чёрным полом называют они это в своих домах.
И всё-таки хожу я со своими мыслями над головами их; и даже если бы я
захотел ходить по своим собственным ошибкам, всё-таки был бы я над ними и
головами их.
Ибо люди не равны так говорит справедливость. И чего я хочу, они не
имели бы права хотеть!
Так говорил Заратустра.



О поэтах


С тех пор как лучше знаю я тело, сказал Заратустра одному из своих
учеников, дух для меня только как бы дух; а всё, что не преходит , есть
только символ .
Это слышал я уже однажды от тебя, отвечал ученик, и тогда ты
прибавил ещё: но поэты слишком много лгут . Почему же сказал ты, что поэты
слишком много лгут?
Почему? повторил Заратустра. Ты спрашиваешь, почему? Но я не
принадлежу к тем, у кого можно спрашивать об их почему .
Разве переживания мои начались со вчерашнего дня? Давно уже пережил я
основания своих мнений.
Мне пришлось бы быть бочкой памяти, если бы хотел я хранить все
основания своих мнений.
Уже и это слишком много для меня самому хранить свои мнения; и много
птиц улетает уже.
И среди них нахожу я и залётного зверька в моей голубятне, он мне
чужой и дрожит, когда я кладу на него свою руку.
Но что же сказал тебе однажды Заратустра? Что поэты слишком много
лгут? Но и Заратустра поэт.
Веришь ли ты, что сказал он здесь правду? Почему веришь ты этому?
Ученик отвечал: Я верю в Заратустру . Но Заратустра покачал головой и
улыбнулся.
Вера не делает меня блаженными сказал он, особенно вера в меня.
Но положим, что кто-нибудь совершенно серьёзно сказал бы, что поэты
слишком много лгут; он был бы прав мы лжём слишком много.
Мы знаем слишком мало и дурно учимся, поэтому и должны мы лгать.
И кто же из нас, поэтов, не разбавлял бы своего вина? Многие ядовитые
смеси приготовлялись в наших погребах; многое, чего нельзя описать,
осуществлялось там.
И так как мы мало знаем, то нам от души нравятся нищие духом,
особенно если это молодые бабёнки.
И даже падки мы к тому, о чём старые бабёнки рассказывают себе по
вечерам. Это называем мы сами вечной женственностью в нас.
И как будто существует особый, тайный доступ к знанию, скрытый для
тех, кто чему-нибудь учится: так верим мы в народ и мудрость его.
Все поэты верят, что если кто-нибудь, лёжа в траве или в уединённой
роще, навострит уши, то узнает коечто о вещах, находящихся между небом и
землёю.
И когда находят на поэтов приливы нежности, они всегда думают, что
сама природа влюблена в них
И что она подкрадывается к их ушам, чтобы нашёптывать им
таинственные, влюблённые, льстивые речи, этим гордятся и чванятся они перед
всеми смертными!
Ах, есть так много вещей между небом и землёй, мечтать о которых
позволяли себе только поэты!
И особенно выше неба: ибо все боги суть сравнения и хитросплетения
поэтов!
Поистине, нас влечёт всегда вверх в царство облаков: на них сажаем мы
своих пёстрых баловней и называем их тогда богами и сверхчеловеками
Ибо достаточно легки они для этих седалищ! все эти боги и
сверхчеловеки.
Ах, как устал я от всего недостижимого, что непременно хочет быть
событием! Ах, как устал я от поэтов!
Пока Заратустра так говорил, сердился на него ученик его, но молчал.
Молчал и Заратустра; но взор его обращён был внутрь, как будто глядел он в
глубокую даль. Наконец он вздохнул и перевёл дух.
Я от сегодня и от прежде, сказал он затем, но есть во мне нечто, что
от завтра, от послезавтра и от когданибудь.
Я устал от поэтов, древних и новых: поверхностны для меня они все и
мелководны.
Они недостаточно вдумались в глубину; потому и не опускалось чувство
их до самого дна.
Немного похоти и немного скуки таковы ещё лучшие мысли их.
Дуновением и бегом призраков кажутся мне все звуки их арф; что знали
они до сих пор о зное душевном, рождающем звуки!
Они для меня недостаточно опрятны: все они мутят свою воду, чтобы
глубокой казалась она.
И они любят выдавать себя за примирителей; но посредниками и
смесителями остаются они для меня и половинчатыми и неопрятными.
Ах, я закидывал свою сеть в их моря, желая наловить хороших рыб, но
постоянно вытаскивал я голову какого-нибудь старого бога.
Так алчущему давало море камень. И сами они могли бы вполне произойти
из моря.
Несомненно, попадаются перлы у них; тем более похожи сами они на
твёрдые раковины. И часто вместо души находил я у них солёную тину.
У моря научились они тщеславию его: не есть ли море павлин из
павлинов?
Даже перед самым безобразным из всех буйволов распускает оно свой
хвост, и никогда не устаёт оно играть своим веером из кружев, шёлка и
серебра.
Тупо смотрит буйвол, в своей душе близкий к песку, ещё более близкий
к тине, но приближающийся больше всего к болоту.
Что ему красота, и море, и убранство павлина! Это сравнение привожу я
поэтам.
Поистине, самый дух их павлин из павлинов и море тщеславия!
Зрителей требует дух поэта хотя бы были то буйволы!
Но я устал от этого духа; и я предвижу время, когда он устанет от
самого себя.
Я видел уже поэтов изменившимися и направившими взоры на самих себя.
Я видел приближение кающихся духом: они выросли из них.
Так говорил Заратустра.



О великих событиях


Есть остров на море недалеко от блаженных островов Заратустры, на нём
постоянно дымится огнедышащая гора; народ и особенно старые бабы из народа
говорят об этом острове, что он привален, подобно камню, перед вратами
преисподней; а в самом-де вулкане проходит вниз узкая тропинка, ведущая к
этим вратам преисподней.
В ту пору, как Заратустра пребывал на блаженных островах, случилось,
что корабль бросил якорь у острова, где стоит дымящаяся гора; и люди его
сошли на берег, чтобы пострелять кроликов. Но около полудня, когда капитан
и люди его снова собрались вместе, увидели они вдруг человека, идущего к
ним по воздуху, и какой-то голос сказал явственно: пора! давно пора! Когда
же видение было совсем близко к ним оно быстро пролетело мимо них, подобно
тени, в направлении, где была огненная гора, тогда узнали они, к
величайшему смущению, что это Заратустра; ибо все они уже видели его, за
исключением самого капитана, и любили его, как любит народ: мешая поровну
любовь и страх.
Смотрите, сказал старый кормчий, это Заратустра отправляется в ад!
В то же самое время, как эти корабельщики пристали к огненному
острову, разнёсся слух, что Заратустра исчез; и когда спрашивали друзей
его, они рассказывали, что он ночью сел на корабль, не сказав, куда хочет
он ехать.
Так возникло смятение, а через три дня к этому смятению присоединился
ещё рассказ корабельщиков и теперь весь народ говорил, что чёрт унёс
Заратустру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75