Они берут у меня; но затрагиваю ли я их душу? Целая пропасть лежит
между дарить и брать; но и через малейшую пропасть очень трудно перекинуть
мост.
Голод вырастает из моей красоты; причинить страдание хотел бы я тем,
кому я свечу, ограбить хотел бы я одарённых мною так алчу я злобы.
Отдёрнуть руку, когда другая рука уже протягивается к ней; медлить,
как водопад, который медлит в своём падении, так алчу я злобы.
Такое мщение измышляет мой избыток; такое коварство рождается из
моего одиночества.
Моё счастье дарить замерло в дарении, моя добродетель устала от себя
самой и от своего избытка!
Кто постоянно дарит, тому грозит опасность потерять стыд; кто
постоянно раздаёт, у того рука и сердце натирают себе мозоли от постоянного
раздавания.
Мои глаза не делаются уже влажными перед стыдом просящих; моя рука
слишком огрубела для дрожания рук наполненных.
Куда же девались слёзы из моих глаз и пушок из моего сердца? О
одиночество всех дарящих! О молчаливость всех светящих!
Много солнц вращается в пустом пространстве; всему, что темно,
говорят они своим светом для меня молчат они.
О, в этом и есть вражда света ко всему светящемуся: безжалостно
проходит он своими путями.
Несправедливое в глубине сердца ко всему светящемуся, равнодушное к
другим солнцам так движется всякое солнце.
Как буря, несутся солнца своими путями, в этом движение их. Своей
неумолимой воле следуют они, в этом холод их.
О, это вы, тёмные ночи, создаёте теплоту из всего светящегося! О,
только вы пьёте молоко и усладу из сосцов света!
Ах, лёд вокруг меня, моя рука обжигается об лёд! Ах, жажда во мне,
которая томится по вашей жажде!
Ночь: ах, зачем я должен быть светом! И жаждою тьмы! И одиночеством!
Ночь: теперь рвётся, как родник, моё желание желание говорить.
Ночь: теперь говорят громче все бьющие ключи. И душа моя тоже бьющий
ключ.
Ночь: теперь пробуждаются все песни влюблённых. И моя душа тоже песнь
влюблённого.
Так пел Заратустра.
Танцевальная песнь
Однажды вечером проходил Заратустра со своими учениками по лесу; и
вот: отыскивая источник, вышел он на нелепый луг, окаймлённый молчаливыми
деревьями и кустарником, на нём танцевали девушки. Узнав Заратустру,
девушки бросили свой танец; но Заратустра подошёл к ним с приветливым видом
и говорил эти слова:
Не бросайте пляски, вы, милые девушки! К вам подошёл не зануда со
злым взглядом, не враг девушек.
Ходатай Бога я перед дьяволом, а он дух тяжести. Как бы мог я, вы,
быстроногие, быть врагом божественных танцев? Или женских ножек с красивыми
сгибами?
Правда, я лес, полный мрака от тёмных деревьев, но кто не испугается
моего мрака, найдёт и кущи роз под сенью моих кипарисов.
И маленького бога найдёт он, любезного девушкам: у колодца лежит он
тихо, с закрытыми глазами.
Поистине, среди бела дня уснул он, ленивец! Не гонялся ли он слишком
много за бабочками?
Не сердитесь на меня, прекрасные плясуньи, если я слегка накажу
маленького бога! Быть может, кричать будет он и плакать но он готов
смеяться, даже когда плачет!
И со слезами на глазах пусть просит он у вас о пляске; а я спою песнь
к его пляске:
Песнь пляски и насмешки над духом тяжести, моим величайшим и самым
могучим демоном, о котором говорят, что он владыка мира .
И вот песня, которую пел Заратустра, в то время как Купидон и девушки
вместе плясали:
_____________________________
В твои глаза заглянул я недавно, о жизнь! И мне показалось, что я
погружаюсь в непостижимое.
Но ты вытащила меня золотою удочкой; насмешливо смеялась ты, когда я
тебя называл непостижимой.
Так говорят все рыбы, отвечала ты, чего не постигают они, то и
непостижимо.
Но я только изменчива и дика, и во всём я женщина, и притом
недобродетельная:
Хотя я называюсь у вас, мужчин, глубиною или верностью , вечностью ,
тайною .
Но вы, мужчины, одаряете нас всегда собственными добродетелями ах,
вы, добродетельные!
Так смеялась она, невероятная; но никогда не верю я ей и смеху её,
когда она дурно говорит о себе самой.
И когда я с глазу на глаз говорил со своей дикой мудростью, она
сказала мне с гневом: Ты желаешь, ты жаждешь, ты любишь, потому только ты и
хвалишь жизнь!
Чуть было зло не ответил я ей и не сказал правды ей, рассерженной; и
нельзя злее ответить, как сказав правду своей мудрости.
Так обстоит дело между нами тремя. От всего сердца люблю я только
жизнь и поистине, всего больше тогда, когда я ненавижу её!
Но если я люблю мудрость и часто слишком люблю её, то потому, что она
очень напоминает мне жизнь!
У ней её глаза, её смех и даже её золотая удочка чем же я виноват,
что они так похожи одна на другую?
И когда однажды жизнь спросила меня: что такое мудрость? я с жаром
ответил: О, да! мудрость!
Её алчут и не насыщаются, смотрят сквозь покровы и ловят сетью.
Красива ли она? Почем я знаю! Но и самые старые карпы ещё идут на
приманки её.
Изменчива она и упряма; часто я видел, как кусала она себе губы и
путала гребнем свои волосы.
Быть может, она зла и лукава, и во всём она женщина; но когда она
дурно говорит о себе самой, тогда именно увлекает она всего больше .
И когда я сказал это жизни, она зло улыбнулась и закрыла глаза. О ком
же говоришь ты? спросила она. Не обо мне ли?
И если даже ты прав, можно ли говорить это мне прямо в лицо! Но
теперь скажи мне о своей мудрости!
Ах, ты опять раскрыла глаза свои, о жизнь возлюбленная! И мне
показалось, что я опять погружаюсь в непостижимое.
_____________________________
Так пел Заратустра. Но когда пляска кончилась и девушки ушли, он
сделался печален.
Солнце давно уже село, сказал он наконец, луг стал сырым, от лесов
веет прохладой.
Что-то неведомое окружает меня и задумчиво смотрит. Как! Ты жив ещё,
Заратустра?
Почему? Зачем? Для чего? Куда? Где? Как? Разве не безумие жить ещё?
Ах, друзья мои, это вечер вопрошает во мне. Простите мне мою печаль!
Вечер настал: простите мне, что вечер настал!
Так говорил Заратустра.
Надгробная песнь
Там остров могил, молчаливый; там также могилы моей юности. Туда
отнесу я вечно зелёный венок жизни .
Так решив в сердце, ехал я по морю.
О вы, лики и видения моей юности! О блики любви, божественные миги!
Как быстро исчезли вы! Я вспоминаю о вас сегодня как об умерших для меня.
От вас, мои дорогие мертвецы, нисходит на меня сладкое благоухание,
облегчающее моё сердце слезами. Поистине, оно глубоко трогает и облегчает
сердце одинокому пловцу.
И всё-таки я самый богатый и самый завидуемый я самый одинокий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75