Знаменитый фильм Бу-
нюэля-Дали <Андалусский пес> родился из встречи двух сно-
видений: Бунюэль рассказал о приснившемся ему глазе, разре-
заемом бритвой, а Дали - о руке, облепленной муравьями. В
результате совместного творчества по типу <автоматического
письма> появился один из известнейших сюрреалистических
шедевров.
Таким образом, мы видим, что психоанализ в искусстве не
ограничивался введением фрейдистской или юнгианской симво-
лики (хотя и таких оппыток бьгло предостаточно). Кроме того,
художники самых разных жанров использовали его для тера-
певтических и творчески-активизирующих целей, взаимно ин-
терпретируя психоанализ как творчество, а искусство как вы-
сшую форму психоанализа. Вместе с тем происходило активное
сближение психоанализа с эстетической теорией, как мы видели
на примере идеи выразительности. Это породило впоследствии
глубокую <психоанализацию> критики, самые разнообразные
формы прививки психоанализа к ней. Можно сослаться на
работу <Удовольствие от текста> Р. Барта, на сопоставление
психозащитных механизмов и поэтических тропов у X. Блюма,
на поэтологическую трактовку принципов <работы сновидения>
у Р. Якобсона и Ж. Лакана (сгущение = метафора, смещение =
метонимия) и т.д. Подобные толкования исходили из предполо-
жения некоего изоморфизма между психическими и языково-
текстовыми структурами. Свое понимание психоанализа авторы
также выстраивали на основе анализа текстов Фрейда сквозь
призму его же открытий - через поиск лакун и недоговорен-
ностей, разрывов в тексте и логике. Результатом становилось
обогащающее сближение теорий искусства и психики, поэтики
и психологии, прообраз которого мы найдем и в русской гума-
нитаристике 20-х годов (см, теорию искусства как катарсиса у
Л.С. Выготского). Истоки же этих новаций можно видеть уже
в теории Фрейда - в многообразных иллюстрациях его постро-
ений материалом художественной литературы, в использовании
понятий из гуманитарных областей, в <концептуальной полифо-
ничности текстов> Фрейд и сам чувствовал эту близость и не
зря говорил, что своим воздействием художественное произве-
дение обязано высвобождению бессознательных сил в субли-
мированной форме, благотворно влияющих и на создателя, и на
зрителя. Так же, как психоанализ, оно <служит самым высоким
и ценным культурным целям, представляя собой хорошего за-
местителя безуспешного вытеснения> (<О психоанализе>).
Однако подобные сближения несут с собой больше проблем,
чем решений. Всякое смешение внешнего и внутреннего, вооб-
ражения и яви должно вылиться в новое разграничение. Дина-
мика возможна лишь в смене форм. Устремление сюрреализма
прекрасно: <Я верю, что в будущем сон и реальность - эти два
столь различных, по видимости, состояния - сольются в некую
абсолютную реальность, в сюрреальность, если можно так вы-
разиться> (А. Бретон; см. 86, с. 48). И оно не кажется столь
уж фантастичным, если вспомнить <революцию воображения>
68-го года, да и всю реальность XX века, по словам Набокова,
рабски подражающую вымыслу. Но вновь и вновь возникают
требования различения, интуитивное понимание иного порядка
и иной логики <сублимированной> реальности. Усвоив урок
психоанализа, мы понимаем, что граница пролегает не там, где
мы привыкли ее видеть, что она подвижна и проницаема. Мир
индивидуальной души и мир всеобщих культурных смыслов
оказываются близкими, но принципиально разноприродными
вселенными. Они существуют в разном времени и пространстве,
живут по разным законам и устремлены к разным целям. Но
одновременно с этим им присуща некая изоморфная двойствен-
ность, расколотость на внутренне несовместимые части. Здесь
искусство может служить моделью психики, демонстрируя по-
стоянное отклонение процесса образования значений в сторону
от авторского сознания, его ускользание от власти упорядочен-
ного мира, Так, О. Мандельштам с легкостью рифмует <потерю
слова> и <потерю себя>, а поэтический принцип сдвигов и
нарушений смысла выражает в словах: <Двурушник я, с двойной
душой, // Я ночи друг, я дня застрельщик> (<Грифельная ода>).
