Фрейд достаточно пессимистически оценивал те-
рапевтические успехи психоанализа и возможности разумного
преобразования цивилизации. На это у него были основания -
судьба автора учения о бессознательном провела его через
самые страшные коллизии времени. В тридцатых годах его книги
сжигались нацистами на кострах, а после оккупации Австрии
арестован был он сам. Благодаря усилиям мировой обществен-
ности, учеников и пациентов Фрейда, ему разрешено было
покинуть страну (за него был внесен выкуп немецкому прави-
тельству Союзом психоаналитических обществ). Четыре сестры
Фрейда сгорели в печах Майданека и Освенцима, а сам он,
прожив год в Англии, измученный болезнью горла, попросил
лечащего врача сделать ему смертельный укол. Произошло это
21 сентября 1939 года. До последних дней он вел прием
больных до 10 часов в день.
Сегодня, несмотря на фрейдовский пессимизм, мы можем
сказать, что его учение - в единстве его терапевтической и
философской сторон - стало одной из мощнейших попыток
преодоления разорванности европейского сознания. Оно стоит
у начала совершенно особого феномена XX века называемого
пси-культурой. Характерны сближения его с различными <куль-
турами психической деятельности> (1) Востока, как и вообще
с любыми духовно-практическими учениями, ставящими задачу
преобразования и оформления душевной жизни человека. Ска-
жем, с восточными практиками психоанализ роднит не только
ориентация на внутреннюю, чисто психическую деятельность
самопознания и самоизменения, но и принцип <избавления от
страданий> (буддизм, индуизм), поставленный в центр мировоз-
зренческой системы. Многие из этих течений в своеобразно
преломленном виде вошли в пси-культуру сегодняшнего Запада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90