Конечно, такая двойственность может пугать и восприниматься
Драматически. Так было и с Эйзенштейном, вспоминавшим де-
247
сять лет спустя после встречи с психоанализом: <Только что я
на базе опыта первых десяти лет деятельности пришел к осоз-
нанию засилья недостижимых высот интеллектуального взлета
мысли в содержании искусства, и вдруг одновременно оказы-
вается, что вместе с этим и неразрывно искусство средствами
формы вваливает как создателя, так и воспринимателя в самые
глубинные тартарары примитивного варварства, достойного
стать в одном ряду с алкоголизмом, с ранним слабоумием или
зловещей шизофренией, Я помню покровительственную снис-
ходительную улыбку в Берлине со стороны старика психолога
Ганса Сакса с профилем мудрой саламандры> (см. 27, с. 185),
<Стремление свободно проникать в глубины человеческого
сознания, обращаться к иррациональному, импульсивному, тая-
щемуся где-то в глубине нашего Я (Бунюэль) действительно
чревато опасностями и неожиданностями. Но кто сказал, что
<засилье высот> лучше?
Доходящее до подобострастия преклонение многих худож-
ников XX в. перед Фрейдом, - так, С. Дали мог ниспровергать
все, от Иисуса до Ленина и от демократии до сюрреализма, но
неизменно почтительно относился к основателю психоанализа,
- было обусловлено изначально близостью их исканий. На пути
самопознания и творчества им открывалась непрерывно творя-
щая сущность человека. Она свидетельствует о себе в сновиде-
ниях, фантазиях, мифах, она ставит под вопрос все устоявшиеся
смыслы и формы. Она не зависит от произвола человеческих
намерений и, может быть, вообще недоступна до конца разуму.
Но ставя предел его притязаниям, она же и открывает надежду,
ведь она - то, что действительно есть, реальность и основа
мысли и поступка, загадочная, властно заявляющая себя и вечно
обновляющая обустроенный мир.
ВСТРЕЧА ПСИХОАНАЛИЗА С ЯЗЫКОЗНА-
НИЕМ И ФИЛОСОФИЕЙ ЯЗЫКА
Бессознательное, высказывающее истину об ис-
тине, структурировано как язык, и поэтому, когда
я учу вас этому, я высказываю истину о Фрейде,
который позволил высказаться истине под видом
бессознательного.
Ж. Лакан
...Фрейд - толкование тех безмолвных фраз,
которые одновременно и поддерживают, и подры-
вают наши очевидные дискурсы, наши фантазии,
наши сны, наше тело.
М. Фуко
фрейдовской спекуляции можно только отдать
ся или всецело предаться.
Ж. Деррида
Попытки синтеза психоаналитического учения
о бессознательном и языкознания были обусловлены встречным
движением со стороны последнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
нюэля-Дали <Андалусский пес> родился из встречи двух сно-
видений: Бунюэль рассказал о приснившемся ему глазе, разре-
заемом бритвой, а Дали - о руке, облепленной муравьями. В
результате совместного творчества по типу <автоматического
письма> появился один из известнейших сюрреалистических
шедевров.
Таким образом, мы видим, что психоанализ в искусстве не
ограничивался введением фрейдистской или юнгианской симво-
лики (хотя и таких оппыток бьгло предостаточно). Кроме того,
художники самых разных жанров использовали его для тера-
певтических и творчески-активизирующих целей, взаимно ин-
терпретируя психоанализ как творчество, а искусство как вы-
сшую форму психоанализа. Вместе с тем происходило активное
сближение психоанализа с эстетической теорией, как мы видели
на примере идеи выразительности. Это породило впоследствии
глубокую <психоанализацию> критики, самые разнообразные
формы прививки психоанализа к ней. Можно сослаться на
работу <Удовольствие от текста> Р. Барта, на сопоставление
психозащитных механизмов и поэтических тропов у X. Блюма,
на поэтологическую трактовку принципов <работы сновидения>
у Р. Якобсона и Ж. Лакана (сгущение = метафора, смещение =
метонимия) и т.д. Подобные толкования исходили из предполо-
жения некоего изоморфизма между психическими и языково-
текстовыми структурами. Свое понимание психоанализа авторы
также выстраивали на основе анализа текстов Фрейда сквозь
призму его же открытий - через поиск лакун и недоговорен-
ностей, разрывов в тексте и логике. Результатом становилось
обогащающее сближение теорий искусства и психики, поэтики
и психологии, прообраз которого мы найдем и в русской гума-
нитаристике 20-х годов (см, теорию искусства как катарсиса у
Л.С. Выготского). Истоки же этих новаций можно видеть уже
в теории Фрейда - в многообразных иллюстрациях его постро-
ений материалом художественной литературы, в использовании
понятий из гуманитарных областей, в <концептуальной полифо-
ничности текстов> Фрейд и сам чувствовал эту близость и не
зря говорил, что своим воздействием художественное произве-
дение обязано высвобождению бессознательных сил в субли-
мированной форме, благотворно влияющих и на создателя, и на
зрителя. Так же, как психоанализ, оно <служит самым высоким
и ценным культурным целям, представляя собой хорошего за-
местителя безуспешного вытеснения> (<О психоанализе>).
Однако подобные сближения несут с собой больше проблем,
чем решений. Всякое смешение внешнего и внутреннего, вооб-
ражения и яви должно вылиться в новое разграничение. Дина-
мика возможна лишь в смене форм. Устремление сюрреализма
прекрасно: <Я верю, что в будущем сон и реальность - эти два
столь различных, по видимости, состояния - сольются в некую
абсолютную реальность, в сюрреальность, если можно так вы-
разиться> (А. Бретон; см. 86, с. 48). И оно не кажется столь
уж фантастичным, если вспомнить <революцию воображения>
68-го года, да и всю реальность XX века, по словам Набокова,
рабски подражающую вымыслу. Но вновь и вновь возникают
требования различения, интуитивное понимание иного порядка
и иной логики <сублимированной> реальности. Усвоив урок
психоанализа, мы понимаем, что граница пролегает не там, где
мы привыкли ее видеть, что она подвижна и проницаема. Мир
индивидуальной души и мир всеобщих культурных смыслов
оказываются близкими, но принципиально разноприродными
вселенными. Они существуют в разном времени и пространстве,
живут по разным законам и устремлены к разным целям. Но
одновременно с этим им присуща некая изоморфная двойствен-
ность, расколотость на внутренне несовместимые части. Здесь
искусство может служить моделью психики, демонстрируя по-
стоянное отклонение процесса образования значений в сторону
от авторского сознания, его ускользание от власти упорядочен-
ного мира, Так, О. Мандельштам с легкостью рифмует <потерю
слова> и <потерю себя>, а поэтический принцип сдвигов и
нарушений смысла выражает в словах: <Двурушник я, с двойной
душой, // Я ночи друг, я дня застрельщик> (<Грифельная ода>).
Конечно, такая двойственность может пугать и восприниматься
Драматически. Так было и с Эйзенштейном, вспоминавшим де-
247
сять лет спустя после встречи с психоанализом: <Только что я
на базе опыта первых десяти лет деятельности пришел к осоз-
нанию засилья недостижимых высот интеллектуального взлета
мысли в содержании искусства, и вдруг одновременно оказы-
вается, что вместе с этим и неразрывно искусство средствами
формы вваливает как создателя, так и воспринимателя в самые
глубинные тартарары примитивного варварства, достойного
стать в одном ряду с алкоголизмом, с ранним слабоумием или
зловещей шизофренией, Я помню покровительственную снис-
ходительную улыбку в Берлине со стороны старика психолога
Ганса Сакса с профилем мудрой саламандры> (см. 27, с. 185),
<Стремление свободно проникать в глубины человеческого
сознания, обращаться к иррациональному, импульсивному, тая-
щемуся где-то в глубине нашего Я (Бунюэль) действительно
чревато опасностями и неожиданностями. Но кто сказал, что
<засилье высот> лучше?
Доходящее до подобострастия преклонение многих худож-
ников XX в. перед Фрейдом, - так, С. Дали мог ниспровергать
все, от Иисуса до Ленина и от демократии до сюрреализма, но
неизменно почтительно относился к основателю психоанализа,
- было обусловлено изначально близостью их исканий. На пути
самопознания и творчества им открывалась непрерывно творя-
щая сущность человека. Она свидетельствует о себе в сновиде-
ниях, фантазиях, мифах, она ставит под вопрос все устоявшиеся
смыслы и формы. Она не зависит от произвола человеческих
намерений и, может быть, вообще недоступна до конца разуму.
Но ставя предел его притязаниям, она же и открывает надежду,
ведь она - то, что действительно есть, реальность и основа
мысли и поступка, загадочная, властно заявляющая себя и вечно
обновляющая обустроенный мир.
ВСТРЕЧА ПСИХОАНАЛИЗА С ЯЗЫКОЗНА-
НИЕМ И ФИЛОСОФИЕЙ ЯЗЫКА
Бессознательное, высказывающее истину об ис-
тине, структурировано как язык, и поэтому, когда
я учу вас этому, я высказываю истину о Фрейде,
который позволил высказаться истине под видом
бессознательного.
Ж. Лакан
...Фрейд - толкование тех безмолвных фраз,
которые одновременно и поддерживают, и подры-
вают наши очевидные дискурсы, наши фантазии,
наши сны, наше тело.
М. Фуко
фрейдовской спекуляции можно только отдать
ся или всецело предаться.
Ж. Деррида
Попытки синтеза психоаналитического учения
о бессознательном и языкознания были обусловлены встречным
движением со стороны последнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90